Сапфик (ЛП)

— Ты знаешь, что ты единственный, кого я когда-либо любил, Сапфик. Единственный, о ком я заботился. Ты стал крошечной брешью в моей броне. Ты стал дверью.

— Поэтому ты позволил мне совершить Побег?

— Дети, в конце концов, всегда сбегают от своих родителей.— Шёпот пронёсся сквозь Портал, как вздох — долгий и низкий. — Я тоже боюсь.

— Тогда придётся нам бояться вместе. — Пальцы Джареда скользнули в Перчатку. Он решительно натянул её, и тут же услышал далёкое буханье, похожее на стук в дверь, или биение сердца, или топот приближающейся толпы. Он закрыл глаза. Перчатка плотно облегала его кисть, и, внутренне похолодев, Джаред ощутил, как чужая шкура сливается с его кожей. Нервные окончания его обожгло. Когти изогнулись, когда он сжал пальцы. Тело его стало ледяным, огромным, заполненным миллионом страхов. И затем всё его существо обрушилось внутрь, съёживаясь сильнее и сильнее, скручиваясь в бесконечном вихре света. Он склонил голову и громко закричал.

— Я тоже боюсь. — Шёпот Инкарцерона пронёсся по гротам, сквозь леса, над морями. В самом сердце Ледяного Крыла его страх сломал ледяные сосульки, распугал птиц, стаи которых заметались железными дебрями, где ещё не ступала нога Узника.

Рикс смежил веки. Лицо его застыло в исступлении. Он вскинул руки и закричал:

— Никому из нас не нужно больше бояться. Узрите!

Аттия ахнула. Толпа издала вопль и подалась вперёд. Клодия же отскочила назад и, обернувшись, увидела отца, неотрывно глядящего на фигуру Сапфика.

На правой руке статуи была надета Перчатка.

Поражённая, Клодия попыталась вымолвить: «Как?..», но её лепет потонул в рёве толпы.

Пальцы статуи, покрытые драконьей кожей, увенчивались когтями. И шевелились.

Правая рука согнулась в локте, потом поднялась и вытянулась вперёд, словно нащупывая что-то в темноте.

Люди затихли. Некоторые встали на колени, некоторые повернулись и с трудом прокладывали путь, прорываясь сквозь плотную толпу.

Клодия и Аттия замерли на месте. Аттия чувствовала — ещё немного и восторг взорвёт её изнутри. Созерцая вершащееся на её глазах чудо, проникая в его истинный смысл, она едва сдерживала желание закричать от страха и радости одновременно.

И только Смотритель был невозмутим. Он отлично понимает, что тут происходит, догадалась Клодия.

— Объясните, — умоляюще прошептала она.

Её отец посмотрел на статую Сапфика со странным выражением в серых глазах: смесью угрюмости и признательности.

— Зачем, моя дорогая Клодия? — спросил он язвительно. — Ты видишь великое чудо. Какая честь для нас оказаться здесь в такой момент! — И затем, чуть спокойнее: — Кажется, я опять недооценил мастера Джареда.

Выстрелом из ружья  продырявило потолок. Один из нападавших рухнул на пол и скорчился со стоном. Финн и Кейро спина к спине, кружились, готовые к атаке.

Над руинами беспорядочно мельтешили пятна света и тьмы. Мушкетный выстрел — и в локоть Финна впился осколок дерева. Он сделал выпад, отбил оружие в сторону и так двинул человека в маске, что тот отлетел назад.

Кейро за его спиной разил врагов трофейной шпагой, пока та не сломалась. Тогда он отбросил клинок в сторону и пошёл в рукопашную. Он бил стремительно, жестоко и точно. А для Финна больше не существовало ни Королевства, ни Инкарцерона, лишь горячечная круговерть драки, боль от полученных ран; удар в грудь, отчаянно парированный; тело, отброшенное к обшитым панелями стенам.

Пот заливал глаза. Финн завопил, когда на него накинулся Медликоут. Секретарь взмахнул шпагой раз, другой — и та вонзилась в стену. Противники набросились друг на друга в надежде завладеть клинком. Финн перехватил соперника поперёк груди, стараясь опрокинуть его наземь. Сверкнула молния, высветив усмешку на лице Кейро, блеснув на стальной волчьей морде. Издалека доносились глухие раскаты грома.

Полыхнуло пламя, хлестнуло по нападающим, и в его свете Финн увидел, как Волки отступили, задыхаясь и истекая кровью.

— Бросайте оружие! — севшим голосом приказал Кейро. Он выстрелил из захваченного ружья, и все вздрогнули, когда с потолка белым снегом осыпалась штукатурка. — Бросайте, я сказал!

Послышался звук упавшего на пол оружия.

— А теперь все на землю. Кто останется стоять — покойник.

Они с неохотой подчинились. Финн сорвал маску с Медликоута и отбросил её в сторону. Им овладела внезапная ярость.

— Я здесь король, мастер Медликоут. Вам понятно? — сказал он резким от гнева голосом. — Прежний мир сгинул, не будет больше ни заговоров, ни лжи! — Он вздёрнул секретаря за шиворот, как тряпичную куклу, и впечатал его в стену. — Я — Джайлз. Конец Протоколу!

— Финн. — Подошедший Кейро забрал у него шпагу. — Оставь его. Он и так уже полутруп.

Финн медленно отпустил Медликоута и тот безвольно сполз по стене на пол. Финн повернулся к названому брату, понемногу зрение его прояснилось, гнев перестал застилать взор.

— Спокойно, спокойно, брат, — Кейро разглядывал побеждённых. — Как я всегда учил тебя.

— Я спокоен.

— Вот и отлично. Ну, по крайней мере, ты не такой хлюпик, как все они тут. — Кейро развернулся и поднял ружьё. Он пару раз пальнул в дверь кабинета, прямо под изображением рассерженного лебедя, дверь дрогнула и открылась.

Следуя за братом, Финн шагнул сквозь облако дыма и пошатнулся, когда Портал дрогнул в своём приветственном смещении пространства.

Кабинет был пуст.

То была смерть.

Тёплые и липкие её волны нахлынули на Джареда, как боль. Не было воздуха, чтобы дышать, не было слов, чтобы говорить. Сдавило горло.

А потом серая мгла отступила, Джаред увидел Смотрителя, Аттию и Клодию.

Он потянулся к ней и попытался произнести её имя, но его губы оцепенели от холода и стали как мраморные; он с трудом ворочал языком.

— Я умер? — спросил он Тюрьму, но его шёпот заблудился среди холмов и коридоров, уносясь по затянутым паутиной древним галереям, и Джаред осознал, что стал Тюрьмой, что все её мечты стали его мечтами.

Он был целым миром, и он был крошечным существом. Он мог дышать, его сердце уверенно билось, взор был ясен. Казалось, великое мучение оставило его, страшный груз упал с его плеч, и, возможно, так оно и было, возможно, тем грузом была его прошлая жизнь. В нём шумели листвой леса и плескались океаны; высоко вздымающиеся мосты тянулись через глубокие пропасти; винтовые лестницы вели вниз, к пустым клеткам, где родилась его болезнь. Он исследовал её, раскрыл все её тайны, упал в её тьму. Он один знал ответ на загадку и место, где была дверь, ведущая Наружу.

Клодия услышала. В полной тишине статуя шевельнулась и произнесла её имя.

Не в силах отвести взгляда, она попятилась, но отец удержал её за локоть.

— Я учил тебя никогда не бояться, — сказал он спокойно. — И потом, ты же знаешь, кто это.

Статуя оживала. Открылись глаза — зелёные глаза — и обратили на Клодию так хорошо знакомый ей взгляд, в котором светились любознательность и ум. Тонкое лицо потеряло свою бледность, слабый румянец тронул щёки. Длинные волосы потемнели и качнулись мягкой волной, мантия сапиента замерцала серебристыми переливами. Он развёл руки, на широком, как крылья, плаще, сверкнули перья.

Он спустился с пьедестала и встал перед нею.

— Клодия, — сказал он. Потом снова: — Клодия.

Слова застряли в её горле.

А Рикс купался в обожании восторженно ревущей толпы. Он схватил Аттию и заставил её кланяться под шквал аплодисментов, вопли радости и оглушительные приветствия. Сапфик вернулся, чтобы спасти свой народ.

35

Он пропел свою последнюю песнь. Слова её никогда и никем не были записаны. Но была она так мелодична, так прекрасна! Услышавшие её уже не могли оставаться прежними. Говорят, эта песня была из тех, что движут светила.

Последняя песнь Сапфика