Страница 4 из 122
Древнегреческий миф о Тиресии, превратившемся в женщину и с трудом возвратившем себе мужской облик, свидетельствует о восприятии подобной трансформации как аномалии, в которой, кроме того, оба состояния неравноценны. С одной стороны, превращение в женщину представлено в качестве наказания, но с другой — Тиресий заявляет богам, что женское сексуальное наслаждение в девять раз сильнее мужского. В отличие от подобного взгляда на транссексуализм как казуистическое исключение, китайская эротология признавала его нормальность, отвечающую самому общему мировому закону взаимоперехода инь и ян, что, однако, в подтверждение хитрости мирового разума и на удивление наших современников получило практическое осуществление на Западе.
Кстати сказать, не в мифе или натурфилософском умозрении, а в самой реальности транссексуализм асимметричен: в силу понятных естественных причин легче из мужчины сделать женщину, нежели наоборот. Поэтому символизируемый Тиресием переход из мужской ипостаси в женскую, если так можно выразиться, более естествен, чем китайский стандарт исходного превращения инь в ян. В свою очередь, такая первичность инь отражает вполне здравое представление о доминантности женского начала в детородном процессе, чему соответствует универсальный образ праматери всего сущего, или «таинственной самки» (сюань пинь), как сказано в основополагающем даосском трактате «Каноне пути и благодати» («Дао дэ цзин», 6, ср. /6, т. 1, с. 116/).
В древнекитайских эротологических сочинениях подобный подход нашел свое проявление в том, что главные тайны в них раскрывают женские персонажи (Чистая дева, Темная дева, Избранная дева и др.). Это очередной раз ярко контрастирует с общей ориентированностью данных произведений на мужчину. Вся парадоксальность ситуации отчетливо высвечена в даосском апокрифе «Неофициальное жизнеописание ханьского государя Воинственного» («Хань У-ди нэй чжуань», IV–VI вв.), где сказано, что секретные способы сохранения спермы передавались только от одной женщины другой раз в четыре тысячи лет, а их первое раскрытие мужчине — ханьскому государю Воинственному (У-ди, 157-87 гг. до н. э., правил со 141 г. до н. э.) — произошло в начале нового временного цикла в 110 г. до н. э. при его встрече с женскими божествами Матушкой-владычицей-запада (Си-ван-му) и Госпожой Высшего Начала (Шанюань фу-жэнь) (подробно см. издание /25/, включающее перевод и оригинальный текст). В эротологических трактатах рассматриваемый парадокс доведен до предела рекомендацией скрывать от женщин полученные от них же сведения, дабы они сами не оказались победительницами в сексуальной борьбе за животворную энергию.
Указанная в «Неофициальном жизнеописании ханьского государя Воинственного» дата — 110 г. до н. э. — традиционно считается фиксирующей начало китайской эротологии. До недавнего времени западная наука подвергала сомнению подобную датировку, связанную с легендой, подчеркивая также, что основной корпус сохранившихся до наших дней древнекитайских эротологических текстов был написан в III–VII вв. н. э. Однако современный научный взгляд на эту проблему изменился. Начнем с последнего аргумента. Вопервых, письменная фиксация в указанные века еще не означает, что именно тогда данные произведения были созданы, а не просто переписаны (отредактированы, переделаны и т. п.).
Во-вторых, уже в древнейшем в Китае библиографическом каталоге «И вэнь чжи» («Трактат об искусстве и культуре») из «Книги о /династии/ Хань» («Хань шу», 1 в.) приведен специально выделенный список из восьми аналогичных произведений общим объемом в 191 свиток (цзюань). Этому разделу дана следующая характеристика: «/Искусство/ внутренних покоев является пределом чувственности и природы (цин син), границей высшего пути (чжи дао). Поэтому совершенномудрые правители, наложив ограничения на внешнюю музыку — радость, дабы держать в узде внутреннюю чувственность, создали для этого регулирующие тексты. «Комментарий /Цзо к летописи «Весны и осени»/» («/Цзо/ чжуань») гласит: «Первые правители создали музыку — радость, чтобы регулировать /все/ сто дел» («Цзо чжуань», Чжао-гун, 1-й г., ср. /6, т. 2, с. 10/. — А.К.). Если музыкарадость регулируется, то наступают благоденствие и долголетие. Впадающий в заблуждение, пренебрегая указанным, тем самым рождает болезни и губит /свое/ природное предопределение» /19, с. 71/.
В-третьих, специальное исследование древнейших памятников китайской письменности обнаруживает в них различные следы эротологической традиции. Об этом, например, свидетельствует приведенная в «И вэнь чжи» цитата из «Цзо чжуани», которая там входит в состав натурфилософско-медицинско-эротологического текста, привязанного к истории о правителе, заболевшем от половых излишеств (см. перевод /6, т. 2, с. 10–11). Данный текст может быть датирован VI–IV вв. до н. э., т. е. тем же периодом, когда был создан «Канон пути и благодати» («Дао дэ цзин»), в котором также присутствуют аналогичные пассажи (см., например, 61 /6, т. 1, с. 133/).
Наконец, в-четвертых, среди выдающихся археологических открытий, совершенных в КНР в начале 70-х годов (курган Мавандуй, округ Чанша, провинция Хунань), одной из сенсаций явилось обнаружение самых древних из имеющихся на сегодняшний день китайских эротологических трактатов «Хэ инь ян» («Сочетание женского и мужского») и «Тянь-ся чжи дао тань» («Рассуждения о высшем пути в Поднебесной»), которые датируются началом II в. до н. э. (подробно см. /22/).
Следовательно, традиционная дата возникновения эротологии в Китае ныне не только научно подтверждена, но даже и удревнена. Таким образом, согласно достаточно достоверным свидетельствам древнекитайских письменных памятников, по крайней мере уже в эпоху Хань (206 г. до н. э. — 220 г. н. э.), в Срединном государстве получили широкое распространение эротологические трактаты, содержание которых охватывало весьма обширный круг вопросов: от философии космического эроса до практических наставлений о совокупительных (копулятивных) позах, любострастных телодвижениях (фрикциях) и связанных с половой функцией снадобьях (афродизиаках). Подобные сочинения по искусству «спальных (нефритовых, внутренних) покоев» первоначально имели серьезный научный статус и ставились в один ряд с традиционной медициной.
Однако в эпоху Сун (9601279 гг.) с формированием тотально моралистического неоконфуцианства, идеологически господствовавшего в Китае до начала XX в., эти трактаты стали исчезать, лишившись официального признания.
При династии Мин (13681644 гг.) они даже не были включены в официальную библиографию, хотя именно в конце этой эпохи возникли самые известные образцы китайской эротической прозы, в частности опубликованный у нас в наполовину усеченном виде роман «Цветы сливы в золотой вазе», или «Цзинь, Пин, Мэй» /13/. Описанные в нем и других подобных произведениях, например, столь же скандальном и никогда у нас ранее не переводившемся романе Ли Юя (1611–1679 гг.) «Подстилка из плоти» («Жоу пу туань»), весьма откровенные и «технологически» изощренные сцены могут считаться косвенным свидетельством подспудного, «нелегального» существования в то время древних эротологических трактатов, однако, в отличие от их научно-рационалистического подхода, в китайской эротической прозе XVI–XVII вв. преобладал религиозно-моралистический взгляд на предмет, предполагавший осуждение необузданной похоти после пристального рассмотрения всех ее проявлений.
Последний период истории традиционного Китая прошел под властью инородной, маньчжурской династии Цин (1644–1911 гг.), и в это же время началось активное проникновение в страну западных веяний, поэтому внутреннее, имманентное развитие культуры стало по-разному деформироваться, сопровождаясь борьбой противоположных тенденций. С одной стороны, бурно расцвела эротическая литература и связанная с нею область изобразительного искусства (прежде всего, иллюстративная графика), нередко с большим изяществом переходя в порнографию; с другой стороны, усилился морализаторский пуризм догматизированного неоконфуцианства, и в борьбе за чистоту нравов даже стали вводиться новые карательные санкции, в частности впервые в китайский уголовный кодекс были включены законы против мужеложства.