Дьявол

– Он это может, мисс Мэри. Человек он никудышный, этот мой братец, и если в чем разбирается, так это в обэ. Он всю жизнь был человеком‑обэ, и этот замухрышка с ним, ну, Ганимед, посмотреть, так в чем душа держится, а тоже в обэ разбирается. Придет ночь, и он сможет снять с себя кожу и облететь весь мир. – Она вразвалку подошла к Рори и положила ему руку на лоб. – Вы готовы пройти через это? Не знаю, что будет, но обэ иногда бывает страшным, очень страшным, сынок. – С видом угрюмой решимости на лице и расправив плечи, она вывела их из комнаты с апломбом тамбурмажора. – Пошли! Все на кухню. Плохо, что этот вонючий Тио Карло будет отравлять воздух в доме. Ему лучше сделать свое дело на кухне.

Кту стоял за дверью, и Рори сделал ему знак следовать за ним.

– Пойдешь со мной, парень, и не оставляй меня одного. Будь рядом, что бы ни случилось.

Они все проследовали за Мамой Фиби по патио. На полпути к кухне она обернулась:

– Где эта подлая сука Марая?

– Я послала ее отнести саквояж в спальню.

– Это нехорошо, она опять беду накликает. Лучше нам запереть ее где‑нибудь.

Мама Фиби быстро повернулась, несмотря на свою тучность, и заковыляла по коридору к комнате Рори.

– Ее здесь нет, – сказала она. – Оставила саквояж и улизнула. Никому не сказала куда.

То, что ее не было поблизости, однако, имело в тот момент больше значения, чем то, где именно она находилась, так что они возобновили свое шествие на кухню. Там был Тио Карло, он, как обычно, сидел на полу. Ганимед и Питер, которые, очевидно, сразу же прониклись друг к другу симпатией, сидели, взявшись за руки, в сумерках кухни, где всего одна сальная свеча отбрасывала в стороны колеблющийся свет.

– Ты думаешь, сможешь помочь этому бедному молодому джентльмену, Карло? – Мама Фиби остановилась перед ним.

– Конечно, сестра Фиби. Слышал, какая‑то девка заворожила его, и у него не встает ни на кого другого. Можно избавить, если он в меня верит. Если не верит, ничего не получится. С белыми людьми трудно, они не верят в обэ. Сестра Фиби, может, ты знаешь? Он верит?

Его высохшая голова повернулась к Рори.

– Я верю, Тио Карло. – Рори бы поверил в самого Махаунда, того, что в аду, если б это его исцелило.

– Вам это вряд ли понравится. Может быть больно.

– Если это даст результаты, то неважно, понравится мне это или нет.

– Тогда убирайтесь из комнаты. – Старик Тио Карло с трудом поднялся на ноги. – Ты, сестричка, давай выноси свою толстую задницу отсюда, и вы, прошу прощения, миссас Фортескью, покиньте нас, пожалуйста, и заберите с собой этого темнолицего воробышка, – он указал на Питера. – Ганимед останется один, а то он ни о чем не думает, кроме как о молодом бездельнике, который здесь сшивается. Так что уходите все.

– Но Кту останется, – настоял Рори. Ему хотелось, чтобы что‑нибудь знакомое противостояло тайным манипуляциям Тио Карло.

– Это тот громадный тип? – Тио Карло показал на Кту.

Рори кивнул, и Тио Карло согласился, обменявшись быстрыми взглядами с Ганимедом. – Пусть остается, если хотите, но его надо будет связать. Нельзя, чтоб он тут мешался.

Рори все объяснил Кту, и тот согласился.

– Лучше уж мне тоже остаться, – настаивал Тим. – Я‑то, черт возьми, верю в магию черномазых после того, что произошло со мной в Базампо, и, помнишь, тогда со мной был ты, Рори. Покрайней мере, хоть постою рядом с тобой.

– Белому человеку здесь смотреть не на что, если только он не тот, кого мы хотим исцелить. Негры не имеют значения, а белым надо уйти. – Тио Карло был настойчив.

Мама Фиби запротестовала, настаивая, что она могла бы помочь, что знает столько же про обэ, сколько и сам Тио Карло, и уж несравненно больше Ганимеда, но ее протесты не возымели действия. Мэри Фортескью тоже вызвалась остаться, утверждая, что хочет проследить, чтобы никакое несчастье не случилось с Рори, но вновь Тио Карло был непреклонен. Только Кту, и то связанный по рукам и ногам. Ганимед предложил оставить Питера в помощь, но Тио Карло схватил того за руки и вытолкал за дверь. Наконец в комнате остались только Рори, старик со своим любимцем и Кту, кротко сносящий ремни на запястьях и щиколотках.

Взмахом черной и сухой, как щепка, руки Тио Карло очистил выдраенный до белизны кухонный стол от посуды и сделал знак Рори забраться на него.

– Сначала вам лучше раздеться, любезный.

Рори разделся и залез на стол, лег и стал ожидать в полном неведении, что будет дальше, проклиная себя за то, что поверил этому старику и его мумбо‑юмбо. Но, несмотря на все свои сомнения, он чувствовал, что Тио Карло был единственным человеком, который мог помочь ему. Он видел, что черная магия сделала с Тимми в Африке. Тимми был почти что покойник, а сейчас ходил здоровый, как все. Тиму магия помогла, пусть теперь поможет и Рори. Видит Бог, помощь ему необходима.

Он следил, как Тио Карло зажег четыре сальные свечи и стал капать расплавленным воском на каждый из четырех углов стола, потом подождал, пока он слегка остынет, и установил свечки в затвердевший воск. Старик положил ладонь на голую руку Рори.

– Я не собираюсь причинить тебе больше боли, чем необходимо, сынок, но лучше я тебя привяжу. Ты же не взбесишься, если дядя Карло тебя привяжет?

– Нет. Делайте, что считаете нужным.

Тио Карло распластал Рори на столе, разведя ему руки и ноги к четырем углам стола. Тонкой пеньковой веревкой он привязал запястья и щиколотки к ножкам стола. Прежде чем затянуть узлы, чтобы Рори не вырвался, он обмотал запястья и щиколотки Рори тряпками, чтобы веревки не впивались в кожу. Он старался, чтобы Рори было удобно, и за исключением того, что не мог двигаться, ему было вполне удобно.

Тщательно затянув и проверив на крепость узлы, Тио Карло достал еще одну тряпку, относительно чистую, которой намеревался завязать Рори глаза; но Рори не соглашался.

– Раз уж я решился на это, я должен видеть все. Не надо закрывать мне глаза.

– Кое‑что человеку не следует видеть. – Тио Карло посмотрел на Ганимеда. – Ладно, обойдемся. Когда наступит время, можно будет задуть свечи.

Он порылся в мешке на полу и достал побелевший человеческий череп, который поместил рядом с головой Рори. Затем он стал втыкать черные, красные и белые петушиные перья в пустые глазницы, составляя из них особую и красивую цветовую гамму. Это приготовление походило на часть сложного ритуала, потому что, когда старик закончил, Ганимед внес свои незначительные изменения, после которых старик одобрительно кивнул. Затем он достал из мешка мятый бумажный пакет, в котором оказался переливчатый грубый порошок, показавшийся Рори растертыми мушиными крыльями, когда он чуть шею не сломал, пытаясь его разглядеть. Тио Карло попросил своего ассистента подать ему чашку воды. Тщательно отмерив три щепотки порошка и бросив их в чашку, он приказал Ганимеду размешать его ложкой, а сам приподнял голову Рори, чтобы тот смог выпить это. Порошок в воде не растворился и оказался совершенно безвкусным, но слегка царапал горло.

После этого Тио Карло снова сделал знак Ганимеду – принести из плиты маленький горшочек. Он источал сильный аромат перца, огненного красного стручкового перца из Кайенны, гвианской провинции на Южно‑Американском материке. Сделав из тряпок помазок и привязав его к палке, Тио Карло обмакнул помазок в горшочек и стал мазать Рори бедра, живот и, да, да, даже самого старика Гарри. Ганимед, смазав как следует руки жиром, начал втирать мазь Рори в кожу. Рори вскрикнул и стал извиваться от едкого раствора. Все тело жгло, как от уколов вилами трех тысяч чертей, и единственным его желанием было убраться со стола и кинуться в прохладную воду поильного желоба рядом с конюшней. Тио Карло удерживал его с поразительной для таких тощих рук силой, не поддаваясь ни на ругательства Рори, ни на завывания Кту, который осыпал его смертельными угрозами, если тот навредит его любимому господину.

Пока старик держал извивающееся тело Рори, прижимая его к столу, Ганимед достал пучок ивовых прутьев, очищенных до белизны, и связал их вместе бечевкой. Он передал этот веник Тио Карло, который отпустил Рори, умоляя его лежать спокойно и затем начал обрабатывать его прутьями. Сначала он стегал несильно, и Рори чувствовал лишь легкое пощипывание, добавившееся к жгучей боли от раствора, но по мере усиления ударов и темпа Рори стало казаться, что каждый пруток глубоко врезается ему в тело, хотя, подняв голову, он видел, что удары наносились столь искусно, что совсем не повреждали кожу.