Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 80

Помнится, когда после долгого отсутствия я появился перед отцом с целой горой золотых самородков, старик едва не умер от радости, хотя мне, в отличие от него, всё это уже тогда было не нужно. Это теперь я понимаю, что Йогиня отдала мне на откуп все эти богатства только для того, чтобы я не шёл за ней дальше, к странной пирамидальной горе. Мол, ты меня потерял, так вот тебе на память то, что у вас в большой чести.

На лицо Хоу опустилась тень:

— Мне не нужно было её золото, — продолжал он, — и тогда, и сейчас мне нужна только она. Но! Даже при всём моём желании я не смог бы за ней пойти. Поверьте мне, если им будет нужно, эти жрицы способны исчезать прямо у вас на глазах, когда угодно и где угодно…. Но, я не о том сейчас.

Отец не стал меня останавливать, когда я снова собрался в путь. Я врал ему о том, что опять еду за золотом. Я врал, а он верил. Так уж выходит, что золото имеет странную особенность прятать от людей правду, вернее заставляет их стараться не замечать правду.

Вернулся я только через два года, когда отца уже не было в живых. Вернулся и убрался в сторону от Рима, подальше от назойливых родственников, присматривающих до того за умирающим отцом, а ещё подальше от его друзей-иллюминатов. Глупец, я думал, что можно избавиться и от тех, и от других. Они не оставляют меня не на миг. Но! Об этом позже.

Так вот, всё это время я пытался найти женщину, что украла моё сердце. Великое чудо! Поистине, кто ищет – тот всегда найдёт. Я нашёл её. И хоть время не пощадило ни мою шевелюру, ни моё лицо и тело, она меня узнала. Как и где это случилось, я не стану Вам рассказывать, а поведаю только то, что может оказаться важным.

…Я плохо знаю русский язык, но, как видно, в экстренных случаях им это и не нужно. Мы проговорили с ней всю ночь. Не знаю, поверите Вы мне или нет, а только за ту ночь и за другую такую же я с лёгкостью отдал бы без остатка всю свою жизнь.

Утром она захотела, чтобы я уснул, …именно так. Я не хотел спать, это целиком её рук дело. Так вот, я уснул, а когда проснулся, Йогини уже не было. Вместо неё снова осталась только куча ненавистных мне теперь самородков и слитков.

С тех пор утекло много воды. Вы можете в это не поверить, но я, пользуясь связями отца и, ссылаясь на желание получше узнать что-либо о расенах с целью их разорения, смог прочесть несметное множество древних как мир текстов. Вы себе и представить не можете сколько Мудрости веков различных народов хранится теперь в библиотеках нового Бога.

Некогда близ Кастели был найден огромный подземный город. Магистр Гандольфо Левий скупил себе эти земли, и теперь туда, в древние галереи свозят всё, что только находят из написанного во всём мире. Уверяю Вас, хоть официально сын Гандольфо и обустраивает там сейчас поверх бездонных библиотек храмы нового Бога-Страдальца, под землёй находится то, что в корне может переменить любого человека, разумеется, кроме тех, кто, как Ваш отец или Вы, уже продали свою безсмертную Душу.

Что это Вы насупились, как воробей, нагадивший в винный кубок? Не радуйтесь раньше времени. Как я уже говорил, никуда Вам от этого не деться. Вы вернётесь к расенам, и если только Вы встретите свою Йогиню! …Придёт то самое горестное время, когда Вас, как и меня когда-то, мой друг, от осознания присутствия в границах собственного тела чужеродной самому себе крови, одолеют страшные недуги, и вы станете молить Богов о своей скорой кончине. …Вижу, — заметил Холл, — Вы не совсем понимаете. Не суть важно…

Дело, собственно, в том, что всё вокруг этого обстоит совсем непросто. Расенские Боги Вам помогать не станут, а от наших и Вы, и я отказались уже давно. Ну? И что же нам остаётся? Увы, мой друг, только страдание, поскольку сила страха и поклонения истинному богу иллюминатов кроется только в нём самом, именно в страхе. Что тут поделаешь, и Саваоф и Иегова, и вновь объявленный бог верхушки тех, кого Славяне называют твари, неохотно отпускают на волю рабов своих.

Хоу улыбнулся:





— Ах, как хорошо, — сказал он вдруг. — Я уже давно заметил, как хорошо говорить правду. Мне сейчас очень легко. Будто некий иудей-зубодёр избавил меня от давно сгнившего и отравляющего моё существование зуба.

Джеронимо поднялся. Пребывая в глубокой задумчивости, он прошёл не более трёх шагов и вдруг обернулся:

— То есть, — невнятно промычал он, — мы с Вами даже не жертвы происков Масимо Агнелли! Получается, что скорее мы жертвы проклятия славянских Бого…

— Что вы несёте, Лонро? — Со снисхождением и покровительством оборвал его полубред Артур Холл. — Да будет Вам известно, что и сами славяне, и, тем более, их Боги не знали бы что такое проклятие вообще, не объявись в пределах их земель те, кто ныне именует себя иллюминаты и их посланцы.

Более того, тем, кто в их, расенском понимании чист своей кровью, никакое, даже самое сильное проклятие не способно причинить никакого вреда. Это мы с Вами и подобные нам, в чьих жилах намешана кровь так называемых тварей, входят в интересы этого раздутого до вселенских масштабов иллюзорного чудовища, называемого Проклятия.

И никакие мы не жертвы. Расены вообще не приемлют кровавых жертвоприношений и никогда их не имели. Да будет Вам известно, что их послания Богам называются требы и за исключительно редким исключением включают в себя только растительность и собственные поделки по дереву. Что им все эти тяготы и страдания по злату?

Джеронимо, мы с Вами выросли в страхе перед богами, родителями, в страхе перед всем вокруг, а они в любви и понимании. Вот и вся разница. Мне, человеку, который намного старше Вас, мой друг, только ныне, в час, когда я знаю о том, что неизлечимо болен, стало легко и просто ждать конца. Болезнь уже догрызает моё иссохшее тело, и я прекрасно знаю, что за порогом смерти мне не стоит ждать ничего хорошего, однако и это меня тяготит меньше, чем оставшиеся ещё с детства страхи.

Знаете, только сейчас, когда я знаю, что вот-вот умру, я вдруг перестал бояться змей? А ведь всю жизнь я маялся, подозревая, что под каждым кустом таится вероломная смерть, имеющая гибкое тело. Сейчас меня перестали мучить кошмары. Боли, заедающие мою голову стали утихать, видно конец мой на самом деле совсем близок. Наследство мне оставить некому, а на Небеса ещё никто и никогда не пронёс ни одной монеты.

От той, что затмила мне собой бога, мне никогда не удастся заиметь детей, а плодиться, как собаки с кем попало, я не желаю. Да, плодить здоровых и умных детей, вот что нам нужно поучиться делать у расов. Они никогда не связывают свою жизнь с кем-либо ни за какие посулы или богатства. Они чисты по своей сути и как только они лишат себя этой чистоты, это и будет их последний день на земле.

Смешно, — вдруг совершенно разоткровенничался Арти, — я как-то решил воспользоваться услугами известного всему Риму ростовщика Кица, и придумал одну каверзную вещь. Она касается моего завещания. — Хоу ядовито улыбнулся: — Оно состоит в том, что практически всё золото, что у меня есть и ещё кое-что из бумаг на моё имущество, достанется троим …моим …заклятым родственникам. Одну часть, малую, ту, что даже не вызовет никаких нареканий с их стороны, я дарю моему хорошему другу. А вот остальное, и бумаги и золото, я отдам с лёгким сердцем.

Киц тоже получит достаточно, причём, если он постарается, а уж он-то постарается, будьте уверены, я специально обратился к этому мошеннику, так вот он может получить всё, что я оставил этим негодяям. Помня их склочность и злоязычие, а так же зная об их запредельной алчности, я обрекаю их на многолетние тяжбы в результате которых, они гарантированно потеряют чуть ли не больше того, что я им завещал. Зато мой единственный друг получит то, чего заслуживает и будет полностью ограждён от их зависти, как всегда довольствуясь малым.

Мой вам совет, Лонро, если Вы ещё по указке папочки не женились, тоже заранее хорошенько обдумайте своё наследство. То золото, что пребывает от расен, не принесёт ни Вам, ни вашим родственникам ничего хорошего. Поверьте мне, очень скоро и Ваше молодое тело, повинуясь просыпающимся позывам раздавленной в вас человеческой природы, станет мучить вас такими страшными недугами, что думать о завещании у Вас, чистокровного потомка тех, кого славяне считают тварями, совершенно не останется времени.