Рыцари

Он просиял улыбкой, и только этого приглашения и ждала Глориана, чтобы подойти к нему. Она поспешила протиснуться сквозь толпу, стоящую в проходе, чтобы занять свое место рядом с мужем. Дэйн тоже помылся и переоделся. Сейчас на нем была свежая рубашка, камзол и штаны из скромной серой и коричневой шерсти.

Прежде чем сесть на скамью, Глориана наклонилась, чтобы поцеловать бледную щеку леди Элейн. Гарет, казалось, был целиком погружен в свои мысли и рассеянно приветствовал Глориану легким кивком головы. Эдвард, повернувшись, одарил ее радостной улыбкой.

Сев, Глориана почувствовала, как напрягся Дэйн.

— Щенок, — пробормотал он. Глориана подавила улыбку.

— Будь добр, — успокаивающе сказала она своему ощетинившемуся мужу, — ведь это в конце концов дом Божий. — Внезапно Глориана посмотрела на старую, знакомую часовню другими глазами. — Именно здесь освятили наш брак!

— Кажется, да, — отрешенно ответил Кенбрук. — Я тогда был уже на полпути в Италию, а ты была еще совсем девчонкой и жила в Лондоне, когда наши доверенные люди произнесли здесь слова святой клятвы.

Она вдруг вспомнила, как впервые пришла в эту церковь со своей приемной матерью Эдвенной. Она молилась тогда, чтобы никто не узнал их с Элейной тайну, что ее когда-то звали Меган. Она пришла сюда из другого мира — дочь богатых, но не интересовавшихся ею родителей, англичанина и американки.

— Глориана? — Взволнованный голос Дэйна ворвался в ее воспоминания, возвращая к действительности. — Что с тобой, Глориана, на тебе лица нет!

У нее закружилась голова, а по всему телу разлилась странная легкость. Ей показалось, что сейчас она упадет в обморок. Никогда в жизни Глориана не теряла сознание, даже когда однажды летом упала с дерева и сломала руку. Она не помнила, где это случилось. Здесь, в Англии, или в той лежащей за океаном стране, которой еще нет ни на одной карте?

— Глориана, — снова позвал Дэйн.

Она была в просторном саду Сондерсов, слышала перезвон колокольчиков на соседнем крыльце. А потом упала с яблони…

— Со мной все в порядке, — прошептала она.

Отец Крадок занял свое место за алтарем, началась вечерня, Но как бы ни противилась Глориана, воспоминания помимо воли захлестнули ее. Воспоминания, которые всю жизнь она старалась стереть из памяти.

Руку она сломала в Америке. А в Лондон прибыла не на корабле, а на борту огромного шумящего судна, которое называлось самолетом. Они сидели в салоне первого класса. Всю дорогу ее родители пили коктейли и спорили приглушенными голосами. Они собирались подать на развод, и маленькая Меган стала источником неприятностей. Каждый старался спихнуть на другого «заботу о ребенке», но она не была нужна ни папе, ни маме. Потому-то они и везли ее в Англию. Они хотели поместить ее в школу-интернат и забыть о ее существовании.

Волна горечи захлестнула Глориану, и она закрыла глаза.

Дэйн обнял ее за талию и наклонился к ней. Отец Крадок уже приступил к чтению молитв.

— В чем дело? — прошептал Кенбрук ей на ухо.

Если бы только можно было рассказать ему, подумала Глориана, пытаясь отделаться от странных мыслей, охвативших ее сознание. Она понимала, что не может ни с кем поделиться своими воспоминаниями, и это было хуже всего, хуже даже, чем мысль, что собственные родители отказались от нее. Если бы она все рассказала Дэйну, он принял бы ее за сумасшедшую.

Хотя, возможно, она на самом деле не в своем уме.

Но нет, у нее же есть доказательства: одежда, маленькие ботинки, кукла. Все эти вещи лежали в сундуке на чердаке ее дома в деревне. Конечно, она бы никогда не рискнула показать их, но тем не менее они подтверждали существование того, другого мира. Даже ее приемному отцу, Сайрусу, Эдвенна не рассказала всей правды. Он считал ее найденышем. Ему сказали, что до пяти лет она воспитывалась в монастыре. Сайрус был любящим и преданным мужем, несмотря на все слухи, ходившие о его любовной связи на континенте. Он согласился удочерить Глориану, потому что Эдвенне очень хотелось оставить у себя девочку.

Насколько помнила Глориана, купец никогда не задавал никаких вопросов. Он привязался к ней, и девочка видела его любовь, которую ее настоящие родители никогда к ней не испытывали. Были составлены все необходимые договоры, оговорены все условия и подписаны все документы. Так Глориана стала единственной наследницей Сайруса, а Эдвенна воспитала ее. Глориана узнала наконец любовь, теплоту, заботу, привязанность.

Она благодарна судьбе, думала теперь Глориана, сидя рядом с Дэйном, за то, что та привела ее в этот мир, который стал ей домом. Слезы стояли у нее на глазах, когда престарелый священник закончил читать по-латыни молитву и начал следующую. Один за другим вставали рыцари со своих мест и, как положено, клали свои мечи на алтарь, принося клятву служения Господу.

Эдварду выпала последняя очередь. Он опустился на одно колено рядом с другими рыцарями, чтобы произнести свою клятву. Свет, струившийся сквозь разноцветное стекло, заливал его стройную фигуру. Затем, поднявшись, он, вместо того чтобы вложить меч в ножны и сесть на свое место, подошел к Глориане и взглянул ей в лицо.

Не сводя с нее глаз, он медленно опустился на одно колено и положил сверкающий меч к ногам Глорианы.

— Тебе я буду служить, тебя я буду защищать первой, не считая лишь самого Спасителя.

Сперва наступила тишина, тут же сменившаяся разноголосым шумом. Дэйн, сидя рядом с Глорианой, не проронил ни слова, но молчание его было зловещим. Гарет и Элейна тоже не произнесли ни звука.

Глориана наклонилась к Эдварду, взяла в ладони его бледное лицо и поцеловала в лоб. Вспыхнув, Эдвард поднял меч, вложил его в ножны и вернулся на свое место к остальным рыцарям. Он всенародно принес Глориане свою клятву.

Служба была окончена, и, как обычно, первым поднялся Гарет. Элейна, прекрасная в своем бирюзовом платье и голубой вуали, держала его под руку. После них ушел отец Крадок, а за ним и восемь юных рыцарей в своих прекрасных новых нарядах покинули церковь. Эдвард колебался, словно хотел подойти поговорить с Глорианой, но потом передумал и последовал за своими товарищами.

Дэйн предложил Глориане руку и вывел ее во двор, где ярко горели факелы. Мимы, жонглеры, менестрели веселили собравшихся. Аппетитные запахи жарящейся оленины, пирогов с угрями и других яств дразнили нюх и заставляли проголодавшихся людей глотать слюну. Столы были вынесены из залы, ужин устраивали на свежем воздухе.

Сегодня вечером во дворе будут танцы, различные конкурсы с призами, игры и раздача подарков. С таким размахом обычно отмечали только Пасху или Рождество, когда гуляния продолжались целую неделю. Глориана, как, впрочем, и Эдвард, уже много месяцев ждала этого празднества. Сейчас же она была в таком смятении, что не знала, остаться ей или убежать, говорить или молчать.

Дэйн, который после заявления Эдварда в церкви не произнес ни слова, усадил Глориану на бортик центрального фонтана и куда-то ушел. Вернулся он, держа в руках кусок пирога с угрями и чашу с вином. Глориана с благодарностью взяла их и стала есть, стараясь по возможности делать это как можно аккуратнее. Кенбрук присел рядом.

— Он настоящий балаганщик, мой младший братец, — сказал Дэйн беззлобно.

Силы начали возвращаться к Глориане, когда она съела несколько кусочков пирога и отпила вина.

— Прошу тебя, не сердись на него, — попросила она тихо. Кругом шумел, веселился народ, поэтому они могли поговорить спокойно, не боясь, что их разговор будет услышан. — Эдвард еще очень молод, к тому же рыцарство вскружило ему голову. Он мечтает о подвигах, драконах, королях и волшебниках. Скоро ему надоедят все эти сказки.

— Наверное, так, — нехотя согласился Дэйн, глядя на Глориану. Еда, которую он принес для себя, забытая, остыла в его руке. — Часто случается, что мужчина всю жизнь любит только одну женщину. Эдвард преданно любит тебя, Глориана.

— Надеюсь, он забудет обо мне, — искренне пожелала Глориана. Она вспомнила прекрасный жест Эдварда и его взгляд, когда он принес ей клятву, и сердце ее сжалось.