Затерянные в Полынье

– Наш поселковый староста, Илья Ильич Горемыжный – тьфу! Мямля, тюфяк, настоящий мыльный пузырь! Его и выбрали-то только за огромный рост, а так от него никакого толку. Вся власть здесь принадлежит одному человеку, прохиндею этому, Намцевичу, который особняк с колоннами отгрохал. Видел небось? А ведь в детстве бегал тут с голой попой, гусей с хворостиной пас. – Она вдруг понизила голос, оглянувшись на дверь. – Ты с ним не связывайся… Нехороший он человек, темный, и с гориллами его тоже не вяжись. Они все в такой пятнистой одежде шляются…

– В камуфляже, – подсказал я.

– Не знаю, в каком таком муфляже, но все они – как звери дикие, без души, без совести. Сказывают, – и тетушка Краб стала говорить совсем шепотом, – в особняке какие-то безобразия происходят, пакости. Ну их к бесу! А полицейского нашего, Петра Громыхайлова, они совсем споили, он у них заместо ширмы. Что велят – то и сделает. Это он вам в Москву телеграмму послал, ну, насчет Арсения… Небось перепутал все с похмелья.

– Точно, – подтвердил я.

– А Намцевич нам какое-то чудище возле церкви выстроил, хочет нас всех в новую веру обратить. – Тут тетушка Краб истово перекрестилась. – Там какой-то отец Монк проповедует. И вместо распятия у них – голая девка изображена, с головой песьей.

– Ну уж! – усмехнулся я.

– Сама не была, врать не буду, а сказывают… И ведь многие уже соблазнились… Монк им деньги за посещение приплачивает. Сначала деньги, а потом душу-то и заберет… Ты туда тоже не ходи.

– Да я, тетушка, православный.

– Вот и хорошо! Жалко мне батюшку нашего, отца Владимира. Совсем они его затуркали. А ведь раньше цветущий мужчина был, кровь с молоком. Понятное дело, почитай, один против них всех и борется. С божьей, конечно, помощью… Эх, горюшко наше! – И тетушка Краб лихо махнула рюмку наливки. Потом продолжила: – Про доктора нашего, Мендлева, ничего сказать не могу. Скользкий он какой-то, не ухватишь. И рожа всегда кисло-сладкая. Да борода козлиная. И, поди, медсестру свою украдкой тискает, Жанну. Нет, не знаю я, что он за человек…

– Разберемся, – выдохнул я. – И с Жанной тоже.

– А вот учитель, Клемент Морисович, настоящий двурушник. Иуда. Днем он в школе преподает, сеет разумное, а глядь, через час уже у Намцевича, сына его репетирует.

– У нас многие этим занимаются, – вступился я за учителя. – Жить-то надо, а деньги не пахнут.

– Э-э, не скажи, милый! Деньги-то как раз больше всего и воняют. И есть, есть люди, которые на них плюют! – Тут тетушка Краб и сама от души сплюнула на пол. – Возьми кузнеца нашего, Потапа Ермольника. Ты ему хоть сколько предлагай, а за дурной заказ не возьмется. Не тот человек. Потому как душа для него важнее.

– Тетушка, не он ли смастерил это надгробие на могиле деда? – насторожился я.

– Он, он, милый! Они с Арсением шибко дружны были.

– А что означают эти мечи? И руки из земли?

– Да откуда ж мне знать! Это ты у него спроси, у Потапа. Может, сам придумал, а может, и Арсений когда-то намек дал. Нет, не знаю…

– Спросим, – согласился я. – Со всех спросим, по всей строгости закона.

– А еще есть у нас местный дурачок, Мишкой-Стрельцом звать, – продолжала старая сплетница, хотя мне хотелось расспросить ее поподробнее о кузнеце Ермольнике. – Он к водонапорной башне приставлен, сторожем. Ты его по рыжей шевелюре узнаешь. Так ведь тоже додумался – деньги брать за вид сверху. А как же, бизнес! Но балагур, смех!..

– Посмеемся.

– У озера рыбаки живут, с ними дружить надо, у них лодки, рыба. Пекарь наш тоже персона важная, хлебная. Хочешь не хочешь, а лишний раз поклонишься. Продавщица магазина Зинаида – также не из последних будет. Возьмет и закроет на замок лавку, вот и кукуй без продуктов.

– Подружимся. Со всеми, тетушка.

– Но у нее горе сейчас страшное: сына арестовали где-то в Мурманске, за убийство. Матросом он был. И говорят даже, что приговорили к пожизненному. Но… – Тут тетушка вновь снизила голос до шепота. – Слух пошел, будто бы убег он. Да в наши края и подался. Если так, то не приведи Господь! – Она перекрестилась, не позабыв и о рюмке с наливкой.

Я тоже не отставал. Тут вскоре и вторая бутылочка появилась. А я уже чувствовал себя не то чтобы пьяным, но каким-то туманным, плывущим в дрему. Но до меня смутно продолжал доноситься голос тетушки Краб:

– Газетчик, который иногда в киоске сидит, Дрыновым кличут, тот вообще помешанный. Духов вызывает заклинаниями…

– Спирит, что ли? – спросил я сонно.

– А? Нет, спирт не пьет, трезвенник. Язва у него… А вот что тебе интересно будет – так то, что появляется у нас иногда по ночам девушка красоты неописуемой, и никто не знает, откуда она, да и живая ли вообще. Ее так и прозвали: Девушка-Ночь.

– Что же она вытворяет? – поехидничал я. – Кровь пьет?

– А ты не смейся, не смейся! Не дай бог, встретишь ее ночью. Она так тебя в себя влюбит, что ни о ком другом думать не будешь… Постой, а ты женат ли?

– Женат, тетушка, женат. И приедет моя половинка через неделю. Так что твоей Девушке-Ночи, красавице этой, надо поторопиться. А то моя Милена ей глаза-то повыцарапает.

– Тьфу на тебя! Не веришь, а я правду говорю. Ведет она своего избранника к Волшебному камню, твердит ему слова, которых он и слышать не слыхивал, и любят они друг друга до исступления…

– И многих она так… защекотала до смерти? – я хотел рассмеяться, но почему-то не получилось, словно смех застрял в горле.

– Были, были молодцы, да сплыли, – загадочно ответила тетушка Краб. – Один умом тронулся, другой с водонапорной башни сиганул. А третий и вовсе сгинул. Наверное, в болоте.

– Где же этот Волшебный камень находится?

– У болота и лежит. Неподалеку от дома Арсения. Твоего теперь дома.

– А не сходить ли мне к нему прямо сейчас?

– Толку-то? Она сама тебя должна к нему подвести. Да и не шути ты так на ночь-то глядя.

Тетушка Краб продолжала говорить, а я, думая о Волшебном камне и Девушке-Ночи, медленно погружался в сон. Странные, застывшие картинки, словно кто-то крутил диафильм, вспыхивали в моем отключающемся сознании. Они начали мелькать все быстрее и быстрее, пока не слились в какую-то фантасмагорическую панораму, охватившую разом всю Полынью, где стены и крыши домов стали прозрачными, а я, невидимый, плыл над поселком и видел тайную жизнь всех, кого упомянула тетушка Краб. И жизнь их была весьма и весьма любопытна…

Потом я заметил плывущую рядом со мной Девушку-Ночь, она действительно была прекрасна, и мы покинули эту землю, взмыв вверх, к звездам. Одна-единственная хрустальная звезда была наша, там мы должны были окончить наш воздушный путь.

– Вадим, – шептала мне Девушка-Ночь. – Вадим! Ты любишь меня?

– Люблю, – отвечал я, плененный ее неземной красотой.

– А я тебя – нет! – и лицо ее вдруг исказилось до неузнаваемости, приобрело смертельные черты покойницы.

А я, кажется, закричал от страха…

– Вадим! – повторяла тетушка Краб, тормоша меня за плечо. – Чего кричишь? Приснилось что? Да ты, вижу, совсем скис, дружочек.

– А? Сморило меня… Больно хороша наливочка-то. Ну, так что там дальше было? – Я протер глаза.

– Где? Я тебе про электрика нашего рассказывала.

– Да шут с ним! Я к вольтам как-то не очень… Меня Девушка-Ночь интересует. Когда она последний раз появлялась?

– Будет тебе о ней думать! Еще накличешь на ночь. Ты, вижу, совсем с ног валишься. Давай-ка я тебе где-нибудь здесь постелю, ты и поспишь до утра. В обжитом-то доме и сон крепче.

– Нет, тетушка. – Я поднялся. – Пойду в свой.

Произнеся это слово, я впервые осознал, что у меня есть наконец-то свое собственное жилище.

– А не забоишься?

– Еще чего! Дураков нечистая сила не трогает. Они сами кого хошь заломают.

Уже на пороге, когда тетушка Краб перекрестила меня, я вдруг вспомнил, о чем хотел еще спросить ее.

– А кто такая Аленушка, девчушка с синими глазами? И с котом Крысом.

Лидия Гавриловна улыбнулась, прямо расцвела на глазах.