Страница 57 из 79
Поэтому, когда парню, попавшему в армию, предложили пойти в лагерь диверсантов, и работать потом на территории России, Василика согласился не раздумывая.
* * *
На выпускном инструктор Лоринков прослезился, и пригласил курсантов – осталось всего двенадцать парней, – к себе в палатку. Там пахло, почему-то, брагой, и в углу булькал какой-то аппарат, похожий на самовар.
– Братцы, – сказал Лоринков.
– Простите если что не так, я вас хоть и третировал, но ничего против не имел, – сказал Лоринков.
– Вот так, – сказал он и разрыдался.
Парни не удивились. После года лекций Лоринкова они знали, что такова особенность русской души. Они бы не удивились, если бы Лоринков пристрелил кого-то из них, отлил на труп, а потом каялся и убивался на могиле целый месяц. Собственно, с одним из курсантов Лоринков так и поступил…. Взяв себя в руки, инструктор нацедил из «самовара» какой-то жидкости, видимо, чая, и сказал.
– Ребятушки, мля буду.
– Сейчас я готов ответить на все ваши вопросы, – сказал он.
– И вам за это ничего не будет, – сказал он.
– Как вы, русский, оказались с нами? – спросил Петрика.
Лоринков путано объяснил.
– Я русский, но руских нет, – сказал он.
– Я человек-фантом, – сказал он.
– Современные русские считают себя русскими, – сказал он.
– Но педераст-москвич, выбравшийся на Неглинку, или как там называется их река, подрочить в рубахе с вышивкой и с выкриками «о Злата о Перун!» имеет такое же отношение к днепровским славянам…, – сказал он.
–… как житель Израиля из Жмеринки, решивший что он еврей и отращивающий пейсы и мучающийся в жарком халате – к древнему гордому племени, проведшему геноцид на Сионском полуострове семь тысяч лет назад, – сказал он.
– То есть, никакого, – сказал он.
– Русский, еврей, француз… нынче все это бренд, – сказал он.
– Всех русских перебили в 17—м году, а редких оставшихся добили в 89—м, – сказал он.
– Остались только гении или сумасшедшие типа меня, – сказал он.
– Никого не осталось, – сказал он.
– Или, вот, к примеру, евреи, – сказал он.
– Никаких евреев уже нет, – сказал он.
– Всех евреев уничтожили в концлагерях Второй Мировой, – сказал он.
– Те, кто сейчас объявляют себя евреями, не больше чем хитрожопые туристы, которые хотят урвать апельсиновую рощу на берегу Мертвого моря на основании дальнего родства с еврейской прапрабабушкой, – сказал он.
– Потому что только таких праправнуков при Гитлере и не уничтожали, потому что они, по сути, и не были евреями, – сказал он.
– А что-что, а уничтожали при Гитлере профессионально, – сказал он.
– Французов повывели в конце 20 века, – продолжал Лоринков, прихлебывая «чай» из блюдца.
– Те, кто остались, такие же евреи, русские и французы, как Пушкин – негр, – сказал он.
– То есть, никакие, – сказал он.
– Люди придумывают себе национальность, – сказал он.
После чего, пошатываясь, встал, надел мундир, и сказал торжественно:
– И только молдаване…
– Только молдаване имеют право называться молдаванами, – сказал он сурово.
– Вы и правда народ! – сказал он.
– В отличие от лживых идей о «русской душе» или «еврейском Законе», потерпевших полный крах, – сказал он.
–… ваши кумовство, клановость и повальное воровство сплотили вас, и дали возможность сохраниться как этнической единице, как народу! – сказал он.
После этого Лоринков угостил ребят пряниками.
– Вопросы есть? – спросил он.
– Спрашивайте о самом важном, мы больше не увидимся, – сказал он.
– Вы правда верите в то, что мы, молдаване, исключительный народ? – спросил Петрика.
– Нет, но вы платите мне за такие утверждения зарплату, – сказал Лоринков.
– На севере действительно бывает снега по пояс? – спросил Ионика.
– До самого до хера, – сказал Лоринков и показал.
– Русские правда пьют водку литрами? – спросил Сашика.
– Нет, конечно, – сказал Лоринков, выпил еще чаю, выдохнул и рассмеялся,
– В чем сущность русской души? – спросил Андрика.
– В ее невероятной вместительности, – сказал Лоринков.
– Что русские любят больше всего? – спросил Афанасика.
– Русских почти не осталось, так что можешь не париться, – сказал Лоринков.
– Так кто вы по национальности? – спросил Дорин.
– Такие вопросы задают только нацмены, – сказал Лоринков.
– Но для вас – болгарин, – сказал он.
– Болгарин херов, – сказал он и рассмеялся.
– Почему вы пьете чай из блюдца? – спросил Василика.
Лоринков ответил:
– Так догоняет быстрее, братан.
* * *
После этого инструктор пожал всем руки, выпил половину самовара и, почему-то, блеванув, – видимо чай был чересчур крепким, подумали курсанты, – завалился спать. С уважением глядя на трехцветную ленту цвета русского флага на его лбу и бумажки с изречениями из «Велесовой книги», заплетенные в бороду, курсанты погасили свет. Выстроились в шеренгу, отдав честь, вернулись в столовую, где их уже ждал премьер-министр Фелат.
– Братцы, – сказал он.
– Вот вам по ордену, и мои поздравления с окончанием курсов, – сказал он.
– Кто мечтает отомстить русским за все? – сказал он.
– Москва запретила ввоз нашего вина в который раз, – сказал он.
– Надо бы и за это отомстить, – сказал он.
– Скоро 9 мая и русские опять станут звать нас к себе на Парад Победы, – сказал он.
– Двое наших парней, надев пояса смертников, подъедут на боевой молдавской повозке к трибуне с первыми лицами и взорвут себя, – сказал он.
– Кто хочет? – сказал он.
– Похоже на подставу, – сказал кто-то.
– А потом наши вдовы будут сосать в троллейбусном парке за то, чтобы им дали угол в общаге, – сказал кто-то.
– Не болтай лишнего Василика, – сказал премьер.
– Я буду на трибуне, – бесстрастно сказал Фелат.
– Я умру с вами, пацаны, – сказал он.
Василика заплакал и сделал шаг вперед. С ним пошел и Петрика.
– Ну и чудесно, – сказал Фелат.
Хлопнул в ладоши и остальных курсантов расстреляли.
* * *
… —… перь на Красную площадь выезжает офицер войск Туркмении Оглу-буль! – сказал диктор.
– А теперь по площади идет сводный батальон СС дружественной нам Эстонии! – сказал диктор.
– Части независимой Украины в форме вспомогательных частей третьего рейха! – сказал диктор.
– Батальон Израильских войск, во главе с сержантом Хейдиз, выколовшей себе глаз в честь Моше Даяна, – сказал голос.
– И вот-вот на площадь выедет боевая повозка «каруца» из Молдавии с военнослужащими молдавской армии в форме румынских частей! – сказал голос.
– Да, все они воевали против нас, и мы им наклали, – сказал голос.
– Но мы все равно демонстрируем загадку русской души, заставляя их приезжать на каждый День Победы так, словно они тоже кого-то победили, – сказал диктор.
– Итак, боевая повозка типа «каруца», – сказал голос.
Петрика и Василика обнялись. Наконец-то я отомщу за отца, подумал Василика. Наконец-то мои мигрени прекратятся, подумал Петрика. Парни подняли голову, дернули за вожжи, и лошади трусцой, – словно грустный одышливый Басилашвили в фильме про осень и марафон, – побежали по булыжнику Красной площади…
…на трибуне президент Путин и премьер Медведев играли в крестики нолики, эстонский премьер пил кофе, китаец и француз тискали немку, и только президент Туркмении цокал языком, восторженно глядя на Парад.
– Молдаван, поди сюда, – сказал Медведев.
– Да, ваше сия… коллега, – сказал Фелат.
– Вина-то привез? – спросил Медведев.
– Вы же запретили, – сказал Фелат.
– Да, – сказал Медведев.
– Но ты все равно же должен привезти, – сказал он.
– Вот такие мы загадочные, – сказал Медведев.
Фелат достал из сумки три пластиковые бутылки с вином. Разлил по стаканчикам. Вспомнил некстати лекции Лоринкова насчет русской души. А ведь прав, стервец, подумал Фелат. Президенты чокнулись. Звона не было, стаканчики были дешевые, пластиковые…