Бумбараш

— Со свиданьицем, землячок! Проходи! Садись! Чайку попьем! — Он отрезал саблей скибку от арбуза и протянул Бумбарашу: — Ешь! — И, пытливо уставившись, вдруг спросил: — С Яшкой Курнаковым свиделся по старой дружбе? Люди добрые сказывали, дождется гад рваный: из порток вытряхну, голым плясать заставлю!

Народ баламутит, гадюка мужского роду-племени! Ешь, ешь! Слушай, Бумбараш! Иди ко мне в самооборону, а?

Бумбараш посмотрел на Варвару, произнес:

— У тебя, Гаврила, свое, а у меня — свое.

— Что значит — свое? — сердито спросил Гаврила. — Я для всей деревни стараюсь! Чтоб все спокойно пили, спали, жрали! А своего у меня и так хватает! Вон у меня — дом, мануфактура, статуэтки, корова, картины, теленок, свечки, гуси, поросенок, жена… вон она у меня какая! Варя! — сказал он, чтоб показать свою власть над нею. — Варя! Сними сапог! Для самовара сгодится! Ну, снимай, снимай! Стягивай! — И протянул Варваре ногу в сапоге.

Краска залила ее лицо. Было стыдно перед Бумбарашем.

— Стягивай! — требовал Гаврила, продолжая держать ногу вытянутой.

Бумбараш вскакивает. Гаврила усаживает его за плечи.

— А ну-ка! Погодь-ка! Сыграй! Ты ж так перед призывом народ веселил! — Он протягивает гармонь.

Бумбараш берет и, стараясь не смотреть на унижение Варвары, вздыхает.

— Ах ты, боже мой! — вздыхает негромко, с горькой усмешкой. И вдруг, тряхнув с остервенением головой, начинает петь:

Пока он пел, Варвара стягивала с мужа тугой сапог. Наконец сдернула — размоталась портянка из вишневого бархата.

— Уходи! — кричит она Бумбарашу. — Уходи!

Гаврила обрадованно забирает у него гармонь и взглядом указывает на дверь.

— Ох ты, боже мой! — сказал Бумбараш.

Варвара смотрела ему вслед, прижимая к груди сапог.

Как только захлопнулась за Бумбарашем дверь, Гаврила кинулся к Варваре, отшвырнул в сторону сапог, кинулся целовать. Она отводила в сторону лицо, он был ей неприятен, и; чувствуя это, Гаврила скороговоркой бормотал:

— Сейчас… сейчас монпасье принесу… матери… сестренкам отнесешь…

Он сыпал ей конфеты — в руки, за пазуху, они градом стучали о дощатый пол. Варвара плакала, а он рукавом принялся вытирать ей слезы.

На зеленом лугу рядышком сидели Бумбараш и Яшка.

— Я все надумал!.. — говорил Яшка возбужденно. — У меня бомба есть… И ребята — человек пять. Восстание устроим. Гаврилу — в расход как вредный элемент. И в Красную Армию…

Бумбараш поднял на него глаза.

— Восстание? А чего ты кумекаешь в этом?

— Так ты нас научи! — подхватил Яшка, — Научи, как военный спец, — и пойдем мы биться за такую жизнь, чтобы…

— …чтобы дворцы и фонтаны? — язвительно спросил Бумбараш.

— Да.

— И отопление парное…

— На балконе будешь чай пить… с этим… — продолжал Яшка.

Бумбараш вскочил.

— Хватит! Отвоевался я! Тебя хоть раз контузило? Вшей ты в окопах кормил? С голой задницей над штыками качался? В болоте по уши тонул? Из парабелла в тебя пулями стреляли?.. С какавой на подносе? — засыпал Яшку вопросами Бумбараш.

Он проворно стащил с себя гимнастерку и кинул Яшке на руки.

— Ты чего? Чего ты?

— На! Носи! — Бумбараш хлопнул ладонью по гимнастерке. — Моя гимнастерка — к твоей звезде!

Вечером у Гаврилы собралась банда. Как запорожцы, пишущие письмо турецкому султану, бандиты расположились вокруг стола и затянули песню:

С размаху Гаврила стукнул кулаком по столу; подпрыгнули бутылки. Бандиты почтительно замолчали. Дальше пел один Гаврила, выводил песню грустно, чуть не плача.

Бумбараш перехватил Варвару у стога, совсем недалеко от стола с бандитами. Он держал ее за руку.

Варя…

— Живой, живой? — торопливо спрашивала она так, будто и не видела его сегодня совсем.

— Живой я! Живой!

Она то и дело оглядывалась на бандитов; те пели.

— Уходи! — просила Бумбараша Варя.

— Ну и жизнь! — улыбнулся он. — Все больше ползком приходится…

Она не дала ему договорить.

— Увидят! Уходи скорей!

— Уйду, — сказал он, — но вместе! С тобой!

Она взмолилась:

— Бумбарашка, ой Бумбарашка! Хорошо мне с тобой. Ничего мне на свете не нужно — только бы с тобой быть! Мокнуть, мерзнуть! Любую муку терпеть! Только бы с тобой!

— Так бежим! Сейчас!

Она покачала головой.

— Так ведь мать, сестры… Убьет, пристрелит. Он уже грозился…

Бумбараш стиснул зубы.

— В заклад, значит, взяли?!

— Не хотела за него идти, — рассказывала Варвара. — Тебя, Бумбарашка, ждала. А он нашу хату поджег, телку отравил… Потом хату потушил… телку новую привел. И меня за это — стребовал…

— Варвара! Варвара! — закричал Гаврила. Он выбрался из-за стола и, пьяно покачиваясь, пошел к копне. — Варвара, кто там?

Легко, на цыпочках, Бумбараш побежал со двора. Где-то залаяли собаки.

— Стой! — заорал Гаврила. Схватив дрын, он кинулся за Бумбарашем. Перемахнул через плетень, догнал Бумбараша; в вечерней темноте узнать его было трудно. Гаврила попытался схватить его за шиворот. Бумбараш лягнул Гаврилу ногой в живот. Оба упали, и в высокой траве, не видя ничего перед собой, Гаврила несколько раз взмахнул зажатым в руке камнем… Бумбараш боднул его головой, вырвался. Гаврила вскочил следом, вырвал из кармана наган и несколько раз выстрелил в темноту.

Через огороды Бумбараш выбежал к себе. Толкнулся в хату — дверь уже заперта. Тогда он заглянул в оконце. За столом при свете лучины разговаривали Миланий и Серафима. Она возмущалась:

— Да чем мы виноваты, Миланий? У нас — бумага! Казенная! С гербом!

— Печку растопи своей бумагой, — ухмыльнулся Миланий.

— А что будем делать, коль он скажет: «Вынь, братан Миланий, гроши за телегу, за коверкотовый костюм да положь сюда»? — Она взвизгнула. — А где их возьмешь, те гроши? Продали, проели, прожили!..

Бумбараш стукнул по стеклу, и разговор оборвался.

Из хаты выскочила Серафима.

— Дай-ка мне умыться, — не переступая порога, попросил Бумбараш.

Она юркнула в хату и тут же возвратилась с ведром и полотенцем.

— У Варьки был? — Она увидела синяк под глазом, спросила: — Ой, кто тебя так огрел?

— Поливай, — хмуро попросил Бумбараш.