Страница 41 из 88
– Или дикий зверь найдет ее. Зачем ей долго мучиться?
– Да, да! Так уж свет устроен.
– Испокон веков старики говорили: если с кем смерть вовремя справиться не может, ей надо помочь. Берись, кумушка, – сказала Топориха из Мура.
– Постели жалко.
– Да там на дворе доски есть. Нечего и телегу закладывать, – лес близко.
– Полежи еще здесь, горемычная, полежи пока что.
Глаза старухи полны были страшного отчаяния.
Три Топорихи взяли со двора несколько досок, отыскали гвозди и топор, сколотили носилки и вернулись в комнату.
– Ну, пойдем! – сказала Лесная.
Каменная покорность судьбе светилась в глазах полумертвой старухи.
Топорихи подняли ее неподвижное тело с постели, вынесли из избы, положили на доски. Они стояли во дворе, между жилым домом, стойлами и хлевом, держа Топориху на носилках.
– Ну, погляди еще раз на свое хозяйство, несчастная, – сказала Железная.
– В последний!..
В этот миг в стойле протяжно и грустно замычала корова.
Дрожь исказила неподвижное, окостенелое лицо старухи, и что‑то похожее на слезы заблестело в углах ее сухих глаз.
– Вишь, плачет, – сказала Мурская. – Слезы в глазах.
– Коров ей жалко…
– И коровы ее жалеют.
Топориха Железная утерла слезы рукавом рубахи; по увядшему, изрезанному морщинами лицу Топорихи из Мура струйками потекли слезы.
– Ну, пойдемте, – печально вздыхая, сказала Лесная.
В воротах встретили Собека; он шел с почерневшимлицом, шатаясь и опираясь на чупагу.
– Бабка никак помереть не может. Хотим у тебя в избе полный порядок сделать.
– Надо тебе жениться, – сказала Топориха из Мура.
– Верно, – подтвердила Лесная.
– Мы тебе все сделаем. Хоть полагается это детям или внукам делать, сами они отцов да дедов в лес вывозят, – да ты стал какой‑то хворый: хотим тебя выручить.
Собек посмотрел на бабку бессознательно, блуждающим взглядом.
– Ладно, – сказал он, думая о другом.
Три Топорихи, неся старуху на носилках, вышли на улицу; там никого не было: все пошли за Беатой. Перед избами стояли только три Топора. Поглядели и даже ничего не спросили: они это видели не раз.
– Порядок делаем у Собека, – сказала Лесная. – Марины нет, дьявола этого мы выгнали, теперь надо Собеку жениться.
Три Топора в знак одобрения молча кивнули головами.
А женщины той самой дорогой, которой гоняли от Топоров овец к Озерам, подошли к лесу и углубились в чащу.
– Где же мы ее оставим? – спросила Железная.
– У Плазова погреба, – отвечала Топориха из Мура.
Они отнесли свою ношу подальше и положили ее на мох.
– Здесь тебя смерть прикончит, – сказала Лесная.
– Ангелы и здесь тебя найдут, коли ты не грешница, – добавила Железная.
– Оставайся с богом! – сказала Мурская.
С минуту они глядели на старуху; спокойная, каменная покорность мертвым огнем светилась в глазах старой гуральки.
– Доски‑то возьмем? – спросила Лесная.
– Да ведь это не телега, – ответила Мурская.
– А все‑таки жалко, – сказала Железная. – Доски хорошие.
– Ясень…
– На мху ей еще лучше будет…
– Легче помереть.
– Да.
– Доски эти можно Собеку и не отдавать. У него их довольно.
– Возьмем себе каждая по одной.
– Ладно.
– Дома пригодится…
– Еще бы! Конечно, пригодится…
– Не все ли равно этой горемычной, на чем лежать?
– Да хоть бы и обидно ей было, – не скажет…
– Где уж!..
Они сняли неподвижное тело старухи с носилок и положили на мох.
– Ну, лежи себе здесь, лежи, – сказала Железная.
Потом разломали носилки, взяли каждая по доске под мышку и пошли в деревню.
После некоторого молчания Лесная сказала:
– Конца нет этому лесу…
– Верно. Страсть какой большой.
– И дремучий. Может, в нем сейчас не один такой старый человек лежит…
– А то и бродит… Когда Косля отца своего, Петра, в лес отвез, Петр еще хорошо ходил…
– Да, не мог Косля дождаться, когда помрет отец… Отчаянный мужик, злой, как собака…
– Мне Каська Мровцова как‑то рассказывала, что кости старого Михала Мровца, деда ее мужа, пастухи весной нашли где‑то под Кошистой. В этакую даль зашел! А Мацек, сын, отвез его в лес перед рождеством.
– Силы еще были, ну и шел, а домой возвращаться нечего было.
– Знаете, – сказала Лесная, – если так подумать, страшный же этот лес… Сколько таких в нем: одни полумертвые лежат, другие еще ходят… А кто и на четвереньках и на животе ползет…
– Вот, вот… Словно ящерицы…
– И стонут‑то и вздыхают…
– Не дай бог зажиться на свете!..
– Подумать страшно! – говорила Лесная. – Лес глухой, идешь это по нему, – а тут вздохнет кто‑то под кустами.
– Либо застонет.
– Ой, господи! Я бы со страху обомлела.
– Либо из темноты на карачках выползет прямо тебе под ноги.
– Глаза на тебя вытаращит…
– Из‑за зубов‑то, коли еще целы, язык вывалится…
– Поперек дороги ляжет да глянет снизу…
– Я бы так без памяти и грохнулась, – сказала Лесная.
– Я бы убежала, – сказала Железная.
– Я бы его ногой отпихнула: будь что будет! – сказала Мурская.
– Подумать страшно: этакий лес…
– Страшно…
Они вернулись к Собеку; три Топора сидели на земле перед домом.
– Где ж Собек? – спросила Железная.
– В избе, – ответил ее муж.
– Ну, пойдемте к нему.
Мужики поднялись и вместе с женами вошли в сени; Собек лежал на постели в курной избе.
– Собек, – сказал Топор из Мура, – я тут старший, и вот что я тебе скажу: остался ты один, добра у тебя довольно, – надо тебе жениться.
– Да на ком? – заметил Лесной.
– Девок на свете довольно. И после Лентовского дочка осталась, Ганка, девка хорошая и богатая.
– Есть у Станислава Новобильского две дочки. Золотые девки, – сказала Топориха из Мура.
– А под Копой, у Шимця Татара – Марыся, – сказала Лесная.
– Девок на свете довольно. Захочет – сам выберет, а захочет на нас положиться – мы ему выберем. Дело нетрудное…
В эту минуту услышали Топоры гнусавый голос Кшися, который пел:
Коли пить что – так уж водку.
Коль облапить – так красотку.
– Кшись из Ольчи, – сказал Топор Железный.
– Выпил, кажись.
Действительно, подвыпивший Кшись появился в дверях на своих коротких, кривых ногах, в шапке набекрень, с залихватским видом.
Прищурив глаза, он заглядывал в сени, а Топор из Мура заметил:
– Да, выпил, видно: ишь как пыжится!
– Есть здесь кто? – важно спросил Кшись, не здороваясь.
– Есть, – отвечали ему.
– Собек?
– Есть и Собек.
– Есть? А где он?
– Здесь. На постели.
– Ну, так пускай встанет! Яносик Нендза Литмановский на панов идет!
– Что? Что?
– А вот то, что слышите! Я с ним иду, захвачу только скрипку.
– Куда идет? Зачем?
– На панов! Народ защищать!
– Нендза? Разбойничий гетман?
– Он самый.
Собек сел на постели, потом вскочил, схватил чупагу и с непокрытой головой выбежал в сени, толкнув в дверях Кшися так, что тот покачнулся.
– Шапку возьми, пистолеты! – кричали ему вслед Топоры.
Но он выскочил на двор, влетел в конюшню, вывел за узду лошадь, вскочил на нее и помчался во весь опор.
– Пропадет! – сказал Топор из Мура, глядя ему вслед.
– Жалко его, – сказал Топор Лесной.
– Марины нет, Собек куда‑то убежал без памяти, пропадет, наверно, – надо его хозяйство делить, – поспешно сказала Топориха Железная.
Но Топор из Мура сурово взглянул на нее.
– О Собеке рано загадывать, а о Марине ничего не известно. Покуда я жив, никто здесь ни одного горшка не тронет!
Жадная Топориха умолкла.
– Расскажите же, Кшись, что и как, – торопил Лесной.
Но Кшись, который, возвращаясь от Нендзы, заходил по дороге в каждую корчму, поглядел на него с невыразимым презрением и ответил:
– Коли тебе так любопытно, – беги туда!