Страница 4 из 17
Бежит по рельсам паровоз-кукушка, совсем необычный паровоз. Он похож на веселого ежа. Нет такого места на котле, паровозной будке или буферах, где бы ни пристроился солдат или матрос. И не видно за ними самого паровоза — только люди, люди… Развернув над паровозом кумачовые полотнища лозунгов, солдаты 1-й империалистической возвращаются с осточертевших фронтов по домам.
Бумбараш пристроился впереди, перед котлом. Прижимает к груди фарфоровую кошку-копилку и поет:
Бежит добрый веселый паровоз-кукушка на своих маленьких, как лапки у ежа, колесах, выдыхает в синее небо дым, гудит радостно, счастливо…
С холма Бумбараш увидел свое село, расположенное по другую сторону речки.
Он приподнял картуз и поклонился хатам и садочкам в ноги.
— Будьте здоровы! Провожали — плакали! Чем-то теперь встретите?.. — спросил он.
Кого только не видела тогдашняя деревня!
Справа появилась белогвардейская конница и, взбив сухую пыль, проскакала к околице.
А слева ворвались конники с красными звездами на кубанках и буденовках!
Исчезли они — и справа въехали в деревню петлюровцы.
И снова красные, на этот раз на тачанке с пулеметом.
Тут справа въехали в деревню бандиты на телегах, устланных перинами, и над каждой телегой пух да табачный дым. Среди вышитых подушек лежал пулемет.
У плетня своей хаты стояла Серафима, обмякшая, средних лет, но уже стареющая крестьянка. Усатый бандит захрюкал по-поросячьи, захохотал и рывком развернул на Серафиму пулемет.
Она присела за плетень, замерла, ожидая с испугом, что вот-вот посыпятся пули. От них она заслонилась лопатой.
А когда стук бандитских телег затих вдали, она опасливо приподняла лицо и вдруг увидела перед собой Бумбараша.
Его Серафима испугалась посильнее, чем бандитского пулемета. Дико взвизгнула, попятилась.
Бумбараш перемахнул через плетень.
— Господи, помилуй! — закрестилась она, чтоб прогнать дьявольское наваждение. На всякий случай она подняла в замахе лопату.
Бумбараш остановился. Сзади на него прыгнул старший брат Миланий и закричал:
— Кто такой? Куда прешь?
Бумбараш рванулся и отшвырнул брата в подсолнухи.
— Чего кидаешься? спросил он. — Протри глаза лаптем! Здрасте! — И он поклонился так, как недавно кланялся селу и садочкам.
— С посторонними не здоровкаюсь! — сказал Миланий.
— Так я ж Бумбараш, твой брат!
А через плетень заглядывали односельчане приговаривая:
— Полхаты-то бумбарашкиной Миланий отдаст или как?
Братья стояли друг против друга, и, пряча глаза, Миланий говорил:
— Мой единокровный брат Бумбараш погиб на германской войне!
А через плетень смотрели односельчане, обсуждая происходящее во дворе:
— И полхаты бумбарашкиной Миланий продал!
Между братьями встала Серафима и торжественно принялась читать ветхий, с обтрепанными краями и светящийся на изгибах документ:
— «Канцелярия 120-го Белгородского полка сообщает… что нижний чин… — значит, Миланиев брат… — добавляет она от себя, — геройски погиб за веру, царя и отечество… при посредстве воздушного шара…»
— Да живой я! — вскрикнул Бумбараш, начиная понимать, что происходит.
А за плетнем обсуждали:
— И телегу братнюю Миланий продал!
Упрямо, не глядя на Бумбараша, Миланий говорил:
— По Бумбарашу я панихиду отслужил, значит, нету у меня брата, коль гроши на панихиду истрачены!
Из-за плетня доносилось:
— И костюм Бумбараша продали. Гаврила Полувалов купил. Синий, коверкотовый. Двадцать лет носи — как новый будет!
Иртышка, племянник Бумбараша, вглядывается в укрепленную на кресте фотокарточку Бумбараша, говорит:
— А дядя вроде сам на себя похож!
И зарабатывает за свои неосторожные слова подзатыльник.
Раздается радостный счастливый крик:
— Бумбараш! Живой! Черт бессмертный!
И во двор из-за плетня впрыгивает Яшка Курнаков, оборванный сверстник и закадычный дружок с пришитой к кепке красной матерчатой звездой.
Обнялись.
А Миланий все твердил:
— Нету Бумбараша, бумага есть!
Они сидели на краю обрыва, курили. Яшка Курнаков рассказывал:
— Взял Гаврила твою Варьку все равно как силком. Мать у нее отсталый элемент. Ты не печалься — придет пора: выдаст тебе ячейка жену покраше Варьки.
— Мне другой не надо, — говорит Бумбараш. Больно ему слушать Яшку, но слушает.
— Что — Варька! — восклицает Яшка. — Ты про будущее думай! Хат не будет. Дворец — на каждую семью из пяти человек. С колоннами. G фонтанами за конюшней. Завалинки из кафеля. Паровое отопление. На балконе будешь чай пить… С лимоном. Жена — красавица! Хочешь, по-немецки заговорит. А хочешь, по-французски. Давай, Бумбарашка, в Красную Армию! Завоюем для трудящихся сказочно-прекрасную жизнь.
Бумбараш поднялся. Яшка встревожился, спросил:
— Ты куда? К Варьке?
Бумбараш вздохнул.
— К Варе…
Яшка вскочил.
— Не ходи! — крикнул. — У Гаврилы банда! Убьет! На прошлой неделе продкомиссара нашли и Ваську-матроса в утопленном виде! Факт, ихняя работа!
— Ничего, пойду! — сказал Бумбараш упрямо.
Просторная крестьянская хата была заставлена награбленным добром — бронзовыми скульптурами, старинными подсвечниками, картинами в золоченых рамах, венецианскими зеркалами. Посередине, как царский трон, стояло зубоврачебное кресло, любимое место Гаврилы Полувалова, хозяина. От безделья он смотрел в театральный бинокль на потолок, заклеенный страницами из журнала «Нива», и читал светскую хронику; это занятие доставляло ему удовольствие.
Варвара, его жена, не по-крестьянски худенькая, казавшаяся рядом с бугаистым мужем подростком, хлопотала по хозяйству.
Она разжигала у порога самовар.
Гаврила бросил в ее сторону теплый, полный ласки взгляд и позвал:
— Варюш, посиди возле меня, я тебе про князей и великих наследников почитаю.
— Ты ж сам чаю хотел, — ответила она, не поворачивая головы.
— Ну, хрен с ним, с чаем-то! Иди почитаю. И про императрицу еще… Дюже интересно…
Стукнула дверь, он замолчал.
Вошел Бумбараш, и у Варвары вырвалось:
— Ой!
— Чего ойкаешь? — спросил Гаврила, сразу став хмурым и неприветливым.
Обомлев и не смея шелохнуться, Варвара не отвечала.
— Нет, чего ты ойкаешь? — допрашивал ее Гаврила, делая вид, что не замечает вошедшего.
— Здравствуйте, Варвара Григорьевна! — произнес тот, пытаясь привлечь внимание Гаврилы к себе. — Подарочек вам.
Гаврила поднялся с зубоврачебного кресла, взял из рук Бумбараша фарфоровую куклу-копилку, послушал мелодию… И вдруг радостно воскликнул, будто только сейчас увидел Бумбараша: