Посох Времени

Как вам такая перспектива, Лонро? Молчите? Вам нечего сказать? …Но я Вас понимаю…

Хоу вышел из базилики, сорвал пучок сухой травы и, подойдя к догорающим светочам, поджёг её. Поочерёдно подойдя к высящимся у ступеней масляным лампам он, не проронив ни слова, развёл в них огонь и, бросив в сторону рассыпавшуюся искрами раскурку, растворился в густом мраке ночи.

Клубок восьмой

Артур Холл умер через восемь дней после визита молодого Лонро. Странный был человек, …странный и притягательный. Семья Джеронимо и всё её окружение клеймило позором имя этого англичанина, что, вне всякого сомнения, только добавляло веса этой неоднозначной персоне в сердце многообещающего отпрыска известного рода иллюминатов[46].

Всё о чём говорил Арти перед смертью, сбылось. И давление на самого Джеронимо со стороны отца, и судебные тяжбы родственников усопшего англичанина, и открытая война между ними за его имущество, всё это имело место. И то, что Киц немало поимел выгоды от этой войны, тоже верно. Рим долго гудел как улей, осуждая кровожадность родственников Хоу, а молодой Лонро тихо посмеивался, понимая, что сложно было ожидать чего-то другого от людей, которые зная о том, что Арти разбогател, бросили всё и немедля перебрались сюда из далёкой Англии.

Не угадал Арти только одного, а именно того, что непреодолимое желание вернуться к расам дожмёт Лонро только через семнадцать лет, в то время, когда он уже будет посвящён в среднюю когорту Храма Времени иллюминатов и в момент, когда чего-чего, а уж этого от него никто не будет ожидать. Его не остановили ни жена, ни двое детей, ни всё то, о чём только может мечтать мужчина в свои сорок девять лет. В один прекрасный день он собрался и уехал, бросив на прощание с порога что-то невнятное оторопевшей супруге.

Злые языки шептали престарелому Луиджи Лонро, что виной побега Джеронимо является молодой тартарский раб Ратиша, которого тот выкупил на рынке, восхитившись его нечеловеческой ловкостью. Чего только не вменяли теперь этому славянину: и колдовство, и даже то, что он, де, является внебрачным сыном самого Джеронимо и какой-то расенки, в общем, мели пустые языки всякую чушь.

Какую-то почву под собой все эти слухи имели, поскольку в сопровождение к себе

Джеронимо взял только этого раба. Разумеется, никто не придавал значения тому, что помимо действительно незаурядной ловкости к талантам Ратиши можно было отнести и его отличное знание италского и, разумеется, расенского языка. К тому же, как и все мужчины Великой Тартарии[47] он весьма искусно владел любым оружием. По крайней мере, никто из отставных легионеров, охраняющих родовое гнездо Луиджи Лонро и нападающих во время испытания на нового раба скопом, не смог причинить ему никакого вреда. Более того, ловко уходя от их атак, он издевательски поочерёдно укладывал их на песок, только обозначая смертельные удары. Оценку его воинского искусства выше той, что была отображена на лицах охраны в виде их безсильного недоумения, трудно себе даже представить, ведь эти воины повидали в своей жизни немало всяких умельцев.

            Всё это было как вспышка! Лонро случайно увидел в рыночной толчее, как под весёлый смех толпы этот прикованный к клетке белоголовый раб искусно жонглирует различными предметами, попадающимися ему под руку, и словно очнулся ото сна. Будто кто-то подтолкнул Лонро в спину, и он подошёл ближе. В толпе звучно восхищались ловкости тартарийца, а он лишь криво улыбался, да как-то двусмысленно приговаривал на италском: «смотрите жители Вечного города на моё умение, придёт время и вы ещё оцените все таланты сынов моей Родины».

Это не было похоже на какое-то наваждение, …нет. Джеронимо ясно понимал, что делает. Вскоре он, о чём-то коротко пошептавшись с этим ловкачом-тартарийцем, отсыпал его хозяину столько золота, что этого вполне могло бы хватить и на двоих рабов. На рынке хорошо знали, что никто из Лонро не станет бросать своё золото на ветер, а потому они с нескрываемым сочувствием смотрели вслед весёлому расену, притянувшему столько внимания. И Луиджи Лонро и его родственники покупали много рабов и рабынь, однако в их домах и на их полях народу не особенно-то прибавлялось. Никто не желал вникать в тёмные дела этих семей, впрочем, как и в дела других знатных римлян.

Прошло совсем немного времени, пока Джеронимо вдруг не понял, что совершил дорогую и ненужную покупку. Жалея о случившемся, и каря себя за расточительность, он тут же решил избавиться от «мусора», а заодно и позабавиться, собрав на конном дворе свободных от службы воинов охраны и устроив себе развлечение. Лонро был уверен, тартарийца убьют. Однако, что из всего этого получилось, было сказано выше.

После того, как славянин вышел сухим из непростого испытания Джеронимо смирился с покупкой и, оставив раба в распоряжение управляющего, отправился в бани с твёрдой уверенностью в том, что никогда больше не услышит об этом расене. Но, как видно, судьбе было угодно, чтобы их знакомство продолжилось. Так уж вышло, что его сын Анжело через день едва не погиб на ипподроме, а спас его от смерти тот самый раб-тартариец.

Растроганная произошедшим супруга требовала для спасителя не больше, не меньше свободы. Довелось-таки Джеронимо снова посетить конюшни и снизойти до беседы с рабом. Если бы жена Лонро знала, чем для неё обернётся этот случай, она приказала бы колесовать этого тартарийца, а так: первая беседа раба с хозяином растянулась едва ли не до заката и сменилась другой, уже назавтра. Джеронимо Лонро словно подменили. Так воры уводят ночью со двора коня, так полумёртвые нищие проворно срезают с пояса денежную мошну, так сокол бьёт и тащит за ограду оглушённую курицу.

Как уже говорилось выше, Джеронимо уехал вдруг и всё, что удалось разузнать его расстроенной супруге о его похитителе, так это только то, что тот угодил в рабство, будучи раненным в пределах византийских земель, где долгое время служил наёмником.

Разумеется, никто не мог ей рассказать того, что слово их раба, бывшего штоурмвоя Ратиши, было крепче кремня, а его умение драться с оружием и без него ходило легендами в полуразбойных поисковых отрядах всей Византийской Империи. Лишь странная прихоть Судьбы выбросила его в дальние земли и бросила в пекло, словно в назидание этому сильному человеку, дабы не преступал веления Бога Перуна: «Кто убежит из земли своей на чужбину в поисках жизни лёгкой, тот отступник Рода своего. Да не будет прощения ему, ибо отвернутся от него Боги».

Знал ли Лонро о том, что из себя представляет его попутчик? Конечно знал. Знал без деталей, только в общих чертах, но и того ему было достаточно, поскольку меж ними значился торг. Джеронимо давал Ратише свободу, взамен на то, что тот проведёт его в земли Беловодья и поможет разыскать нужную ему Бабу Йогу Золотую ногу.

Ратиша, покинув границы вечного города, мог хоть сотню раз покончить со своим попутчиком и обрести долгожданную свободу, но. Как уже говорилось, слово его было твёрже кремня, и словами в те времена никто из славян попусту не разбрасывался.

В двадцать третий день месяца жёлтеня лета 6488 от сотворения Мира в Звёздном Храме (15 октября 979 года от Рождества Христова) они добрались-таки до Щучьего. Став на постой, Лонро остался на Дворе, а Ратиша тут же отправился на торг, узнать что-либо из того, что их так интересовало.

К обеду он вернулся. Что и говорить, в умении что-либо разведать славянин был большой мастак. Сведя быструю дружбу с нынешним сельским старостой[48], Ратиша выяснил, что Радимир так и живёт на краю скуфа и что сейчас как раз ушёл куда-то в верховья Ирия[49]. Вообще новостей нужных и пустых бывший наёмник поисковых отрядов Льва Мудрого – Философа[50] принёс столько, что Лонро, честно говоря, никак не рассчитывавший на подобное был просто удивлён:

— Ты так …расторопен, — только и смог выдавить из себя обескураженный Джеронимо, в чьи планы, судя по всему, никак не входила подобная спешка.