Аромагия

— Вы думаете, что это кто-то из домочадцев или слуг, — поняла я, чувствуя неприятный холодок в груди.

— Вероятнее всего, — Исмир пожал плечами. Сочувствием от него не пахло. — Если кухарка что-то знает об убийстве горничной, очевидно, оно имеет некоторое отношение к дому, где они служили.

— Понятно, — я с трудом сглотнула и отвернулась. — Вы хотите, чтобы я позвала Сольвейг сюда, верно? Вы же за этим пришли?

Исмир подошел так тихо, что я не услышала шагов и вздрогнула, когда его дыхание коснулось моей шеи.

— Не только, — он стоял так близко, что я могла разобрать все нюансы аромата сандала. Исмир тронул меня за плечо, заставляя обернуться.

— Я позову Сольвейг! — пообещала я, стараясь выказать спокойствие, которого на самом деле не испытывала.

Если придется прямо отказать Исмиру, то не затаит ли он обиду? И не скажется ли это на нашей с Валерианом судьбе?

Под внимательным взглядом дракона я торопливо набросила шаль и выскочила из «Уртехюс»…

Дверь в дом открыл Петтер. И, увидев меня, он побледнел и прикусил губу.

— Госпожа Мирра? — неуверенно произнес он, зачем-то оглядываясь через плечо.

И запах стыда — не жгучего, резкого, как чили, заставляющего алеть щеками и прятать глаза, а стыда от неловкости, когда кто-то в твоем присутствии поступает дурно. Ночная фиалка.

Хм, неужели Сольвейг привела господина Льётольва и милуется с ним на кухне? Нет, это не в привычках любвеобильного интенданта, не для того он постоянно снимает несколько «любовных гнездышек».

— Петтер, что там происходит? — поинтересовалась я, делая шаг вперед.

Юноше поневоле пришлось немного отступить.

— Госпожа Мирра, не нужно! — попросил он тихо, и аромат ладана с ветивером — желание защитить — разбудил во мне дурные предчувствия.

Петтер снова оглянулся, потом, на что-то решившись, схватил меня за руку (я только приглушенно пискнула), втянул в холл и толкнул в нишу под лестницей. Не успела я спросить, что происходит, как Петтер предостерегающе приложил палец к губам и отступил в сторону.

Следом послышались шаги, низкий мужской голос, мелодичный женский смех… И я замерла с открытым ртом. Двое спускались сверху, от спален.

— Все в порядке, Петтер? — бросил Ингольв между делом, накидывая на плечи Ингрид соболью шубу.

— Да, господин полковник! — без запинки откликнулся юноша, вытянувшись по струнке.

Надо думать, его оставили на страже, чтобы никто не вломился в самый пикантный момент.

— Молодец, — снисходительно похвалил муж, заботливо поправляя меховой капюшон на любовнице. От них крепко пахло мускусом и амброй. — Жди здесь, я сам отвезу Ингрид!

— Как прикажете, — Петтер склонил темноволосую голову, с бесстрастным лицом наблюдая, как веселая пара направляется к выходу.

— Родная, ты присмотри за Валерианом, — попросил Ингольв, очевидно, продолжая начатый разговор. — Он меня беспокоит.

— Конечно, милый! — ответила Ингрид, не задумываясь, и потерлась щекой о его плечо.

Мягкий смех, звук поцелуя, хлопнувшая дверь, и все стихло.

А я от боли и ярости забыла, как дышать. Можно простить многократные измены, но то, что муж привел любовницу в наш дом, быть может, уложил на мою постель… И поселил вместе с моим сыном! Это было невыносимо.

— Мирра? — негромко позвал Петтер, подходя ко мне.

— Да, — с трудом выдавила я. А я, дурочка, еще казнилась за неверность мужу!

От юноши пахло чуть пряной свежей зеленью и садовой земляникой.

И, шагнув вперед, я порывисто прижалась к его груди, вцепилась руками в шинель, прячась в нежном благоухании от гнева и саднящей боли в груди. Твердое решение держаться подальше от Петтера забылось, перестало казаться важным.

— Мирра, — Петтер осторожно погладил меня по голове и вдруг, притиснув к себе, принялся лихорадочно целовать мое лицо. — Простите меня!

— За что?! — удивилась я, прикрывая глаза.

— Господин полковник обижает вас, — глухо проговорил Петтер, уткнувшись лбом в мой лоб. — А я ничего, ничего не могу сделать!

— Не выдумывайте, — попросила я. Нежно провела рукой по его колючей щеке, утонула в темных глазах.

Надо думать, Петтеру невыносимо было смотреть на это все. Не иметь возможности защитить любимую — и одновременно понимать, что только из-за дурного обращения мужа я ему изменила. Изменила с ним, Петтером.

Повинуясь порыву, я поднялась на цыпочки, коснулась губами губ юноши.

Он жадно ответил на поцелуй. Цветочно-травянистый аромат нарцисса, влекущая сладость иланг-иланга — и кружилась голова, и не осталось сил разомкнуть объятия…

Звуки доносились до меня словно сквозь вату. Стук двери, звон, чей-то приглушенный вскрик.

Петтер отстранился, тяжело дыша, а я посмотрела через его плечо… и встретилась взглядом с Сольвейг. У ног ее лежал поднос со столовым серебром (видимо, свеже вычищенным).

Разумеется, она все видела. Я обреченно выругалась про себя (надо же быть такой дурочкой, чтобы целоваться под лестницей!) и поняла, что нужно немедленно что-то предпринять.

— Сольвейг, одевайтесь и пойдем! — велела я, не давая ей опомниться.

— К-куда? — выдавила ошеломленная кухарка.

— В «Уртехюс»! — ответила я, высвобождаясь из рук Петтера. И, понизив голос, пояснила: — Там господин Исмир.

— А-а-а, — протянула Сольвейг, явно ничего не понимая.

Пахло от нее туалетным уксусом, состоящим из уксусной кислоты, цитрусового одеколона и эфирного масла гвоздики. Изумление, неверие, растерянность в равных долях.

— Петтер, будьте добры, принесите Сольвейг пальто, — попросила я.

Юноша кивнул и отправился выполнять поручение. Судя по жгучему аромату чистотела, он ругал себя последними словами.

Сольвейг была настолько ошеломлена, что молча оделась и последовала за мной, как овца на веревочке. Петтер остался дома, и на глазах у Сольвейг я не рискнула сказать ему хоть слово.

Я вела Сольвейг в «Уртехюс», лихорадочно прикидывая, не попробовать ли ее запугать или подкупить. К йотуну, будь что будет. Я бесконечно устала от притворства.

— Проходите, — пригласила я, открывая дверь перед Сольвейг.

Она кивнула и, шагнув вперед, остановилась рядом, не глядя на меня и нерешительно кусая бледные губы.

— Я никому не скажу! — пообещала Сольвейг вдруг. — Ну, об этом.

— Спасибо, — только и ответила я.

Оказывается, и ей не чужда человечность…

Переступив через порог, Сольвейг будто споткнулась. Неловко сделала книксен, замерла, комкая фартук.

— Господин Исмир? — проговорила она нерешительно.

И запах — почтительно-благоговейный аромат ладана — словно окружал ее фиолетовым покрывалом.

Я заперла дверь, собираясь отправиться в свою лабораторию, чтобы не мешать беседе… И едва не присвистнула самым вульгарным образом.

За время моего отсутствия Исмир разительно изменился.

Исчезли расстегнутая рубашка, встрепанный хвост, иронично-колкий аромат литцеи кубебы, небрежные манеры. Перед нами стоял ледяной дракон, величественный и чуждый в каждой своей черте. Заострилось лицо, на скулах проступили льдистые чешуйки, глаза сверкали бесшабашной яростью, а плавная грация движений отчего-то заставляла меня опасливо ежиться.

В исходящем от Исмира мягком туманно-мускусном облаке сандала ощущались скользкий бергамот и льдистая мята.

— Госпожа Мирра, будьте добры, угостите нашу гостью чем-нибудь расслабляющим! — попросил дракон, жестом приглашая Сольвейг присаживаться. Сам он остался стоять у горящего камина.

Отбросив абсурдную мысль, что пламя может растопить льдину, в которую превратился Исмир, я кивнула и распахнула шкафчик.

Хм, думается, Сольвейг придется по вкусу вишневая наливка. Нет, пожалуй, лучше крепкая травяная настойка с апельсином, слегка присыпанная корицей. Бедной домоправительнице (надо же, я с удивлением обнаружила, что мне действительно немного ее жаль!) стоит поддержать силы.

Сама я решила составить ей компанию. От ледяного великолепия Исмира пробирала дрожь, и мне не мешало согреться.