Остров

– Спасибо, – сказала я.

Вернувшись к столу, я села рядом с Рафаэлем. Взгляд его был пуст и бессмыслен, лицо мертвое и безвольное. Это состояние было мне знакомо, и мне стало стыдно за него.

– Ты знаешь, что нас позавчера обокрали?

– Да, – ответила я. – Ты говорила мне по телефону.

– У Джеральда вытащили документы и чековую книжку. Сейчас мы без гроша.

– Меня очень часто обкрадывали, – сообщила Агата.

– Где? – спросила Эллен.

– Везде. В Англии, во Франции, в Италии…

– Итальянская полиция совершенно беспомощна, – сказала Эллен.

– В Швейцарии у меня украли даже часы.

– Видимо, часовщик.

– Состоятельные воры меня не так возмущают, – сказала Эллен. – Но я не выношу, когда воруют бедняки. В детстве мне твердили, что бедные необычайно честны… А если у них нет даже добродетели, то что же у них еще есть?

Стаканы были пусты, и Агата налила всем водки. Появилась Бетти с блондинкой, влюбленной в наш народ; заметив нас, они послали воздушные поцелуи. Было жарко, около ламп кружились бабочки. Мужчина у стойки пристально смотрел на меня.

– Вы ходили в полицию?

– Да, – ответила Эллен. – Дежурный был очарователен. Прежде всего он произнес речь об испано-американской дружбе и обещал быстро найти этого плохого патриота. Джеральд был в восторге.

– What do you say?[27]

– Он пригласил нас выпить и говорил о барьере между Востоком и Западом. Разве это не великолепно?

– Великолепно.

– К тому же – между нами говоря – он был совсем недурен. Разумеется, после его речей я ему ничего подобного сказать не могла, но это как раз тот тип испанцев, который мне нравится.

Мужчина все еще стоял у стойки, и мы обменялись с ним взглядами. У меня по-прежнему болела голова, и я выпила водки.

– Клаудия предпочитает тип андалузского циника, – сказал Рафаэль. Он оперся локтями о стол и повернулся к Эллен. – Она никогда тебе об этом не говорила?

– Нет.

– Это ее последнее увлечение. Холодный, блестящий севильянец…

– Замолчи, – сказала я.

– Где бы мы ни появлялись, ее повсюду считают превосходной женой, но она мне вовсе не жена. Когда мы одни, ей ничего от меня не нужно.

– Разве? – удивилась Агата. – Почему?

– Я износился раньше срока… Ей отвратительно мое отравленное алкоголем дыхание.

– И правильно, – сказала Эллен.

– Только не говорите нам, что вы страдаете, – сказала Агата. – Все равно не поверим.

– Мужчины очень странный народ, – не согласилась Эллен. – Тот кабальеро на Кубе страдал ужасно.

– Я нисколько не страдаю, уверяю вас, – с большим трудом Рафаэлю удалось улыбнуться. – Просто с некоторых пор мы друг о друге не беспокоимся, правда, Клаудия?

– Прошу тебя, возьми себя в руки.

– Вы не поверите, но я помню время, когда она была в меня влюблена. Писала любовные письма и плакала, если приходилось расставаться. Клаудия, дорогая, ну скажи своим друзьям, что это неправда…

– Ты пьян. Я отведу тебя домой.

– Когда я работал в газете, она каждый день ездила в метро, чтобы встретить меня. До поездки в Париж это была примерная жена.

– Тебе, наверное, было скучно. Такие жены убийственны.

Рафаэль все еще улыбался через силу и снова отхлебнул водки. Мужчина у стойки, скрестив руки, следил за происходящим.

– Мы оба были сентиментальны. Хотели спасти мир и утонули сами.

– Твой муж несносен, – заметила Агата.

– Теперь я всего лишь робот. Встаю, бреюсь, ем… Мне все равно, что писать. Мне все безразлично.

– Перестань изображать несчастненького, – сказала я. – У кого-нибудь есть аспирин?

– У меня, – ответила Эллен.

– What is the matter with him?[28]

– Nothing.[29] – Эллен пошарила в сумке и достала таблетки. – Надо бы немного воды.

Рафаэль обалдело посмотрел на нас и протянул руку к стакану.

– Оставь. С тебя довольно.

– Ты пьян, – сказала Эллен.

– Пью, сколько мне вздумается… Клаудия, дорогая, скажи им, как ты называла меня, когда мы поженились…

Я пошла принести воды, и мужчина у стойки снова посторонился.

– Хорош, ничего не скажешь…

Он опять поднял откидную доску, открыл кран и наполнил стакан до краев.

– Это ваш приятель?

– Муж.

– Сводите его на свежий воздух. Если хотите, я могу пойти с вами…

Я не ответила и, вернувшись на место, опустила таблетку в воду. Рафаэль, казалось, погрузился в спячку, и я заставила его пить маленькими глотками.

– Вот не думала, что он так напился, – сказала Эллен.

– Я тоже.

– Что ты хочешь делать?

– Отвести его домой.

– У вас машина?

– Нет.

– У нас тоже нет. Хочешь, я помогу тебе?

– Не беспокойся. Мне поможет кто-нибудь из этих типов.

Я пыталась приподнять Рафаэля, но он был слишком тяжел и снова рухнул на стул. Мужчина у стойки, обменявшись со мной взглядом, подошел к нам.

– Разрешите я.

– Спасибо.

– Возьмите его за руку, а я поддержу сзади.

Нам удалось поднять Рафаэля со стула, и мужчина взвалил его на спину.

– Если придет Долорес, скажи, что я пошла спать. Завтра созвонимся.

Рыбаки и иностранцы провожали нас безразличными взглядами. По этому я заключила, что они привыкли к подобным сценам.

– Идемте, – сказала я. – Сюда.

Несколько минут мы шагали молча. Рафаэль прерывисто дышал и время от времени лепетал что-то несвязное. Пройдя немного, мы остановились передохнуть.

– Далеко еще до вашего дома?

– Нет. Скоро придем.

– Если у вас есть нашатырный спирт, намочите платок и дайте ему понюхать. – Мужчина взглянул на меня и добавил: – Он порядочно выпил еще до вашего прихода.

– Знаю.

– Не беспокойтесь. Завтра встанет как новорожденный.

Мы пошли дальше. Ночь была темная, теплая, временами ветер, дующий с суши, обдавал нас горячим дыханием.

– Вы француженка?

– Нет, испанка.

– Тогда ясно. С самого начала я заметил, что вы слишком хорошо говорите по-испански. А ваши друзья – иностранцы?

– Да.

– Французы?

– Нет, американцы.

Рафаэль покорно позволял себя нести. Дойдя до угла, мы вновь остановились отдохнуть.

– Вот наш дом, – сказала я.

– Где?

– Вон та белая ограда.

Мужчина бросил быстрый взгляд на виллу и повернулся ко мне. Глаза его блестели.

– Идемте, – сказала я.

Теперь Рафаэль двигался почти самостоятельно, и я пошла вперед открыть калитку.

– Подержите его, пока я открою.

– Хорошо.

Я отодвинула засов, потом ввела в сад Рафаэля. Мужчина остался стоять, прислонившись к калитке.

– Я только отведу его. Подождите.

Обняв Рафаэля за талию, я повела его по газону. Ключ лежал под циновкой. Я нагнулась и взяла его. Рафаэль поднимался по ступенькам, как сомнамбула. Войдя в комнату, он открыл глаза.

– Ложись, – сказала я. – Я дам тебе «алка-соду».

Я бегом спустилась по лестнице. Посреди зала валялась клетка, и, когда я подошла, чтобы поднять ее, увидела, что она пуста. В полуоткрытое окно врывался ветер, а на ковре, сгустком всех ужасов мира, трепетала кучка перышек.

Утро следующего дня выдалось унылым, серым. Над пляжем Кариуэлы зловещими пятнами висели тучи, и стаи птиц, словно в водовороте, кружились вместе с ветром. В двенадцать Эрминия принесла мне кофе и сказала, что Рафаэль уехал.

Шкаф в его комнате был пуст, и я позвонила его родителям. Трубку поднял Лауреано, но Трина тут же выхватила ее. После детального описания своей бессонной ночи она сказала, что в десять часов Рафаэль зашел попрощаться, а через два часа улетел в Мадрид.

– Вызвали для переговоров в министерство. Еще неизвестно, куда его пошлют.

Они ждали меня к обеду вместе с детьми. Войдя в зал, я увидела мальчиков, печально стоявших возле клетки несчастной канарейки. В довершение всех бед задохлась в своей стеклянной банке ящерица Серхио, и я была вынуждена пообещать ему черепаху и морскую свинку.

27

Что ты говоришь? (англ.)

28

А что с ним такое? (англ.)

29

Ничего (англ.).