Затерянные в Полынье

– Я! – икнул он и вытащил откуда-то из-под стола бутылку армянского коньяка. – Это мне взятку дали. Хороший коньяк, у меня целый ящик.

– Тогда я тебя арестую. Сдать оружие!

– Не имеешь права. Ты не в форме. И у тебя ордера нет.

Пока Петя разливал коньяк, я достал из кармана блокнот, вырвал листок и коряво написал: «Ордер. Податель сего имеет право всех сажать и стрелять. Министр Колокольцев». Расписавшись за главного полицмейстера страны, я сунул бумажку Громыхайлову. А тот мне в ответ – почти в нос – стакан коньяка. Потом долго читал мою писульку, шевеля губами.

– Подпись настоящая, – сказал он, наконец. – А печати нет.

Я раздавил на бумажке помидор.

– Теперь годится?

– Теперь подчиняюсь, – и он протянул руки для наручников.

Тут в комнату вошла женщина средних лет, поставила на пол ведерко с огурцами, осуждающе посмотрела на нас и привычно произнесла:

– У-у-у… нажрались… – потом хлопнула дверью.

– Супруга моя, – пояснил Петя. – Житья от нее нет. И пилит, и пилит… Скоро пополам распилит, как чурку.

– Петя, – вспомнил вдруг я. – А сын Зинаиды, он где-то здесь, в Полынье?

– Да уж! Куда ему деваться? Должно быть, на болотах прячется.

– На Волшебном камне ночует? Удобно. Давай его вместе ловить.

– Заметано.

– А скажи-ка ты мне, болезный, за что его посадили? – Я чувствовал, что в скором времени сам отключусь, и задал свой вопрос на пределе человеческих сил.

Полицай долго думал, прежде чем ответить.

– Он… псих. Целую семью вырезал. А девочек насильничал…

На этом глаза Пети закрылись, он опустил голову на стол, аккурат между двумя тарелками, и захрапел. Я с трудом поднялся. Меня качнуло так, что я чуть не врезался в стену. Потом кое-как выбрался из дома, открыл калитку и побрел по улице. Еле добравшись до своего пристанища, я разыскал кровать и рухнул на нее замертво.

Разбудила меня тетушка Краб, которая о чем-то жужжала над ухом. Постепенно я стал разбирать отдельные фразы:

– … и дверь не запер… а связался-то с кем? с пропойцем этим, Петькой… дружка нашел… а ведь дед твой не пил, капли в рот не брал… Вадим?.. Уж не умер ли?..

– Жив я, тетушка, жив, – сознался я, разлепляя веки. – Эта встреча для дела была нужна. Который час?

– Да уж девять минуло.

– Утра или вечера?

– Окстись, миленький! Ночь скоро.

– Понятно, – я сбросил ноги с кровати. В голове все еще шумело, но я был готов к действиям: – Итак, каковы наши результаты? Я пожертвовал своим здоровьем и репутацией трезвенника, чтобы выяснить у местной жандармерии следующее. Первое: он спьяну сознался, что сам убил деда, и второе: беглый каторжник вместе с собакой Баскервилей прячется где-то на болотах. Короче, все впустую, ничего толком я и не выяснил. У вашего полицая началась белая горячка.

– Это уж точно! Причем давно. Как бы и ты эту заразу не подхватил. Люди видели, какие ты кренделя на улице выписывал, пока домой шел.

– Тетушка, я занимаюсь серьезным делом, а вы обращаете внимание на мелочи. Кроме того, чем больше будет обо мне разговоров, тем лучше. Тем быстрее убийца захочет со мной встретиться. Если… – подумав, добавил я, – эта встреча уже не произошла. А каковы ваши успехи? – мы уже перешли на кухню, где я варил кофе.

Тетушка ошарашила меня невесть откуда взявшимся в ее лексиконе ментовским сленгом:

– Зинаида раскололась. Я к ней подход нашла. Сына, Гришку, повязали за мочилово семьи боцмана, а двух дочек он еще и изнасильничал. Потом еще одного, соседа, в куски порвал. Видно, крыша съехала. Но Зинаида всему этому не верит. Говорит: подстава. Да и мне сомнительно, я его сызмальства знаю.

– Матросская служба тяжка, мог действительно умом тронуться. И я вот думаю: не причастен ли он и к смерти деда?

– Да Гришка у него вроде родного был, с детства тут, в доме, ошивался. Арсений его как ученика обучал разным разностям. Науку свою передавал.

– Тем более. Что может быть слаще, чем превзойти своего учителя? Не так, так этак. Еще сам Будда говорил своим ученикам так: встретишь Будду – убей Будду… Тс-с, тихо!

Я привстал, перестав помешивать ложечкой в стакане. Мы оба замерли. В доме кто-то был: слышались осторожные, крадущиеся шаги. Я обвел взглядом кухню, ища что-нибудь потяжелее. Ничего лучше утюга на подоконнике не обнаружил.

Еле различимые шаги приблизились к двери. Человек стоял за ней и чего-то ждал. Тетушка закрыла ладонью рот, испуганно глядя на меня. Я ступил вперед, высоко подняв над своей головой утюг. В дверь тихо постучали. Затем раздался негромкий голос:

– Есть кто дома? Вадим Евгеньевич?

– Фу ты, дьявол! – с облегчением произнес я, опуская утюг. – Это Мендлев… Заходите!

Доктор открыл дверь и вошел на кухню, вежливо поздоровавшись с тетушкой. Та перекрестилась и стала поспешно собираться к себе.

– Хватит с меня, – сказала она. – Голова разболелась.

– А это у вас давление скачет, – ответил доктор. – Зайдите ко мне завтра, Лидия Гавриловна, я вам таблетки дам.

– Не надо, голубчик, я уж по старинке, травами…

– Ну, как хотите, – поглядел ей вслед доктор. Потом обернулся ко мне: – Положите утюг-то, Вадим Евгеньевич. Или вы гладить собрались? Вы уже готовы?

– К чему?

– Сегодня же вторник, спиритический сеанс у Дрынова.

– А… нет, не готов. У меня у самого что-то с головой… странное.

– Надо бы и вам ко мне завтра зайти, давление измерить. А сеанс, между прочим, отменяется. Дрынов совсем разболелся. Гидраоденит у него. Неприятное, скажу вам, вздутие под мышкой. В народе его называют «сучье вымя». Прямо не знаю, как ему помочь, придется, наверное, вскрывать. А я ведь не хирург. А сеанс мы перенесли на пятницу. Собственно говоря, за этим я и пришел – чтобы предупредить вас.

– Спасибо. К пятнице я буду в форме. Кстати, о вскрытии, – вспомнил вдруг я. – Ведь это вы занимались трупом деда?

– Н-да, – важно согласился доктор. – Следователь попросил меня произвести его здесь же, чтобы не возить труп туда-сюда. Чистая формальность.

– И что же вы обнаружили любопытного? Я имею право знать, как ближайший родственник, – добавил я, видя, что Мендлев колеблется.

– Надо бы посмотреть записи, – пробормотал он. – Впрочем, у меня хорошая память. Значит, так… У него оказалась жировая дистрофия сердца. Печень: цирротические изменения… Сильно склерозированные сосуды. Можно было стучать скальпелем. Почки – отечные, с камнями и нефроптозом. Эмфизема легких, причем в них были обнаружены моллюски и водоросли… Мозговая ткань также отечная… Достаточно?

– Вполне. Только одно странно. Вы нарисовали портрет какого-то опустившегося пьяницы: цирроз, отеки… А я всегда предполагал, что у деда отменное здоровье. Да он и не пил вовсе.

Доктор Мендлев развел руками:

– Бывает, знаете ли, в медицине и не такое. С виду здоровяк, а копнешь поглубже – насквозь гнилой. Или наоборот. Еле дышит, а проживет до ста лет. Сие есть великая тайна природы. И модус вивенди с экзитус леталис здесь ни при чем.

– Ну ладно, с модусом мы еще разберемся. А вот не было ли на его теле каких-либо насильственных следов? Ушибы, кровоподтеки, переломы?

– Нет, – отозвался доктор, а глаза его за круглыми стеклами очков как-то странно блеснули.

«Врет! – подумал я торжествующе. – Ну, явно врет, клистирная трубка. А что, если мне поехать в город и настоять на эксгумации трупа?»

– А что вы скажете, Густав Иванович, о целебных свойствах этого вашего чудо-камня? – сменил я тему. – Я сегодня полежал на нем и чуть не изжарился, как яичница.

– Ну-с, что сказать? Странное это явление, загадочное. Вполне возможно, что связано с сильнейшей радиацией. Так что особенно залеживаться на нем я вам не советую. Спокойной ночи.

Я проводил его до калитки, а затем постоял немного в прохладной тишине, глядя на извечно магическую луну и вспоминая знаменитое изречение Канта о нравственном законе внутри нас и звездном небе над головой. Словно для жителей Полыньи сказано.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте