Дьявол

– Ах, дорогой, – сокрушалась она, – почему я всегда на тебя набрасываюсь? Наверно, натура такая. Я просто мегера, злюка…

– Дорогая. – Его руки проникли под корсаж. Она отдалась ему на какое‑то время целиком, потеряв голову от его ласк.

– Ключ, дорогой? Увы, у меня нет его. Спигготт, сержант, начальник караула, у него есть ключ. Сегодня утром я приказала Альмере приготовить завтрак и отнести его тебе. Ее сопровождал Спигготт и открывал для нее дверь.

– Я знаю, что она была здесь.

– Откуда? Она сказала, что ты крепко спал, когда она оставила поднос.

Рори отпустил ее, чтобы пошарить в кармане, и достал серьгу. Она понимающе кивнула.

– Она просто боготворит тебя, Рори.

– Да, я знаю. Она всегда любила меня, и, должен признаться, я тоже любил ее, но не… Ох, Мэри, Мэри, Мэри. Ох, Ясмин, что ты сделала со мной, чтобы так резко изменить мои чувства?

– Я сказала – она боготворит тебя, Рори, я не сказала, что любит. Ты же чувствуешь разницу.

– Нет. Эта девушка жизнь за меня отдаст.

– Совершенно верно. Она обладает той особой преданностью, которая присуща только мавританским женщинам. Ты ее господин. Она сделает все, о чем ты ее попросишь, даже притворится, что любит тебя, и ты никогда не заметишь разницы, но я‑то вижу в этом различие. Она любит другого.

– Не верю этому.

– Ты, возможно, никогда не поверишь тому, что женщина может желать другого больше, чем тебя. Ты тщеславный, напыщенный и чванливый, Рори. Видишь, я знаю все твои недостатки и все равно люблю тебя. И я могу сказать тебе о них, потому что не боюсь тебя. Но, чтобы еще позлить твое тщеславие, я тебе скажу вот еще что: Альмера безумно влюблена в Фаяла.

– В Фаяла? В этого хрена ходячего?

– Но запомни, что он мужчина, а она женщина. Ты не берешь в расчет любовь, Рори. Оглядись. Задумывался ли ты когда‑нибудь о том, что одна женщина может видеть в мужчине, а он в ней? Нет, нет, никаких вопросов относительно Альмеры и Фаяла. Она никогда тебе об этом не скажет, потому что боготворит тебя, это – покорная любовь собаки к своему хозяину или преданной рабыни к господину. И должна признаться, что почти такую же любовь я испытываю к тебе. Я с удовольствием стала бы твоей рабыней и преклонялась бы перед тобой, как перед господином, но, запомни, я непокорна.

– Никто тебя за это не корит, – улыбнулся Рори.

– И не собираюсь покоряться. Тебе кажется, что именно этого тебе и надо, но покорность и безропотное послушание – не то, что ты ищешь в женщине. Тебя испортили твои гаремные создания, которые так жаждали настоящего мужика после проказ с глупыми евнухами, что заморочили тебе голову, и ты стал думать, что они все без ума от тебя. Мы как раз подходим друг для друга, Рори. Я не половик, о который можно вытирать ноги. Я не буду ходить перед тобой на цырлах или следовать за тобой, потупив очи долу, терпеливо ожидая, когда ты одаришь меня крохами своей любви. Никогда! И все же я скажу вот что, а ты поверь мне. Ни одна женщина не сможет любить тебя так, как я. Я докажу тебе это прямо сейчас.

– Тише, Ясмин, сейчас не время разговаривать.

Рука Рори положила серьгу в карман и просунулась сквозь решетку, чтобы схватить Мери. Медленно он втянул ее руку через прутья, рука не сопротивлялась, а скользнула по плоскому животу, замерев, пока он расстегивал пуговицу, на которой держался пояс, потом спустилась ниже, в заросли жестких, курчавых волос, чтобы нащупать, обхватить и изумиться.

– Лечение оказалось чрезвычайно эффективным, – улыбнулась она ему, прежде чем их губы встретились.

– Как видишь. – Руки его притянули ее и прижали к железным прутьям. – Черт побери эти железяки! – Его тело изнемогало. – Будь они дважды прокляты!

Казалось, она не в силах была больше стоять и, выскользнув из его рук, опустилась на колени, и Рори сдался ей на милость. Он посмотрел на нее вниз и не поверил глазам своим. Неужели это Мэри? Неужели это та надменная девица, которая отбивалась от султанов и беев, а теперь стояла на коленях и унижалась перед ним в самой недостойной и презренной позе любви? Неужели это действительно она, эта рабыня, с удовольствием пресмыкающаяся перед ним, не обращая никакого внимания на железную решетку, разделявшую их? Неужели это была та прелестная золотисто‑розовая английская злюка, которая проклинала и обзывала его, а теперь попирала собственное достоинство из любви к нему? Она сказала, что докажет свою любовь к нему, и все же он отказывался верить своим глазам! Неужели это была леди Мэри, Ясмин? Рори уставился на нее, раскрыв рот, пока не почувствовал во второй раз за то утро, как в нем поднимается буря, и колени у него подкосились. Он схватился руками за прутья, чтобы удержаться, и стал жадно ловить воздух до тех пор, пока не последовал долгий выдох, и он без сил прислонился всем телом к решетке и тяжело задышал. Даже после этого она не собиралась отпускать его, и он вынужден был вырваться от нее.

Она встала, улыбающаяся.

– Есть старинная поговорка, Рори, для любви нет преград. Я согласна с нею. Видишь, дорогой, у меня изобретательный ум, как ты можешь…

– Как я только что выяснил, – сказал он. Он обрел дар речи, хотя все еще не верил тому, что только что произошло.

– И еще что‑нибудь придумаю. Будь уверен.

Она отряхнула пыль с тафты и отступила на несколько шагов, предостерегающе подняв вверх палец. Они оба прислушались. Где‑то наверху открылась дверь, и на лестнице послышались тяжелые шаги. Через мгновение они увидели толстые подметки сапог человека, спускающегося по ступеням. За сапогами появилась пара грязных белых бриджей и синий китель, над которым возникло багровое лицо и кожаный кивер с кокардой.

– Миледи. – Солдат щелкнул каблуками от неожиданности и отдал честь. Сообразив, что это вряд ли было подходящей формой приветствия, он отставил ногу назад и поклонился. – Миледи Клеверден. – Он был просто шокирован ее присутствием.

– Дорогой сержант Спигготт. – Она рассыпалась в извинениях и зарделась от смущения. – Вы обнаружили мою маленькую эскападу. Любопытство, сержант, чисто женское любопытство, ничего больше. Мне захотелось взглянуть на этого кровожадного головореза, который разъезжает по плантациям и убивает женщин, во всяком случае, так говорят. Гораздо интереснее увидеть его живым, чем мотающимся на конце веревки.

– Именно там он закончит свои дни, миледи. Поверьте мне. Весь город взялся за оружие. Похоже, миссис Фортескью была здесь любимицей, прошу прощения, нет ни одного мужчины в городе, который не хотел бы разорвать этого негодяя на куски, прошу прощения. Хорошо еще, если он доживет до суда. Но сэр Бэзил говорит, что правосудие должно восторжествовать и человек должен предстать перед судом, чтобы можно было определить, виноват он или нет, хотя мы‑то все знаем, что он виноват, мерзавец.

Она захлопала ресницами, глядя на краснорожего сержанта, и подскочила к нему боком почти вплотную.

– Значит, скоро вам придется защищать его, сержант, кроме того, он должен что‑то есть. Я прикажу своей служанке приготовить ему что‑нибудь на обед. Нельзя же уморить его голодом, если ему следует болтаться на веревке.

– Это уж точно, нельзя, но будь моя воля, не давал бы этому негодяю ничего, кроме хлеба и воды.

– Согласна, сержант, но мы не должны забывать, что он английский пэр, не так ли? И даже в лондонском Тауэре английский пэр обладает определенными преимуществами в отношении еды и жилья. Это его привилегия.

– Его превосходительство так и приказали, миледи. Пища для него поставляется с кухни его превосходительства, есть простыня для кровати, стул, чтобы сидеть, и вот, – он протянул маленькую коробочку, которую нес за спиной. Когда он опустил ее, чтобы леди Мэри могла рассмотреть ее содержимое, Рори заметил, что там была бумага, пара гусиных перьев, чернильница и песочница. – Так что он может написать в собственную защиту, если хочет, или связаться с адвокатом, хоть я и сомневаюсь, есть ли хоть один во всем Тринидаде, кто рискнул бы защищать этого убивца.