Злое небо

– Вот это как раз и объяснимо, - ответил профессор Толкен, - вы являлись бы  опекуном наследника этого почтенного джентльмена. По достижению совершеннолетия, ваш ребенок имел право на свою долю наследства. Видимо, родственники уже давно между собой все поделили, и ваше присутствие в их планы не входило.

- Но мой ребенок?

- Он был бы наследником, не будь вы обвинены в убийстве, с особой жестокостью. Оставь они его на Хаумее, был бы риск когда-нибудь заполучить невыгодного претендента. А так… кто знает, от кого вы понесли. Да и дату рождения малыша всегда можно исправить. Теперь никто не знает, когда вы его родили. Вам повезло, если можно так сказать. Вам и малышу сохранили жизнь. Видимо для того, чтобы ни у кого не возникало вопросов в личности убийцы. Правосудие свершилось.

– Но есть же свидетели, что я родила в пути. К тому же, если провести исследования… можно ведь доказать чей это ребенок… - она была растеряна. Бедняжка, не думаю, что она желала зла своему мистеру Гарри. Скорее, просто хотела сытой жизни и человека, на которого всегда можно положиться. Но ее планы, натолкнувшись на чьи-то еще, полетели к чертям.

– Лишь в том случае, если кто-то кроме вас окажется заинтересован в установлении истины, - с сожалением ответил профессор. – Не думаю, что здесь вам позволят это сделать.

Нас прервал звук открывшейся двери, и в проем вполз человек, которого вполне можно было бы сравнить с горой. Его сопровождали двое из личной охраны.

– Итак, чмыри! Заткнулись, и слушаем то, что говорит ваш папа, царь и Бог на этой гребаной планете! – зычный голос коменданта эхом отразился от голых обшарпанных стен и разнесся по всему коридору. По нашим нестройным рядам пробежала волна тишины. Мои ноги от холода были готовы выбивать чечетку, руки мелко дрожали. Я лишь надеялась, что приветственная речь продлится не слишком долго.

– Мое имя – Ральф Насри. С ударением на первуюгласную.

Сзади кто-то тихо хрюкнул, видимо не в силах сдержать кашель, маскирующий смех. Но его никто не поддержал.

– У меня список из тридцати имен, - продолжал комендант Насри, - но вас, подранков, здесь только двадцать семь. Это значит, что трое сдохли раньше, чем попали в мои заботливые руки. Я поставлен здесь следить, чтобы не один из вас, долбанных идиотов, не скопытился до того, как вы пересечете Белую Пустошь и отправитесь в свободное плавание по бескрайним просторам Утлагатуса.

Его последняя фраза настолько не вязалась с предыдущим блатным жаргоном, что я искренне посочувствовала его тонкой и трепетной душе, брошенной в этот жестокий мир. Потом, с сомнением вглядевшись в это одутловатое лицо со следами вчерашней пьянки, красные свинячье глазки, багровые щечки, заплывшие жиром и пузо, гордо стоящее торчком, сочла себя фантазеркой.

– Десятеро из вас, имена, которых я назову, останутся здесь и будут искупать свою вину, работая на благо скромного контингента станции: на кухне, в прачечной в мастерских. Остальных же, завтра утром высадят в точке, с которой и начнется ваш непростой путь, призванный сделать из вас достойных членов общества!

Пафоса в его словах и выражении лица было как по мне - так чересчур. Я и так знала, что окажусь среди тех, кто станет достойным членом общества лишь посмертно. Но услышав имя молодой мамаши, искренне за нее порадовалась. Если ее распределят на кухню, у нее будет шанс выжить и спасти малыша. Среди счастливчиков было еще две женщины потасканного вида, судя по лицам которых их уже сейчас распирало от заботы о благе станции.

– Я знаю эту мразь, - за моей спиной раздался немного хрипловатый голос, будто человек был слегка простужен, - стоматолог, хренов. Еще на Земле любил «играть» с зэками.

К своему ужасу, я поняла, о чем говорил мой невольный сосед, еще недавно страдающий от кашля. Одна из самых жестоких пыток, призванная не убить, а заставить говорить, и негласно запрещенная уже много лет на Земле, но не в колониях  - «стоматологическая помощь». Бедолагу заковывали в наручники, руки сводили под коленями. Затем под мышками перед грудью просовывали швабру или трость и подвешивали на спинках двух стульев. Потом вставляли поперек рта палку, разжимали рот и напильником стачивали передние зубы.

Я поморщилась, представив, как эта свинья проделывала такое с живым существом, превращая его в жалкий, стонущий оголенный кусок нерва. Когда, в общем-то, ничего из себя не представляющий человек получает власть над другими, он старается расквитаться за все свои надуманные обиды, унижения и комплекс неполноценности. Жаль, что теперь он обрел власть над всеми нами. И хорошо, что это лишь до утра.

– А теперь, выкидыши трупоеда, вы получите новую одежду и вас проводят в душ. От вас воняет.

Пятеро охранников, вооружившись электрическими дубинками, для придания нашей толпе ускорения, погнали нас на два этажа вниз. От мысли, что сейчас я вымоюсь, стало не так погано на душе. Не успев подойти к двери, я споткнулась о чью-то предусмотрительно выставленную ногу в грубом форменном ботинке. Вмазавшись лбом в стену, услышала сзади мерзкое хихиканье. Обернувшись, и заставив себя не потереть ушибленное место, уставилась на высокого, но болезненно худого охранника.

– Осторожнее надо быть, - писклявым девчачьим голоском произнес он. Судя по выражению лица, в данный момент его пучило от счастья. Комендант, еще и этот… их здесь что, специально подобрали по степени сволочизма?

– Пошла вперед, чего пялишься, гадина!

Я внимательно и строго посмотрела ему в глаза.

– Какого черта вылупилась? – выражение счастья в его лице сменила нерешительность.  Не сводя взгляда, я твердо и четко произнесла «запоминаю», и уже не обращая на него внимания, поспешила за остальными.

Обжигающе горячая струя ударила мне в лицо. Я зажмурилась, и, дав себе немного привыкнуть к такой долгожданной воде, смело встала под душ. Санобработка проходила на нижнем уровне, заключенных согнали в одну большую душевую и оставили без охраны. И, правда, куда мы денемся из подвала? Хоть несколько минут не видеть тюремщиков, не замечать на себе их брезгливые, надменные взгляды. Сколько раз себе говорила, что мне плевать на то, как ко мне относятся и кем считают. Наверное, со временем я поверю, что мне все безразлично. Но пока… я еще недостаточно заледенела для этой планеты.

Взгляд выхватил тощую фигуру Толкена, и я тут же поспешила отвернуться. Профессор был чрезвычайно сконфужен, и мне совершенно не хотелось смущать его еще больше. Вымыв и выжав волосы, пожалела, что не остригла их раньше. Наскоро вытершись, наконец, обернулась. Все были заняты собой, еще не до конца осознавшие куда они попали люди суетились, сновали туда-сюда, пытались привести себя в порядок до того, как войдут стражники и увидят их голыми и беззащитными. Как будто одежда гарантирует чью-то безопасность. Почти все они выглядели обычными людьми, а не рецидивистами, которым прямая дорога на ледяную планету. Я хмыкнула про себя и начала одевать то, что каждому выдали по прибытию. Термобелье, без которого на чертовой планете можно замерзнуть в первый же час. Широкую рубаху, грубую, но теплую, штаны, явно не моего размера и меховую куртку, которая источала какой-то странный, незнакомый мне запах, носки и ботинки, на грубой подошве. Была еще шапка, плотно прикрывающая уши и очки, защищающие глаза от промозглого ветра. Но с этим я решила повременить. Одевшись, я облегченно вздохнула.

– Я знаю, что нам бессмысленно роптать на судьбу. И все же, это варварство! – профессор поспешил обратить на себя мое внимание. – Никогда не думал, что в моем возрасте мне придется пройти через такое!

Он был возмущен и расстроен. Не знаю, что больше его огорчало: то, что он здесь, вместе с людьми вне закона, или то, что его вынудили испытать стыд.

– Это всего лишь тело, - я посмотрела ему в глаза, стараясь внушить то, что сможет хоть как-то помочь, - оно привыкает к жаре, холоду, голоду и жажде. Оно может умереть, но не должно вызывать у вас неловкость.