Джульетта

– Подождите! – Я отпустила дверь и запахнула гостиничный халат как можно плотнее. – Это не мой чемодан!

– Я знаю. – Вытащив фуляровый платок из нагрудного кармана, диретторе вытер со лба капли пота. – Это от contessa[14] Салимбени. Вот записка.

– Что такое «contessa»? – полюбопытствовала я, принимая записку.

– Обычно, – с некоторым достоинством заявил Россини, – я не таскаю чемоданы. Но для contessa Салимбени…

– Она одолжила мне свою одежду? – Не веря глазам, я уставилась на лаконичное, написанное от руки письмо. – И туфли?

– Пока не прибудет ваш багаж. Он сейчас во Фриттоли.

Обладательница изящного почерка, Ева-Мария заранее сокрушалась, что платья будут сидеть на мне неважно, но, как писала она, все лучше, чем бегать нагишом.

С упоением рассматривая наряды из чемодана, я снова обрадовалась, что Дженис нет рядом. В доме тетки Роуз двум модницам было бы тесно, и, к вящему огорчению Умберто, я выбрала антимодный стиль. В школе Дженис осыпали комплиментами подружки, чья жизнь проходила под созвездием имен известных дизайнеров, а мне доставалось восхищение девчонок, проторивших тропку к секонд-хэнду, но лишенных чутья, чтобы купить то, что покупала я, и смелости это носить. Не то чтобы я не любила красивую одежду, просто не хотела показывать сестрице, что и я неравнодушна к своей внешности: ведь что бы я ни придумала, она и здесь легко превзошла бы меня.

К окончанию колледжа у меня сложился имидж одуванчика на клумбе хорошего общества – по-своему красивого, но сорняка. Расставив – справа и слева – на рояле наши выпускные фотографии, тетка грустно улыбнулась и заметила, что из всех наук я больше всего преуспела в искусстве быть анти-Дженис.

Поэтому прекрасная дизайнерская одежда Евы-Марии была не в моем стиле, но что оставалось делать? После вчерашнего разговора с Умберто я решила забыть на время про шлепанцы и уделить внимание своей bella fi gura[15]. В конце концов, меньше всего мне нужно, чтобы Франческо Макони, мамин финансовый консультант, счел меня сомнительной особой, не вызывающей доверия.

Один за другим я примеряла наряды Евы-Марии, поворачиваясь то так, то этак перед зеркальной дверцей шкафа, пока нечаянно не скомбинировала узкую мини-юбку и ярко-красный с черными акцентами жакет. Вид у меня стал такой, словно я только что вышла из «ягуара» с четырьмя идеально подобранными друг к другу чемоданами и крохотной собачкой по кличке Бижу. А главное, я выглядела так, словно ем фамильные сокровища и финансовых советников на завтрак.

Кроме того, в чемодане нашлись подходящие туфли.

Чтобы добраться до палаццо Толомеи, как объяснил диретторе Россини, надо либо идти вверх по виа дель Парадизо, либо вниз по виа делла Сапиенца. Обе улицы, по словам диретторе, пешеходные, как большинство улочек в историческом центре Сиены, но на Сапиенце можно запутаться, так что спокойнее идти по Парадизо.

Я выбрала виа делла Сапиенца. Фасады старинных домов нависали со всех сторон, и вскоре я уже кружила по лабиринту прошедших веков, следуя логике прежнего стиля жизни. Ленту голубого неба над головой пересекали баннеры – их кричащие цвета странно смотрелись на фоне средневековой кирпичной кладки. Кроме растяжек да изредка попадавшейся пары джинсов, сушившихся у кого-то за окном, ничто не напоминало о современной жизни.

Окружающий мир развивался и совершенствовался, но Сиене не было до этого дела. Диретторе Россини говорил, что золотым веком Сиены было позднее Средневековье, и я убедилась, что он прав. Город цеплялся за старые добрые времена, упрямо отвергая заманчивые достижения прогресса. Кое-где угадывалось влияние Возрождения, но в целом, как пошутил диретторе, Сиена слишком мудра, чтобы соблазниться очарованием плейбоев истории, так называемых мастеров, превративших дома в слоеные пироги.

В результате самым прекрасным в Сиене была ее целостность. Даже сейчас, в безразличном ко всему современном мире, она оставалась Sena Vetus Civitas Virginis, или, в моем переводе, Старой Сиеной, городом Пресвятой Девы. И по этой причине, заключил диретторе, опираясь на зеленую мраморную стойку всеми десятью пальцами, это единственное место на планете, где стоит жить.

– А где еще вы жили? – невинно поинтересовалась я.

– Два дня в Риме, – с достоинством ответил он. – Для чего там дольше торчать? Отведав гнилое яблоко, станет ли кто доедать?

Вдоволь поплутав по тихим, безмолвным улочкам, я наконец вышла на оживленную пешеходную улицу. Если я ничего не перепутала, это была улица Корсо, где находятся старейшие банки, обслуживавшие в Средние века паломников со всего света, – здесь пролегала знаменитая дорога пилигримов. За столетия через Сиену прошли миллионы людей, и многие заморские сокровища и чужеземные монеты сменили тут хозяев. Сегодняшний наплыв туристов был всего лишь продолжением старой прибыльной традиции.

Так, по словам диретторе Россини, разбогатели мои Толомеи и их соперники Салимбени. Торговцы и банкиры, они построили свои укрепленные палаццо по разные стороны главной улицы Сиены и увенчали их непомерно высокими башнями, которые все надстраивали и надстраивали, пока обе не обрушились.

Проходя мимо палаццо Салимбени, я поискала взглядом остатки старой башни. Здание до сих пор выглядело внушительно, с мощной входной дверью а-ля Дракула, но назвать палаццо средневековой крепостью было уже нельзя. Где-то здесь, подумала я, торопливо семеня мимо, подняв воротник, находится кабинет крестника Евы-Марии, Алессандро. Оставалось надеяться, что сейчас он не проверяет полицейские записи на предмет темных пятен в биографии Джулии Джейкобс.

Чуть дальше по улице возвышалось палаццо Толомеи, где сотни лет жили мои предки. Стоя задрав голову и глядя на великолепный средневековый фасад, я вдруг ощутила гордость за свою кровную принадлежность к строителям и обитателям этого замечательного дома. С четырнадцатого века здесь мало что изменилось. Единственным указанием на то, что влиятельные Толомеи выехали, а здание занял современный банк, были рекламные плакаты в глубоко утопленных в стене окнах – яркие обещания были аккуратно нарезаны на равные порции толстыми железными прутьями.

Внутри дом предков выглядел не менее сурово, чем снаружи. Охранник распахнул передо мной дверь, когда я входила, хотя ему и мешала полуавтоматическая винтовка в руках, но едва я увидела интерьер, как сразу забыла о его дежурной галантности. Шесть титанических колонн красного кирпича возносили сводчатый полоток на недосягаемую для человека высоту, и хотя в банке были многочисленные стойки, и стулья, и люди, сновавшие по безбрежному каменному полу, все это занимало столь ничтожную часть зала, что белым львиным мордам, выступавшим из средневековых стен, наше карликовое соседство досаждало не больше случайной мухи.

– Si?[16] – взглянула на меня банковская служащая поверх модных узких очков, пропускавших к глазам лишь тонкий ломтик реальности.

Я подалась вперед:

– Нельзя ли мне переговорить с синьором Франческо Макони?

Служащая все-таки ухитрилась сфокусировать на мне взгляд через свои очочки, но увиденное явно не внушило ей доверия.

– Здесь нет синьора Франческо, – твердо сказала она с сильнейшим акцентом.

– Нет Франческо Макони?

Служащая сочла необходимым вообще снять очки. Осторожно положив их на стол, она посмотрела на меня с той особой доброй улыбкой, какую можно видеть на лице медсестры за долю секунды до того, как в тебя вонзится игла шприца.

– Нет.

– Но мне известно, что раньше он здесь работал… – Я не до говорила, потому что сидевшая на соседнем месте операционистка наклонилась к моей собеседнице и что-то шепнула по-итальянски. Та раздраженно отмахнулась, но через пару секунд задумалась.

– Извините, – ровно начала она, немного подавшись вперед, чтобы привлечь мое внимание. – Вы имели в виду президенте Макони?

14

Графиня (ит.).

15

Прекрасной фигуре (ит.).

16

Да? (ит.)