Твардовский

Судя по его одежде и наружности, он походил на дворянина [13] из свиты какого‑нибудь знатного пана. Тонкого сукна кунтуш его был покрыт густым слоем пыли. Пара турецких пистолетов заткнута была за поясом, на боку висела сабля. На голове его была низкая краковская шапка алого цвета, отороченная мерлушкою, к сафьяновым сапогам прицеплены огромные шпоры. Видно было, что он приехал издалека.

– Бог в помощь вам, – сказал он, соскочив с лошади и привязывая ее к кольцу ворот. – Не здесь ли живет великий и славный на всю Польшу Твардовский, уроженец краковский?

– Здесь, к услугам вашей милости, вельможного пана, – отвечал Матюша.

– Много лет ему здравствовать! – сказал дворянин. – А дома его милость?

– Нет дома.

– Скоро вернется?

– Нет, не скоро. А что вашей милости угодно от моего пана?

– Везу к нему важную просьбу от пана старосты; вот и эпистолия, – сказал дворянин, показывая Матюше на кусок пергамента, который торчал у него из‑за пазухи. – Что я стану теперь делать, когда нет пана Твардовского и некому помочь пану старосте?

– А может быть, и я могу как‑нибудь помочь вашему пану, – сказал Матюша. – Я ученик Твардовского и в его отсутствие могу заступить его место. Что он делает, то и я могу сделать, – прибавил он нерешительно.

– В самом деле? – продолжал дворянин. – Ну, так прочитайте, что тут написано…

Матюша взял пергаментный сверток, раскрыл его и прочитал. Просили помощи Твардовского в одном важном деле, о котором должен был уведомить посланный.

Матюша спрятал письмо за пазуху и смело спросил дворянина:

– Расскажите мне, в чем дело; в письме значится, что вашей милости все известно и что вы о том, что знаете, должны сказать моему пану.

– Мне строго приказано держать это дело в тайне и не говорить о нем никому, кроме Твардовского. Вы ученик его?

– Если не верите мне, спросите у каждого из здешних жителей. Все меня знают; я ученик и помощник Твардовского.

– Верю и передам вам просьбу пана старосты. Вот, изволите видеть, в чем дело. Наш староста очень болен. Ноги у него отнялись, глаза не видят; голова и руки трясутся; зубы выпали все до одного. Вот видите: наш пан хоть и стоит одной ногой в могиле, а задумал жениться.

– Жениться! – вскричал изумленный Матюша.

– Да, жениться, – продолжал дворянин, – жениться на молодой дочери своего соседа, пана кастеляна, в надежде оставить потомка, потому что, умирая бездетным, ему пришлось бы ломать над своим гробом фамильный герб, чего крепко не хочется. А панна кастелянша плачет, бедняжка, с утра до вечера: не хочется ей идти замуж за старика, который старше отца ее; говорит, что прогневала бы Бога, если б вышла за него. Да и ксендзы, видно, со слов ее, говорят то же самое. Не знали мы, чем тут помочь горю, как вдруг узнаем о бурмистре Сломке, которого помолодил Твардовский. Сказали об этом и пану старосте. Сначала не верил, потом послал за бурмистром, которого когда‑то знавал, а увидев его и услышав от него обо всем подробно, поверил невольно. С той поры пришла и ему охота помолодеть. Спать ночью не может, с утра до вечера только о том и думает, как бы помолодеть. Чего бы мне ни стало, – говорит, – хоть бы всей казны моей, а испытаю на себе это средство. Послал за мной и велел мне ехать к Твардовскому и предложить ему большую награду, если он возьмется помолодить его.

– А много ли, например, сулит он Твардовскому? – прервал его Матюша.

– Тысячу венгерских дукатов, – отвечал дворянин. – Часть этих денег везу я с собой, в задаток.

– Ну, так слушайте же! Скажите своему пану, что я могу помолодить его и без Твардовского: бурмистра Сломку помолодил не кто другой, как я.

В первый раз в жизни дозволил себе клевету и обман Матюша: при виде денег дух корыстолюбия овладел им…

– Если хотите, то, не теряя времени, я могу ехать с вами к пану старосте. Мази и все снадобья заберу с собою. Покуда, ваша милость, поищите для меня в городе лошадь, а я приготовлю, что нужно.

– Но уверены ли вы, – говорил недоверчиво дворянин, – что исполните то, за что беретесь? Не забудьте, что дело идет о жизни пана старосты, да и о вашей собственной.

– Уверен, уверен твердо; будьте покойны: это мое дело; не в первый раз принимаюсь я за такие вещи, – говорил Матюша, поглядывая на привязанную к трокам кису с деньгами. – Делывали мы и не такие чудеса, а это дело нам нипочем.

– Помните же, что за успех вы отвечаете головою.

– Ступайте в город за лошадью.

Решившись, Матюша уже не хотел оставить своего намерения. Припоминая все действия своего господина, Матюша забирал склянки и узелки с зельями и снадобьями. Сборы его были не долги. Забрав все нужное, он отправился вместе с дворянином в путь.

К вечеру прибыли они в замок старосты.

Замок стоял на высокой горе. Каменная стена и глубокий ров окружали его. Четыре круглые башни с остроконечными кровлями видны были издалека. Из‑за стен, в которых просвечивали бойницы и на которых расставлены были пушки, виднелись высокие трубы замка. Под горою, на берегу небольшой реки, расположено было местечко, застроенное крестьянскими и еврейскими избами. Мелкий кустарник да кое‑где прислонившиеся к избам одинокие ивы оживляли дикое, пустынное место.

Над местечком, среди площади, возвышалась ветхая деревянная церковь, а за нею белел парафиальный костел. Еврейская синагога торчала из‑за жалких домишек.

Такою‑то представлялась нашим путникам эта столица староства, когда они подъехали к ней, утопая в грязи. Через опущенный мост въехали они на двор замка. Матюша принят был дворянами старосты с большими почестями. Наевшись и напившись вдоволь, Матюша лег спать, но, несмотря на усталость, он не мог сомкнуть глаз. Тяжелая предстоявшая ему работа и неуверенность в силах и опытности не выходили у него из мыслей. Он уже раскаивался в своей смелости, но отказаться было поздно. Одна только мысль о богатой награде подкрепляла его и заставляла упорствовать в дерзком предприятии.

На другой день Матюша велел отвести себе особый покой, где и занялся приготовлениями. Целый день варил он зелья и растирал мази; другой день также прошел для него в приготовлениях. Мучимый сомнением в успехе, он по‑прежнему не знал сна. Во все это время староста не показывался ему, но, когда он проходил мимо его комнаты, Матюша слышал удушливый его кашель. На третий день, окончив все приготовления, Матюша пошел осмотреть замок. Невольно приходила ему тут мысль, что, в случае неудачи, он должен приготовить все средства к побегу. На беду его, усердно и строго охраняемый замок не представлял к тому никакой возможности. Решимость Матюши не поколебали и эти справедливые опасения.

В назначенный час притащился, опираясь на слуг, в комнату Матюши больной староста. Лихорадочная дрожь проняла Матюшу при взгляде на дряхлого старца, который, как невинная жертва, предавался в его руки. Была минута, когда он, мучимый совестью, хотел отступиться от своего намерения; но стыд, глупое упорство и алчность к деньгам превозмогли и это последнее усилие совести.

Когда служители удалились, Матюша дал старосте сильный прием снотворного зелья, которое и подействовало в ту минуту. Он уж готовился класть тело в котел, как вспомнил, что прежде надо извлечь из него душу. И эта работа шла удачно; но, к несчастью, впопыхах Матюша забыл закупорить хорошенько сосуд. Почувствовав себя свободною, душа улетела.

Дальнейшие действия Матюши над трупом старосты шли удачно, и только тогда узнал он свою неосторожность, когда пришло время оживить труп и вдохнуть в него душу. Души уже не было. Напрасно пытался отыскать ее Матюша, все усилия его были безуспешны. Он готов был заменить ее своею, если б нашел к тому средства. Страшный укор себе читал он на бездушном лице помолодевшего трупа старосты. Несколько дней провел Матюша в смертельной агонии, наедине со своею жертвою, наконец он решился спасаться бегством. Изнуренное, убитое печалью и отчаянием лицо не предвещало для слуг ничего доброго, и они начали следить за ним. Срок, назначенный Матюшею, давно уже кончился, и это еще более увеличивало недоверчивость слуг. На все их вопросы Матюша отвечал неопределенно, нерешительно, откладывал срок со дня на день, представляя неожиданные препятствия, посылал их за новыми зельями, – словом, изворачивался, как мог, желая лишь выиграть время и улучить удобную для побега минуту.