Остров

– Сколько?

– Двадцать две песеты, сеньор.

Энрике сунул ему бумажку в пять дуро, и мы сели в машину. Регулировщик заставил нас свернуть на улицу Гильена Сотело, и на окраине города мы остановились у дежурной аптеки, где Энрике купил «алка-соду».

– Давно голова так не болела.

– Притормози, если увидишь бар.

– Э, можно потерпеть.

– Нет, – сказала я. – Тебе сразу станет легче.

В Перчеле мы, словно больные, остановились попить минеральной воды. Энрике растворил в стакане несколько таблеток.

– А ты?

– Дай одну.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Я совершенно одурел.

– Вернешься в Чурриану, сразу ложись в постель. Тебе надо немного отдохнуть.

Я машинально взяла его за руку, и он поцеловал мои пальцы, рассеянно глядя на улицу.

– Давай я поведу машину.

– Не надо. Сколько я вам должен?

– Шесть песет, – ответила хозяйка.

– Ты не хочешь выпить кофе?

– Я хочу остаться один.

Когда я вернулась домой, пробило половину шестого. Калитка была приотворена, и я вошла в сад без звонка. Я думала, что Рафаэль еще не вернулся, но нашла его в зале, он слушал пластинку Лионеля Гэмптона.

– Привет, – сказала я, едва не умирая от усталости. Мне хотелось как можно скорее пойти спать. – Где ты оставил машину?

Рафаэль поднял мембрану. Он был бледен, глаза ввалились, и взгляд, который он бросил на меня из-под очков, был какой-то отсутствующий.

– В ремонтной мастерской.

– Что с ней?

– Ничего особенного. Стукнулся слегка, и крыло смялось к чертям.

– Когда же это?

– Вчера ночью.

– О господи. Ты был пьян?

– Совсем нет. Дерево виновато.

– Ты ведь обещал мне, что когда выпьешь…

– Ничего я тебе не обещал… – Рафаэль закурил сигарету и выпустил кольцо дыма. – И потом тебе-то какое дело?

Я сказала, что мне это небезразлично, но он сделал вид, что не слышит.

– Если тебе так жаль машины, я возьму напрокат другую.

– Дело не в этом. Я знаю, что жизнь, которую мы ведем, не из приятных, и все же не совсем понимаю, почему ты так опускаешься. С каждым днем становишься все разболтаннее и плывешь по течению…

– Великолепно. Значит, и ты это заметила?

– Это и слепому видно, Рафаэль… Неужели ты не можешь сделать над собой усилие?

– Усилие? Какое еще усилие? Который год я только этим и занимаюсь…

– Как хочешь. Но нелепо же так распускаться.

– На днях я предлагал тебе начать все сначала.

– Я не о том, Рафаэль. Вполне достаточно сохранить то, что осталось…

– То, что осталось? – Рафаэль скривился и, оглядевшись вокруг, вдруг понизил голос: – А если ничего не осталось…

Наступило долгое молчание, во время которого мы слушали крики детей в саду. По-прежнему не двигаясь, он почти шепотом добавил:

– Я гибну, Клаудия, и мне некому рассказать об этом. Гибну окончательно. Я говорю это серьезно, Клаудия.

Оставив Рафаэля в зале – я уже давно отказалась помогать ему, – я скрылась в своей спальне. Страшнее всего было поддаться рефлексам прошлого и еще раз запутаться в лабиринте слез и сострадания.

Раздевшись, я приняла двойную дозу снотворного и легла, не закрывая окна. Казалось, я никогда еще так не уставала. Сон кружил вокруг меня все настойчивее, и я отдалась ласке этого кружения.

Когда я проснулась, было совсем темно. Кто-то уже давно стучал в дверь, в висках кололо от непрошедшей усталости. Я спросила, кто там, и, просунув голову в дверь, Эрминия сообщила, что в зале ждет Долорес.

– Пусть поднимется, – сказала я.

Накинув бурнус, я пошла к умывальнику смочить голову. Сон не принес мне облегчения, а лишь усталость и апатию. В горле пересохло, и я выпила стакан воды. Но моя жажда была чисто нервная, желудок принял жидкость с отвращением.

– Привет, – сказала Долорес – Ты спала?

Она присела на край кровати, и я легла рядом с ней.

– Спала, – ответила я. – Сколько сейчас времени?

– Двадцать минут одиннадцатого. Ты не ужинала?

– Не хочется.

– Я ходила в «Жемчужинку» с Эллен и Джеральдом. На обратном пути мы встретили Рафаэля.

– Где?

– На площади. Рассказал нам об аварии… Он был пьян.

– Сейчас?

– Да. Вы поцапались?

– Как обычно… Ничего особенного.

– Кажется, его машина перевернулась… Счастье, что он не искалечился.

– Где вы его оставили?

– Он в Кариуэле с остальными.

– Подожди-ка меня, – сказала я. – Я поеду с тобой.

Долорес курила, облокотившись на подоконник, а я, как могла, быстро помылась и привела себя в порядок. Потом спустилась в вестибюль и сказала Эрминии, что она может ложиться спать.

– Дети хорошо ели?

– Очень хорошо, сеньора.

– Завтра я буду спать до часу дня. И никого не хочу видеть.

Кто-то поставил на стол клетку с канарейкой. Уже закрывая калитку, я вспомнила о кошке и хотела было вернуться, чтобы переставить клетку, но Долорес ждала меня за рулем «мерседеса».

– Не знаешь, он один был?

– Кто?

– Рафаэль.

– Когда?

– Во время аварии.

– Не знаю.

– Вчера вечером Роман видел его в Малаге с Николь…

– Может быть.

В Конце улицы мы повернули налево, и фары осветили домики рыбаков.

– Постарайся его успокоить.

– Хорошо.

– Иди одна. Лучше, чтобы он меня с тобой не видел.

Ночь выдалась звездная, и я ощупью направилась к закусочной. Здесь поглощали свою ежедневную дозу спиртного все те же декадентского вида туристы, а дальше, под тростниковым навесом, пил простой люд. Я сразу же увидела Рафаэля, сидевшего между Джеральдом и Эллен. С ними была незнакомая рыжая женщина.

– Привет, – сказала я.

– Привет, – Эллен подняла глаза, и лицо ее посветлело. – Мы только что говорили о тебе.

– Вот как?

– Мы говорили, какая ты прекрасная жена, – сказал Рафаэль.

– Очень рада, – сказала я.

– Стойкая, самоотверженная, мужественная, словом настоящая испанка… – Он держал в руке стакан с водкой и теперь одним махом осушил его.

– Что будешь пить? – спросила Эллен.

– Не знаю.

– Водка очень хорошая.

– Тогда налей немного.

– Если пить понемногу, она восхитительна. Хочешь ломтик?

– Да.

Эллен отрезала ломтик лимона и бросила в свой стакан.

– Кажется, я вас не представила? – сказала она. – Клаудия Эстрада. Агата Пите, моя английская подруга.

– Очень приятно, – сказала я.

– Мы с Агатой вместе жили в Мексике, – пояснила Эллен. – Отправились туда продолжать учебу и действительно получили много знаний и опыта. Однажды мы из-за чего-то поссорились и с тех пор ненавидели друг друга… – Она повернулась к рыжей: – Из-за чего мы сцепились, Агата?

– Не помню, – ответила та. – Это пройденный этап. С того момента, как я оставила добропорядочный родительский дом, и до спасительного замужества я ничего не помню.

– Просто Агата прислала моему мужу письмецо. Насчет моих шатких моральных устоев pi моего поведения.

– Может быть, – согласилась Агата. – Я ничего не помню.

– Когда я уезжала на Кубу, она жила с одним испанским аристократом, и целых двенадцать лет я не имела никаких сведений о ней… А вчера увидела ее в «Эльдорадо», она танцевала с негром.

– Джон милейший парень, – сказала Агата.

Хозяин принес нам два лимона и спросил, понравилась ли водка.

– Very good,[26] – ответил очнувшийся от спячки Джеральд.

– Нам нужен еще один стакан, – сказала Эллен.

– Сию минуту принесу.

– Не беспокойтесь, – остановила я его. – Я возьму сама.

Я подошла к стойке, какой-то мужчина в рубашке и синем берете осмотрел меня. Я несколько раз встречала его на пляже с мальчиком на руках. Малыш играл с ним, целовал и дергал за волосы на груди.

– Дайте, пожалуйста, стакан.

Жена хозяина не слышала меня, и мужчина, подняв откидную часть стойки, достал стакан и молча протянул мне.

26

Очень хорошая (англ.).