Затерянные в Полынье

Утреннюю литургию вел средних лет священник с усталым, аскетическим и полным какого-то внутреннего горения лицом. Внимали ему человек десять, в основном женщины. Теплились несколько свечей… Лики святых с грустной тревогой и надеждой глядели на нас. Тихо плыл голос священника, наполняя души словами Священного Писания, и я, стоя под самым куполом, ощущал и умиротворение, и радость от сознания того, что и меня вроде бы не покидает благодать божья…

Однако долго здесь задерживаться я не стал. Я ведь человек невоцерковленный, а так, словно бы «погулять вышел». И еще неизвестно, куда приду. Осторожно и смущенно покинув храм, я направился к видневшемуся впереди кладбищу. Его было бы трудно миновать даже при всем желании.

Я долго бродил среди ухоженных могильных холмиков, читал надписи на плитах, разглядывал памятники, останавливался перед низкими склепами, будто бы примеривая их на свой аршин, пока не наткнулся на свежую могилу деда. Земля тут была еще рыхлой, а трава не успела вырасти.

На металлической табличке рядом с крестом было выгравировано: «Арсений Прохорович Свирнадский, 1943–2013». Но меня поначалу остановила не столько эта надпись, которую я не успел прочесть, сколько странное, отлитое из чугуна и железа надгробие: два скрещенных меча и две руки, держащие их, словно вылезающие из земли. И эти мечи были точь-в-точь как те, которые я обнаружил в подвале под лестницей.

Забегая вперед, скажу, что вечером я вспомню об этой странной аллегории и призадумаюсь: а чьи руки держат эти мечи? Сейчас же я просто остановился, пораженный столь чудным памятником. Кто установил его? Была ли это воля моего деда? Или это «тетушка Краб» постаралась? Я уже мысленно «окрестил» ее своей тетушкой, хотя еще и не был с ней знаком.

Пока же я подобающим образом театрально стоял (не привыкать), скорбно наклонив голову, пытаясь вызвать в памяти образ моего предка (или даже выжать из себя слезу), но в голове и на сердце было отчего-то пусто. Душа моя отчаянно противилась жалости.

Я вспоминал нашу последнюю встречу, года три назад, но лицо деда ускользало, расплывалось в какой-то зыбкой дымке, будто у него и вовсе не было лица, лишь контуры тела. Даже его голос не доносился до моей памяти из прошлого.

– Ну вот я и приехал к тебе, дедушка, встречай! – отчетливо, как учили нас на театральных курсах, произнес я. И тотчас же пожалел о своей глупой выходке. Мне почудилось, что земля действительно зашевелилась, стала потрескивать, вспыхивать искорками, словно там, на глубине трех метров, кто-то пытался скинуть крышку гроба.

Мне даже отчетливо послышался тяжелый вздох, – я мог бы поклясться в этом. Попятившись, я споткнулся о другой могильный холмик и чуть не упал. «Нет, – решил я. – Хватит шутить. Полынья – не арена для «Комеди клаба», тут место серьезное. Загадочное».

И теперь мне почему-то расхотелось уезжать отсюда раньше времени. С какой стати? Будь что будет. Я проживу здесь две недели, а потом уеду в Москву вместе с Миленой и моими гостями. В нечистую силу я не верил, к мистике относился снисходительно, а на всякого колдуна у меня был заготовлен фирменный удар в печень.

Но я знал, что есть на земле такие места, которые являются как бы энергетическими скоплениями зла. Дурные территории, среда обитания скверных материализовавшихся мыслей. В таких точках человек всегда испытывает тревогу, страх, вплоть до патологического ужаса, потому что предчувствует беду. Она витает в воздухе, заполняет жилища людей, ею дышат, она приходит во снах и наяву, ее едят и пьют, отравляя себе жизнь. И Полынья наверняка была одним из таких мест. Это стало ясно мне с первого часа пребывания здесь.

Но зачем же дед поселился именно в Полынье, с какого такого бодуна? Или он надеялся на свою природную силу, свой сакральный дух, способный предотвратить и одолеть зло? Хотел изменить мир, хотя бы в рамках одного поселка? Но человек в подобной схватке почти всегда обречен на поражение. И дед тоже проиграл… Он опустился в Полынью, и она поглотила его, как то озеро, в котором он утонул.

Но я твердо решил: нет, я не уеду отсюда. Я буду хитрее, чем дед, я принимаю вызов. Еще поглядим – кто кого. Только вот кто этот мой неведомый противник, я еще не догадывался. А затем, положив на могилу деда собранный мной по дороге сюда букетик ромашек, я быстро пошел назад, к выходу. Путь мой лежал теперь к домику Лидии Гавриловны Краб.

Глава 3. Сплетни и сказки тетушки Краб

На пороге низенького дома стояла, словно поджидая меня, полная, ширококостная женщина, вглядываясь в даль из-под приставленной ко лбу ладони. Когда она пошла мне навстречу, двигаясь как-то боком, я подумал: «Вот уж действительно, лучшей фамилии ей и придумать нельзя». Сходство с крабом увеличивал и блестящий кожаный жакет, стягивающий ее туловище, словно панцирь. Я усмехнулся, почувствовав, что сейчас она начнет меня обнимать. Так оно и вышло.

– Как похож!.. Как похож! – запричитала Лидия Гавриловна, облобызав мои щеки. – Ведь ты Вадим, внучек Арсения?

Пришлось сознаться, хотя из озорства мне хотелось назваться Ваней Ургантом, но я тотчас же понял, что такую женщину обманывать – грех. Она просто светилась редкостной простотой и добродушием, располагая к себе сразу же. Не прошло и минуты, как мы стали родственными душами.

– Зови меня тетушкой, – сказала она.

– А иначе и не представляю, – отозвался я.

Было ей около шестидесяти пяти. Наверное, деду на старости лет нужна была именно такая подружка жизни. И если они действительно жили вместе, то я рад за его последние счастливые дни. Ведя меня в дом, тетушка болтала без умолку, то смеясь, то пуская слезу – в зависимости от темы.

– Меня Арсений звал знаешь как? – тут она вдруг стала густо краснеть: – Пышка.

– Очень мило, – согласился я.

Второй раз она покраснела, когда сказала, что у нее хранятся и запасные ключи от дома деда. Я смекнул, что посторонней женщине дед вряд ли стал бы так доверять: все сходилось на том, что они жили в гражданском браке.

– Оставьте их у себя, – попросил я. – Я думаю, это будет приятно деду, который, несомненно, смотрит сейчас на нас из заоблачной синевы.

– Истинно так! – воскликнула она. – Он на небесах! – И залилась слезами. Это были уже четвертые слезы за время нашей короткой встречи, и я уже не утешал ее, зная, что они быстро иссякнут. Тетушка все время порывалась меня накормить, но я не был голоден. Лишь выпил стакан чая с ежевичным вареньем.

– О, это был святой человек! – повторяла между тем Краб-Пышка. – Если б ты только знал! Как он тебя ждал, негодник! – И она, проворно перегнувшись через стол, ударила меня ладонью (клешней?) по лбу. – Ведь это он избавил меня от болей в позвоночнике. А сколько людей к нему приезжало, скольких он вылечил! Да дело даже не в этом… Он был как… как солнечный луч, пробивший грозовую тучу!

Я вновь поперхнулся, никак не ожидая от нее столь поэтичной метафоры. Но, очевидно, в детстве она писала стихи, а может быть, баловалась ими и теперь. Грустно вздохнув, тетушка Краб взяла с меня слово, что я непременно явлюсь к ужину.

… Разгребать хлам в доме дедули я закончил лишь к семи часам вечера. Завтра я планировал заняться стиркой и сушкой белья, а также разными мелкими столярными работами. Сев перекурить на крыльцо, я вспомнил о своем обещании. Кроме того, чувство голода подсказало мне мои дальнейшие действия.

И я снова отправился к своей доброй соседке. Она стала бранить меня за столь долгое ожидание, поскольку уже несколько раз подогревала то борщ, то котлеты, то солянку. На столе я углядел бутылочку наливки, которая оказалась очень кстати после трудового дня.

– Это хорошо, что у тебя отменный аппетит! – радовалась тетушка Краб. – Арсений тоже любил вкусно поесть… А все не толстел, ты тоже худющий. Но он был очень силен. Уж какая силища в руках! Жуть.

Ожидаемых слез на сей раз не последовало. Тетушка Краб переключилась на другую тему – стала рассказывать о жителях Полыньи. Несмотря на свое добродушие, она оказалась отменной сплетницей. Я слушал вполуха, подливая себе рябиновку. Хозяйка только пригубила.