Страница 49 из 69
Еще из окна вагона подметил Фадеев непривычный для его глаз транспорт. Подметил и заметил: «Женщины везут ветви осокоря на санях, запряженных коровами, — наверное, на топливо». Эта деталь могла пригодиться. Было в ней что-то необычное, даже экзотическое.
Иное оказалось теперь.
…В прокуренном райкомовском кабинете обсуждался план посевной. Деловой план весенних работ, уже очень скорых. Они приближались с торопливой неумолимостью, и нельзя было сказать им: «Подождите, повремените», нельзя было по-дружески подать знак: «Не все готово — потом…».
Разве «потом» будет легче? Невесть как свалятся с неба новенькие тракторы, добрый волшебник единым взмахом своей палочки вызовет из небытия сокровища-запчасти, и, словно в сказке, станут один к одному тридцать три богатыря, которым нипочем любое дело?
Первая мирная весна обещала быть трудной.
Об этом который день подряд и говорили в секретарском кабинете. Сейчас здесь находились члены бюро, кто-то из инструкторов обкома и Фадеев. Ему нездоровилось — снова простудился, но лечь отказался наотрез и внимательно прислушивался к разговору.
Разговор шел о коровах.
Тракторы за войну в районе сильно обветшали. Возлагали надежды на подкрепление, но заявки урезали, и платформы с тракторами проходили мимо станции Сорочинской — на запад. Головки блоков, коробки скоростей и прочие узлы для замены негодных рекомендовалось реставрировать, хотя и без того над ними колдовали не по одному разу. А ко всему не хватало трактористов. Не то что на две смены — даже на одну-единственную. Как ни суди, выходило одно: пахать на коровах и нынче.
— Директива на сей счет требуется, и самая твердая, — нажимал заведующий районным земельным отделом. — Прошлой весной, вопреки нашим указаниям и несмотря на условия военного времени, во многих колхозах наблюдалось, я бы сказал, преступное игнорирование коров, и такое безобразие, такое возмутительное игнорирование…
Фадеев сидел молча, подперев рукой голову, и только по внимательному взгляду было видно: думает вместе со всеми.
— Скажите, пожалуйста, — посмотрел он вдруг на заведующего райземотделом. — Да, вы, уважаемый товарищ… Сколько лошадиных сил в тракторе?
— Каком именно, Александр Александрович? — Всем своим видом заведующий выражал готовность дать самый обстоятельный ответ: — Я хотел бы только уточнить марку: СТЗ-ХТЗ? СТЗ-НАТИ? ЧТЗ?
— Я интересуюсь всеми марками, которые имеются в вашем районе. Но если обо всех затрудняетесь, скажите о ЧТЗ.
— Охотно, охотно… — заторопился руководитель земельного отдела. — Трактор ЧТЗ — 60 лошадиных сил. Мощность имеется в виду проектная…
— Проектная? — усмехнулся Фадеев. — Ну, а какова проектная мощность… коровы?
Лицо зава выразило недоумение.
— Как понимать ваш вопрос, Александр Александрович?
— Буквально. Хотя бы в лошадиных силах.
— Коровы в… лошадиных?
Нет, Фадеев не шутил…
— Вероятно, не более половины, — ответил райземотделец. И тут же уточнил: — Смотря какая корова попадется…
Он все еще не мог понять, куда Фадеев клонит.
А тот продолжал:
— Сколько вспашки можно произвести одной коровой? Рекордсменкой? Обыкновенной буренкой?
— Сколько гектаров падает на трактор? За сезон? За сутки?
— Сколько делают лучшие? «Середнячки»? Новички?
Разговор стал общим. Руки потянулись к карандашам.
— Правильно, займемся арифметикой, — кивнул головой Фадеев. — Итак, коровами можно вспахать…
Арифметика получалась «со смыслом». Подсчеты убеждали, что на коровьи «лошадиные силы» ставку делать не стоит. Минимальная прибавка выработки на каждый трактор покрывала все, что предлагалось сделать с помощью коров. В райкомовском кабинете думали теперь о том, как лучше использовать технику.
«…Сев мы почти всюду закончили нормально. В большой степени этому способствовала «арифметика». Подсчитывали тогда не зря. Придя к разумному выводу, мы нашли главное звено — не вылезали из тракторных бригад, организовали между ними соревнование, развернули движение за высокую выработку днем и ночью. Это решило успех».
5 февраля кандидат в депутаты Верховного Совета СССР писатель А. А. Фадеев прочел на собрании интеллигенции лекцию о советской литературе в годы войны и в послевоенный период.
— В годы Великой Отечественной войны, — говорит т. Фадеев, — советская литература сыграла большую и почетную роль в достижении победы над немецко-фашистскими захватчиками.
…Тов. Фадеев говорит о таких замечательных произведениях наших поэтов, как поэмы Николая Тихонова «Киров с нами», Павла Антокольского «Сын», Маргариты Алигер «Зоя», Аркадия Кулешова «Знамя бригады».
Советская проза и драматургия во время войны также обогатились значительными произведениями. Сюда можно отнести повесть В. Василевской «Радуга», пьесу А. Корнейчука «Фронт», повесть Б. Горбатова «Непокоренные» и др. Книги К. Симонова «Дни и ночи», В. Гроссмана «Народ бессмертен» долго будут жить в памяти народной. Сейчас, после победоносного окончания войны, наша литература стоит на пороге нового замечательного расцвета…
— Ты Метелицу подавай. Метелицу, а не Щукаря! Кабы Шолохова выбирали — дело другое. Или не разбираешься?..
Нет, он, конечно, разбирался. Александр любил и «Разгром» и «Поднятую целину», но вслух, со сцены, читать отрывки из фадеевского романа не брался. В концерт его не включили. И впервые за долгое время оказался он среди зрителей.
Зато сидел за Фадеевым!
Один номер сменялся другим. Товарищи пели, декламировали, танцевали. Переполненный зал встречал своих артистов горячо. Правда, и выступали они с воодушевлением.
Фадееву концерт нравился. Аплодировал он дольше других, смеялся от души. А когда началась пляска, показалось: писатель с удовольствием рванулся бы в круг. Тут Александру и вспомнился давний рассказ старого красноармейца. Вот бы поделиться с Фадеевым…
— Сам Чапаев на этой сцене плясал, — сказал он, подавшись вперед.
— Чапаев? — повернул голову Фадеев.
Александр, как говорится, «сел на любимого конька». Краевед по призванию, он знал местную историю досконально и уж если находил слушателя, говорить мог часами.
Шепотом рассказывал он о том, как Чапай выступал на митинге бойцов, а когда вышли лучшие плясуны и стали выделывать замысловатые коленца, — скинул с себя бурку, ударил папахой о пол и задал такого трепака, что ахнули все.
— Историческая у вас сцена, — проговорил Фадеев, аплодируя только что законченному номеру.
Когда объявили перерыв, он пригласил Александра прогуляться. Разговор продолжался: о Чапаеве, о чапаевцах.
— Записывать такое нужно. Обязательно записывать. Да тут у вас материала на книгу… на музей…
Потом, посмотрев на собеседника, Фадеев сказал:
— Знаете, у вас талант рассказчика. Почему не выступаете? Стесняетесь?
— Выступаю, — смущенно улыбнулся Александр.
— А сегодня?
Пришлось рассказать.
— Значит, виноват я? — развел руками и рассмеялся. — Метелицу им подавай? Щукаря — побоку?
Помолчав, продолжал:
— А я очень люблю Шолохова. Это замечательный писатель.
На этом разговор оборвался.
Фадеева окружили люди, и Александр отправился к товарищам. Там, за кулисами, и нашел его тот, который настаивал на Метелице и возражал против Щукаря.
— Твой номер включен, — бросил он с ходу. — Первым пойдет. — И многозначительно, с таинственной торжественностью добавил: — По просьбе самого товарища Фадеева!
Несколько минут спустя Александр вышел на сцену, чтобы представить людям знаменитого шолоховского деда…