Страница 67 из 85
Да, воля тут просматривается прямо-таки «железная», нечего сказать! Особенно если помнить, что речь идет о профессиональном военном, да еще и о моряке.
Леонид Иванович Шумиловский до того, как стать у Колчака министром труда, прожил сорок три года, окончил историко-филологический факультет Петербургского университета, преподавал в Барнаульской женской гимназии, был членом ЦК меньшевистской партии... В 1921 году, на процессе над колчаковскими министрами, он показывал: «Я считал, что адмирал Колчак, как сильная личность, сможет сдержать военную среду и предохранить государство от тех потрясений, которые неизбежно грозили справа... Популярность в демократических странах — Америке, Англии (замечу, что если она и была, то не в силу заслуг адмирала, а в силу его рекламы теми, кто на него рассчитывал. — C.K.), умение поставить себя в военной среде... и заставили меня подать голос за него... Я потом пришел к убеждению, что он плохой Верховный правитель. Но я считал его безукоризненно честным человеком...»
Насчет честности — это как сказать. Колчак, конечно, вором не был. Но вот нехорошо лукавить ему приходилось не раз и — по-крупному. И актерствовать он умел. И, похоже, играл талантливо и настолько сам увлекался своей игрой, что заставлял верить в себя и других.
Но — до поры до времени...
Еще в то время, когда Колчак был на Черном море, а царь Николай — на троне, в Петрограде в январе 1917 года началась межсоюзническая конференция. Были там англичане, французы, итальянцы... Были — куда деваться? — и русские.
Полковник Хор обозвал конференцию «Ноевым ковчегом». Он считал: «Ни народ, ни правительство, ни император не хотели приезда союзной миссии... этой большой компании политиканов, военных и экспертов... Это было назойливостью в час испытаний их Родины...»
Конечно, это было и назойливостью. Еще бы! Ведь Россия была накануне той Февральской революции, которую готовили не матрос Железняк и большевики-ленинцы, а промышленники и кадеты.
Как ни смотри, а союзники приехали не вовремя...
Впрочем — кто как... Потому что, если отставить в сторону теряющих значение и вес французов и итальянцев, то надо сказать, что англичане преследовали в Питере вполне определенные цели и были уверены, что поспели в Россию в самый раз...
Дело в том, что английскую делегацию возглавлял лорд Альфред Мильнер, и вот как оценил суть его миссии ирландский политик Гинелл: «Наши лидеры... послали лорда Мильнера в Петроград, чтобы подготовить революцию, которая уничтожила самодержавие в стране-союзнице». Гинелл был еще в гневе от жестокой расправы лондонских лидеров с неудачным (его ведь мильнеры не поддерживали, а подавляли) Ирландским национальным восстанием. Поэтому он был вполне откровенен, и верить ему мы тут просто обязаны.
Но если все обстояло так, то Хор, Бьюкенен, кадеты, Мильнер, Милюков, ВПК и многое другое было частицами одной и той же политической мозаики. И похоже на то, что был «вмонтирован» в эту мозаику и Колчак. И еще до Февральской революции.
Колчак был связан с кадетской Думой, с промышленниками... И вряд ли было просто делом случая то, что Колчак на посту ком-флота поддержал «керенщину» с ее первых дней, а в конце мая 1917 года — как сообщают источники и он сам — познакомился в Одессе с А.Ф. Керенским лично.
Я не исключаю, что два Александра тогда и впрямь познакомились, как не исключаю и того, что они лишь возобновили еще дореволюционное знакомство. Мест, где их могли познакомить, в Петербурге-Петрограде хватало... Так или иначе, но на обратном переходе в Севастополь, имея Александра Федоровича Керенского на борту флагманского миноносца, Александр Васильевич Колчак провел в беседе с ним всю ночь.
О чем они там говорили, Колчак поведал нам скупо (а Керенский вообще умолчал), но точно они много спорили о сути дисциплины. И Керенский не мог не запомнить жесткой позиции адмирала. Впрочем, если бы он о Колчаке и забыл, нашлось бы кому и подсказать — тому же Самуэлю Хору.
Пролетали быстрые дни и ночи первого революционного лета... И в белые ночи бродил по Питеру приехавший туда с Черного моря будущий белый «Верховный правитель».
А 17 июня 1917 года бывший соратник барона Толля, бывший командующий Черноморским флотом, законный муж Софьи Федоровны Колчак — вице-адмирал Колчак писал своей любимой женщине Анне Тимиревой письмо...
Тоже замужняя, Тимирева была дочерью известного русского пианиста и дирижера Василия Сафонова и познакомилась с Колчаком в начале 1915 года. И вот теперь именно ей адмирал писал: «Итак, я оказался в положении, близком к кондотьеру, предложившему чужой стране свой военный опыт, знания и, в случае необходимости, голову и жизнь в придачу...»
Для Родины наступил час испытаний — это понимал даже Хор, чужак. А якобы патриот Колчак в этот час решает пойти в наемники «чужой страны».
Странно...
«Чужой страной» были Соединенные Штаты.
Как же так это получилось?
И почему?
И было ли это правдой?
Кое-что для того, чтобы строить догадки, мы уже знаем, но еще больше нам с тобой, уважаемый читатель, предстоит узнать...
О возможной предыстории дореволюционных связей Колчака с эмиссарами Золотой Элиты мира теперь можно лишь гадать (хотя протекция Хора говорит сама за себя). Видимая же (то есть достоверно известная) «американская» послереволюционная линия в судьбе Колчака возникла вот как...
Почти все источники в полном согласии друг с другом сообщают, что 7 июня 1917 года Колчак познакомился в Севастополе с 60-летним американским контр-адмиралом Джеймсом Гарольдом Гленноном, который с группой морских офицеров приехал на Черное море якобы для того, чтобы под руководством Колчака изучить у него постановку минного дела и методы борьбы с подводными лодками.
Замечу, что на Черном море в разное время войны действовало не более десятка германских лодок (а за одну только кампанию 1916 года германский флот получил 95 новых лодок, задействованных в основном против англичан). Так что на Черное ли море надо было ехать заокеанским англосаксам за опытом противолодочной войны?
Так или иначе, Гленнон в Севастополь приехал. Однако Колчак только что командование флотом сдал (точнее — флот бросил). Вообще-то, кроме Колчака были на флоте и другие офицеры с немалым уже боевым минным опытом, но миссия Гленнона почему-то интерес к Черноморскому флоту без Колчака сразу же утратила. И, толком даже не искупавшись в Черном море, янки в тот же вечер укатили обратно в Питер.
Но — не одни.
В одном вагоне с ними ехал и Колчак.
Когда для Колчака уже все было кончено и он давал в Иркутске показания Чрезвычайной следственной комиссии, он утверждал, что из-за расстроенных-де чувств с Гленноном в Севастополе не встречался и ехал с ним всего лишь «в одном поезде»...
Эта его ложь (а это — ложь) очень красноречива! Ну какая разница — когда и как состоялся первый контакт адмирала с американцами, если сам факт его последующего тесного сотрудничества с ними сразу же по приезде в Питер 1917 года был в реальном масштабе времени известен многим в русских правительственных и политических кругах?
И что страшного было бы в признании, что да — ехал вместе и беседовал не раз? Чего бы это двум союзным адмиралам да и не скоротать путь с юга на север в приятной беседе?
Ан нет! Колчак в этой «мелочи» почему-то юлил и темнил. И, повторяю, лгал. Во-первых, ехал он с американцами не просто в одном поезде, а именно в одном вагоне. И не просто ехал, а и разговоры вел, свидетелем чему был переводчик — лейтенант Дмитрий Федоров.
Во-вторых, если бы у Колчака 7 июня не было какого-то разговора с Гленноном, то вряд ли американцы уехали бы с Черноморского флота в тот же день. Ведь о минном деле им мог рассказать не один лишь Колчак, да и летний Севастополь настолько неповторимо хорош, что уж на пару деньков там можно было и задержаться.
Благо повод был.
Ну, и в-третьих, просто быть такого не могло, чтобы за несколько суток пути Гленнон, не добравшись до Колчака в Севастополе, не попытался с Колчаком познакомиться в пути, а Колчак ему безосновательно отказал. Это было бы уж верхом невежливости!