Страница 49 из 62
Тем временем разговор Филина с Галаней, к которому с интересом прислушивались все казаки, продолжался.
— Я тебе про что и талдычу, Галаня. Дело вельмо рискованное. Я не хуже тебя знаю, что никому и никогда не удавалось захватить «царёв корабль», — говорил помещик. — Но нам может повезти. У меня припрятан туз в рукаве. Дело в том, что нынешний комендант Макарьева мой старый сослуживец. Это он шепнул мне о том, что по твою душу послали сыщика из самого Питербурха. Дунька рассказывала тебе эту историю.
Галаня кивнул.
— Так вот, сослуживец мой предложил план, который, если действовать решительно, имеет все шансы сделать нас очень богатыми дяденьками, забросить опасное ремесло и жить в не меньшей роскоши, чем светлейший князь Александр Данилович Меньшиков.
— И что за план такой? — поинтересовался Галаня.
Филин стал рассказывать.
— Кормщиком на «царёвом корабле» нынче идёт Семён, человек бесспорно опытный и знающий, но больно горазд выпить. А раз так, в Макарьеве он может вдруг бесследно исчезнуть. Никто этому особо не удивиться. Поищут, поищут, а потом скажут, упился где-нибудь до белой горячки.
Капитан галеры отправиться к коменданту Макарьева и попросит его подыскать нового кормщика. Комендант любезно исполнит просьбу и порекомендует опытнейшего и, самое главное, не пьющего человека. У тебя Галаня ведь в ватаге немало хороших кормщиков.
— Я сам пойду на «царёв корабль», — прорычал Галаня, который уже стал понимать что к чему. — А то пошлю какого-нибудь дурня, он всё дело загубит.
— Так вот, — продолжил Филин. — В заранее условленном месте ты посадишь галеру на мель. Плетей тебе конечно за это всыплют, но не очень много, чтобы смог довести судно до Вологды.
Чтобы снять «царёв корабль» с мели его придётся сначала разгрузить. Пока перетащат груз на берег, поставят ворот, стемнеет. Служилые наварят каши, сядут её хрястать, расслабятся. Тут-то мы и нападём.
— Задумка действительно неплоха и может удастся, — произнёс Галаня. — А теперь поведай моим братанам, как ты собираешься делить хабар.
Казаки закивали головами. Этот вопрос весьма интересовал их.
Помещик Филин, не медля ни мгновения, ответил:
— Ты получаешь назад своё персидское золотишко и Волынского для серьёзного разговора о его поведении, а я казну ярмарки и ясак.
Казаки почесали затылки прикидывая насколько честным будет такой делёж и вопросительно посмотрели на Галаню. Тот манерно пожал плечами говоря, что это должен решить круг. Круг, недолго посовещавшись, согласился на условия Филина. Ударили по рукам, и дикое разбойничье пиршество продолжилось.
Глава XXII
Макарьевский монастырь. Описание ярмарки. Крепостной драматург Ефимка Афанасьев. Убийство кормщика Семёна.
Над Волгой возвышался белокаменный монастырь с мощными крепостными стенами и богатыми церквами. Золотые купола его сверкали на солнце так, что на них было невозможно смотреть не щурясь. Из бойниц приземистых башен чернели жерла больших медных пушек. Монастырь этот носил имя святого Макария Желтоводского и издавна служил местом проведения богатейшей на Руси ярмарки.
В центре её, напротив монастырских ворот, находился гостиный двор. Его окружала рубленная стена с башнями и бойницами, отчего торговое место скорее походило на крепость. Посреди Гостиного двора на пыльной площади стояли старинные весы, к которым были приставлены солдат с ружьём и подьячий.
Вокруг площади в невзрачных лавчонках, грубо сколоченных из почерневших от времени досок и крытых рогожей, лежали удивительные сокровища, вид которых нисколько не вязался с окружающей обстановкой. Здесь можно было найти изделия самых прославленных голландских ювелиров, чистейшей воды изумруды и рубины, привезённые из Бомбея и Каликута, жемчуг, собранный ловцами у берегов далёкой и таинственной Аравии и ещё многое, что могло служить украшением роскошных дворцов персидских шахов и индийских раджей. В этом же убогом окружении все эти богатства смотрелись как-то нелепо и неуместно.
От пристаней, переполненных большими и малыми судами с которых торговали рыбой, привезённой из понизовья Волги, широкая дорога вела к воротам монастыря, пересекая вдоль берега всю ярмарку. По ней безостановочно двигалась пёстрая разноязыкая толпа. Надменно вышагивали вельблуды самаркандских и бухарских купцов, вихрем проносились ногайские табуны, скрипели плохо смазанными колёсами фуры с берегов Рейна или Вислы. То и дело попадались коляски с нарядными дамами и кавалерами. Их кучера размахивали бичами и орали во всё горло:
— Разойдись, зашибу!
От главной улицы паутиной развивались узкие переулки торговых рядов. В каждом ряду торговали своим товаром. В одном иконами, в другом хлебом, в третьем рукавицами. И назывались они соответственно Иконным, Хлебным и Рукавичным. В Индийском ряду продавали пряности, распространявшие на пол версты вокруг дурманящий запах, в Дамасском — оружие и доспехи с замысловатым рисунком на тусклой стали, в Бухарском — ковры, ходить по которым было всё равно, что летать по небу.
Железо было свалено огромными грудами на противоположном берегу реки у села Лыскова. Однако наиболее тяжелые отливки так и не снимались с барж. Их перегружали с судна на судно прямо на рейде.
Там же находились склады для стекла и изразцов, и длинные ряды продажных подвод, где мужики торговали необходимой в быту деревянной посудой украшенной затейливой резьбой и раскрашенной в яркие цвета.
Ярмарка кишмя кишела ворьём всех мастей, продажными девицами, нищими и картёжными шулерами. То и дело кто-нибудь вопил, что у него стащили кошелёк и стража срывалась с места в неуклюжей попытке поймать воришку, что почти никогда не удавалось, так как воровская артель отстёгивала служилым немалую мзду. Ночью же творились дела пострашнее. Не проходило и дня, чтобы из Волги не выловили мертвяка с перерезанным горлом.
В Лыскове процветало несколько игорных домов, открытых бывшими в большом уважении в воровском мире людьми. Комендант Макарьева смотрел на столь беспринципное нарушение закона сквозь пальцы и злые языки поговаривали, что он сам инкогнито бывает в этих домах и всё время выигрывает.
Для увеселения публики на ярмарке был устроен театр. Покровительствовал ему, а ещё больше молоденьким крепостным актрисам, некий князь. Его труппа собирала за две недели торгов денег больше, чем за весь последующий год в столицах.
Князь был больше в разъездах по заграницам и театром заправлял приказчик Козьма Семёнов, который тоже испытывал слабость к актрисам и нередко наведывался к ним в комнаты, после чего счастливица задирала нос и начинала командовать товарками.
Репертуар театра составляли пьесы великих эллинов Эсхила и Эврепида, благородные трагедии Шекспира и весёлые комедии гишпанского сочинителя Лопа де Веги. Однако наибольшим успехом, как среди благородной публики, так и среди простолюдинов пользовались короткие фривольные пьески крепостного драматурга Ефимки Афанасьева, купленного у захолустного рязанского помещика за немалые деньги.
Публика хохотала на спектаклях Ефимки до слёз и коликов в боку. Героями невероятных и уморительных приключений являлись, как правило, трактирные питухи, бродяги, солдаты, барские слуги, воришки а так же молоденькие девицы-вертихвостки. Дворяне появлялись эпизодически и были полны всяческих достоинств, так как потешаться над благородными господами крепостному драматургу было не положено.
Ефимка писал свои сочинения, просиживая день напролёт в безымянном трактире у Иконных ворот Гостиного двора. Музой крепостному драматургу верно служил грех чревоугодия. На столе, рядом с перьями и чернильницей, всегда стояли миска с варениками или запечённая утка, а в придачу кувшин с клюквенным морсом. За день Ефимка съедал столько, сколько другой человек съесть был не в состоянии. Причём оставался, несмотря на богатырский аппетит, тощим и костлявым как швабра.
Приказчик Козьма Семёнов, изрядный жлоб, оплачивавший из казны театра, а значит из своего собственного кармана всё это обжорство, как-то решил, что крепостной драматург влетает ему в круглую копеечку. Ефимку безжалостно выдрали батогами, запретив переводить казённые деньги в трактире. Ефимка сразу зачах. Сочинения его сделались до зевоты скучными. И в актёров по-летели тухлые помидоры.