Страница 33 из 112
Грэхем шел по дороге быстрым шагом. Покосившиеся стены, кое–где укрепленные деревянными подпорками, высились вокруг. В отдалении громоздились оживленные прежде деловые кварталы, обратившиеся неописуемо зловещими развалинами.
На площади, куда выходила одним концом эта длинная улица, расположилась батарея противовоздушной обороны. От безмолвных фигур в касках, от задранных к небу огромных стволов тянуло настороженностью Они были обречены выполнять никчемный, совершенно бесполезный долг. Ни сами орудия, ни хитроумные приборы управления огнем, ни современные сверхчувствительные взрыватели, ни, разумеется, сами люди не могли тягаться с крылатыми ракетами, намного опережающими скорость звука. Все, на что они смели надеяться, — подбить случайную самонаводящуюся бомбу или поджечь безумного камикадзе, идущего на почетное самоубийство. На иное рассчитывать не приходилось.
За площадью, на полуразрушенной крыше, шатко притулился пост подслушивания, оснащенный радиолокатором, квадратные раструбы которого бесцельно глядели на запад, а полусферическая антенна с деловым видом, однако без особой пользы, вращалась вокруг собственной оси. Грэхем знал: где-то между постом на крыше и зенитными пушками застыли у приборов управления огнем напряженные фигуры, ждущие адского завывания, возвещающего о близости противника. При большой удаче противник будет лететь достаточно медленно, давая возможность обнаружить себя, а то и сбить.
Вдалеке вспыхнуло яркое розовое зарево, прокатился грохот взрыва. Вверх по Гудзону двинулась могучая приливная волка; еще мгновение — и вспышка повторилась выше по течению, близ Хэверетроу. Потом все смолкло.
Но из глубины под мостовой доносились, не умолкая, странные звуки, словно кто-то непрерывно и неустанно глодал землю, вгрызался в недра могучими челюстями. На протяжении мили одинокого пешехода неотступно провожало это подземное “хррум… хрруум… хрррууумм…”.
Там, глубоко внизу, гораздо ниже всех подземных этажей города, наравне с тоннелями подземной железной дороги, исполинские бериллиевые челюсти кусали породу, прокладывая артерии нового города, неуязвимого для бомб и ракет.
“Когда все закончится, — подумалось Грэхему, — бывшая подземка станет обычной дорогой, выйдет на поверхность”.
Сворачивая налево, он разглядел в обступившем тумане плотное темное пятно. Неясный силуэт, находившийся на противоположной стороне улицы, торопливо приближался, громко цокая металлическими подковками.
Они почти поравнялись и вот–вот готовились разминуться, когда из набухавшего во мгле темного облака вырвался шар, горевший холодным голубым светом. От внезапной яростной атаки спасения не было. Почуяв неизбежную гибель, смутно различимый человек завертелся волчком и издал леденящий душу вопль.
Грэхем отступил туда, где тень была погуще; отметил внимательным и зорким взглядом неимоверную быстроту нападения. Витон заплясал вокруг жертвы, озарив ее тусклым, мертвенным светом. Тонкие сверкающие нити щупалец впились в тело несчастного. Шар выпустил пару колец, рассеявшихся в ночном воздухе призрачным ореолом. Еще мгновение — и светящаяся тварь взмыла ввысь, унося обмякшее тело.
Другого человека схватили таким же образом на пустыре, ярдах в двухстах дальше. Минуя остов многоквартирного дома, Грэхем увидал, как охотник и добыча пересекали открытое пространство. Гротескно удлиненная тень пешехода, озаренная бледным сиянием шара, во всю прыть неслась впереди, бежала так неистово, словно спасалась от истинно адского явления. Человек бежал огромными неуклюжими скачками, из сдавленного ужасом горла рвались невнятные, хриплые вопли.
Переливающаяся голубая бестия нависла над жертвой, засияла, раздулась, поглотила беглеца, оборвав его последний душераздирающий крик. Перед тем, как сняться вместе с добычей, витон выпустил два светящихся кольца.
Третьего и четвертого настигли на Дрекслер Авеню. Оба успели заметить пикирующую нечисть. Один кинулся бежать. Второй упал на колени, скрючился в жутком поклоне, закрыл голову руками. Бегущий хрипло кричал, тряс животом, на бегу мочился от ужаса и стенал, обреченный закланию. Коленопреклоненный не шевелился, словно молясь неведомому идолу. Обоих схватили одновременно. Витоны никому не оказывали предпочтения, никого не миловали. Они сеяли гибель так же равнодушно и неуловимо, как боевые бактерии, вырвавшиеся из кассетной бомбы.
Пот градом катился по лицу Грэхема. Крадучись, проскользнул он по дороге к больнице Самаритэн. Прежде, чем встретиться с Гармонией, он отер пот и решил ничего не рассказывать о трагедиях, свидетелем которых он был.
Доктор Кэртис выглядела, как обычно, — сдержанной и спокойной. Во взгляде глубоких темных глаз чудилась убаюкивающая безмятежность. Однако видели эти глаза насквозь.
— Что случилось?
— Ничегошеньки! Откуда вы взяли?
— У вас ужасный вид. И лоб вытираете платком.
Грэхем еще раз провел намокшей тканью по лбу и спросил:
— Как вы узнали?
— А он еще влажный — платок. Да и лоб тоже. — Во взгляде ее мелькнула тревога. — За вами гнались витоны?
— Да… То есть, гнались, но не за мной.
— За кем же?
— Это что, допрос? — осведомился Грэхем не без ярости.
— Наконец-то! В кои веки вышли из себя!
— Я всегда выхожу из себя, с вами беседуя. — Он временно выкинул из головы гнетущие мысли, одарил девушку нежным взглядом. — Но понемногу привыкну к вашему обществу, если будем видеться чаще.
— В каком смысле?
— Вы прекрасно понимаете, в каком.
— Уверяю, что понятия не имею, о чем идет речь, — холодно произнесла девушка.
— О свиданиях, — подсказал Грэхем.
— О свиданиях! — Она подняла глаза к потолку. — Подумать только: он явился назначать свидания! При всем при том, что творится вокруг! — Она села за свой стол и взяла ручку. — Вы, должно быть, совсем сошли с ума, мистер Грэхем. Добрый день — и всего наилучшего.
— Сейчас ночь, а не день, — напомнил Грэхем. — Ночь, отведенная людям для любви.
Доктор Кэртис негодующе фыркнула и углубилась в бумаги.
— Хорошо, — сдался Грэхем. — Похоже, мне опять дали отставку. За последние дни я понемногу начал к этому привыкать. Давайте-ка переменим тему. Что удалось разузнать?
Она отложила перо.
— Я ждала, покуда вы опомнитесь. Уже несколько часов хочу повидаться.
— Правда? — оживился Грэхем.
— Не потому! — она жестом велела собеседнику сесть. — Все весьма серьезно.
— А разве чувство мое не серьезно? — изрек Грэхем в пространство.
— Профессор Фармилоу заходил на чай.
— В нем имеются качества, в профессоре, а не в чае, — не присущие мне?
— Да. Умение себя вести, — отрезала девушка. Грэхем поморщился, но промолчал.
— Кстати, очень милый старик. Вы знакомы?
— Был знаком. Теперь и знать его не желаю, — Грэхем изобразил на лице презрительную ненависть. — Тихий вечерок с седеньким козликом? Кажется, он чем-то занимается у Фордхэма — тропическими бабочками или другой подобной пакостью.
— Он мой крестный отец. — Девушка произнесла эти слова с таким видом, будто они объяснили все. — Он физик, мистер Грэхем.
— Билл.
Доктор Кэртис оставила эту реплику без внимания.
— Думая, что он…
— Билл!
— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо отмахнулась она, — Билл, если это столь важно! — Девушка старалась сохранить на лице непроницаемое выражение, но Грэхем заметил мелькнувшую тень улыбки, и очень обрадовался. — Мне кажется, Билл, он что-то задумал. Я боюсь за него. Не успеет человек задумать интересное, как тут же гибнет.
— Вовсе не обязательно и непременно. Мы не знаем, сколько людей, месяцами вынашивающих опасные для витонов замыслы, по сей день живы и здоровы. И ведь я — я тоже пока не умер.
— Вы живы, ибо вынашиваете лишь один замысел, витонам безразличный, — ядовито бросила девушка и проворно убрала ноги под стол.
— Как вы можете говорить такое? — с притворным негодованием спросил Грэхем.
— Господи, да вы позволите мне рассказать, наконец, ради чего я поджидала вас?