Страница 4 из 17
Привратник взглянул на нас и в растерянности потянул бороду.
– Говоря по правде, господа, – сказал он, – барон уже выпил стакан-другой вина. Вы нашли бы его в лучшем расположении духа, если бы пришли завтра утром.
С этими словами он распахнул дверь пошире. В свете лампы я увидел холл и еще трех мрачного вид молодцов. Один из них держал на цепи такую же свирепую собаку. Дюрок должен был видеть то же, что и я, но увиденное никак не повлияло на его решимость.
– Хватит болтать, – сказал он и оттолкнул привратника в сторону. – Мне нужно поговорить с твоим хозяином, а не с тобой.
Слуги, стоявшие в коридоре, расступились, когда Дюрок проследовал мимо. Сила человека, который знает, чего хочет, заставляет уступать других – тех, кто не так уверен в себе. Мой товарищ схватил одного из слуг за плечо так властно, словно владел этим человеком.
– Покажи мне, где барон, – приказал он.
Слуга стряхнул руку Дюрока и ответил что-то по-польски. Бородатый привратник тем временем закрыл дверь на засов. Он, кажется, был здесь единственным человеком, который говорил по-французски.
– Вы сами напросились, – сказал он со зловещей ухмылкой. – Вы увидите барона. Но еще не раз пожалеете, что не воспользовались моим советом.
Мы последовали за ним по длинному вымощенному камнем холлу. Пол устилали шкуры, а на стенах висели головы убитых животных. В конце холла находилась дверь. Привратник открыл ее, и мы вошли.
Это была небольшая, скудно меблированная комната, с теми же следами упадка и разложения, которые встречались на каждом шагу. На стенах – выцветшие гобелены, которые отстали в одном углу, обнажив грубую каменную кладку. Вторая дверь, занавешенная шторой, виднелась в противоположной стене. Посреди комнаты стоял квадратный стол, заставленный грязной посудой с засохшими остатками еды. Всюду валялись бутылки. Во главе стола сидел гигантского роста мужчина с копной огненно-рыжих волос и пристально смотрел на нас. Его спутанная борода была такого же оттенка и казалась жесткой, как лошадиная грива. Я видел немало странных лиц за свою жизнь, но ни разу мне не доводилось видеть более жестокого лица, со зловещими голубыми глазками, бледными морщинистыми щеками и толстыми обвислыми губами, которые выглядывали из-под чудовищной бороды. Его голова покачивалась на плечах. Он глядел на нас рассеянным, неуверенным пьяным взглядом. Но он не был настолько пьян, чтобы не разглядеть наших мундиров.
– Ну что ж, храбрецы, – икнул он. – Какие новости в Париже? Вы собираетесь освободить Польшу. Слышал, что сейчас вы сами стали рабами, добровольно отдали себя в рабство маленькому аристократу в сером плаще и треуголке. Граждан больше нет, вернулись месье и мадам. Клянусь, что однажды утром немало отрубленных голов окажется в корзине с опилками.
Дюрок молча встал напротив негодяя.
– Жан Карабен, – произнес он.
Барон уставился на него. Его взгляд, кажется, отрезвел.
– Жан Карабен, – изрек Дюрок еще раз.
Барон выпрямился в кресле и сжал ладонями поручни.
– Что вы имеете в виду, повторяя это имя, молодой человек? – спросил он.
– Жан Карабен, вы тот человек, которого я давно ищу.
– Предположим, что я когда-то носил это имя. Но что вам за дело до этого? В те времена вы были совсем ребенком.
– Мое имя Дюрок.
– Нет, сын…
– Сын человека, которого вы убили.
Барон попытался засмеяться, но в его глазах застыл ужас.
– Кто старое помянет, тому глаз вон, молодой человек, – воскликнул барон. – Тогда вопрос стоял, кто кого: аристократы или простые люди. Ваш отец был жирондистом{32}. Я же – монтаньяром{33}. Большинство моих товарищей погибли. Такова судьба. Мы должны забыть былое и попытаться узнать друг друга лучше.
С этими словами барон протянул дрожащую руку Дюроку.
– Хватит! – крикнул Дюрок. – Я бы сделал благое дело, разрубив вас саблей на месте. Я опозорю свой клинок, если скрещу его с вашим. Тем не менее вы француз и когда-то присягали тому же знамени, что и я. Вставайте и защищайтесь.
– Ах ты! – крикнул барон. – Остуди свой пыл, мальчишка!
Дюрок более не мог сдерживаться. Он хлестнул барона ладонью по лицу. Капля крови выступила на пухлой губе барона, его голубые глаза зловеще засверкали.
– Вы жизнью ответите за этот удар.
– Так-то лучше, – сказал Дюрок.
– Саблю! – закричал барон. – Я не заставлю вас долго ждать, обещаю! – воскликнул он и выбежал из комнаты.
Я уже упоминал, что в комнате была вторая дверь, скрытая шторой. Как только барон исчез, из нее выскочила женщина, молодая и красивая. Она возникла в комнате так неожиданно и так бесшумно, что лишь колыхание шторы выдало, откуда она появилась.
– Я все видела! – воскликнула она. – О сир, вы вели себя превосходно.
Она наклонилась и стала осыпать поцелуями руку моего товарища. Ему стоило немалых трудов вырвать руку.
– Но, мадам, за что вы целуете мою руку? – спросил он.
– Да потому что этой рукой вы ударили эту отвратительную, лживую рожу. И эта рука, возможно, отомстит за мою мать. Я его приемная дочь. Он разбил сердце моей матери. Я презираю его, но ужасно боюсь. Ах, я слышу шаги…
Девушка исчезла так же внезапно, как и появилась. Секунду спустя в комнату вошел барон с обнаженной саблей в руках. Его сопровождал малый, который открыл нам ворота.
– Это мой секретарь, – сказал барон. – Он будет моим секундантом. Но комната тесна. Нам понадобится больше свободного места. Соблаговолите пройти со мной в более просторные апартаменты.
Действительно, драться в маленькой комнате, бóльшую часть которой занимал объемный стол, было совершенно невозможно. Мы последовали за бароном по тускло освещенному холлу. В дальнем его конце зияла распахнутая дверь. Из нее лился яркий свет.
– Все, что нам нужно, находится здесь, – сказал человек с черной бородой.
Комната была большой и почти пустой. Лишь ряды бочек и ящиков подпирали стены. Яркая лампа стояла на лавке в углу. Пол был ровным и гладким. Чего еще желать фехтовальщику? Дюрок обнажил саблю и ворвался в комнату. Барон поклонился, пропуская меня вперед. Не успел я переступить порог, как дверь за спиной захлопнулась, а в замке заскрежетал ключ. Нас поймали в ловушку.
Некоторое время мы были не в состоянии осознать случившееся. Столь неслыханная подлость была за пределами воображения. Лишь некоторое время спустя, когда мы поняли, какими глупцами оказались, доверившись человеку с подобным прошлым, страшный гнев охватил нас – гнев на него за его злодейство и на себя за непростительную глупость. Мы бросились к двери и стали что есть силы лупить по ней кулаками и молотить тяжелыми сапогами. Звуки ударов, очевидно, были слышны за пределами замка. Мы обращались к негодяю, осыпали всевозможными оскорблениями, которые должны были воздействовать на его загрубевшую душу. Но дверь была слишком тяжела. Такими дверями славятся средневековые замки: толстые деревянные брусья, окованные железом. Сломить эту дверь было так же невозможно, как каре{34} старой гвардии. От наших воплей было не больше пользы, чем от ударов. В ответ раздавалось лишь звонкое эхо. Если вы прослужили в армии, то должны уметь принимать то, что нельзя изменить. Я первый обрел присутствие духа и пригласил Дюрока обследовать нашу темницу. В помещении было единственное окно, незастекленное и такое узкое, что в него едва удалось бы просунуть голову. Окно было прорезано высоко в стене. Чтобы выглянуть из него, Дюроку пришлось стать на бочку.
– Что вы видите? – спросил я.
– Хвойный лес и снежную дорогу, – ответил Дюрок. – О! – вдруг удивленно воскликнул он.
Я запрыгнул на бочку и стал рядом с ним. На самом деле через лес тянулась длинная снежная полоса, по которой, хлестая нагайкой коня, галопом мчался всадник. Он все уменьшался, удаляясь, пока не скрылся из виду за темными елями.