Посох Времени

Посох Времени

25.02.2010 — 30.08.2013 г.г.

СКАЗКА

*(Уважаемый читатель, в данном произведении автор, исходя из простого желания поэкспериментировать, использует приставку «без», как указание на отсутствие чего-либо, а «бес» на присутствие Тёмных Сил).

Сказка? Что ж, пусть будет так.

От сказки мудрым будет прок,

Ведь что ни сказка — тоурок,

А в ходе жизни важен каждый знак.

Древо из Вечности, вскормившее семя

В лоне Мидгарда [1]

Разрешилось от бремени.

Древо из Вечности выбрало племя

Близ от  Асгарда [2]

Став Посохом Времени….

ЛАРЬ ПЕРВЫЙ - ЧУЖАКИ

Клубок первый

Лучи поднимающегося над кромкой леса Ярилы-Солнца ощупывали остывшую за ночь землю, проливаясь на изумрудные луга широкой речной долины мягким янтарным светом. Светило величественно поднималось над остроконечными вековыми вершинами, по-хозяйски пересчитывая поочерёдно выныривающие из холодной тени многочисленные соломенные крыши большого рассенского скуфа[3]. Ночная прохлада, не в силах больше противостоять надвигающемуся свету, отступала в звенящий птичьим многоголосьем лес, разливаясь буйной серебристой росой по кочковатым стрехам домов и низко выкошенным косцами береговым лугам. От крыш поднимался пар, наполняя утро кисловатым привкусом прошлогодней, слежавшейся соломы.

Щучье стояло в излучине, на самом верху большого, покатого холма, что с одной стороны был отгорожен от леса студёными водами Иглянки, а с другой плавно вытягивался длинным пологим спуском к полноводному седому Иртышу. Идущий по его чистым водам торговый люд, зная это место, всегда старался причалить к берегу и заночевать именно здесь. В сам скуф этих чужаков не пускали, а вот в постоялых дворах близлежащей слободы селили охотно, благо становищ[4] под это дело было отстроено достаточно. Местные штоурмвои[5] славились на всю округу своей боевой выучкой, так что и слобожане и общинники самого Щучьего чувствовали себя защищёнными. Странно было бы ждать беззакония со стороны торгующих чужаков. За подобное неуважение к хозяевам им тут же бы пришлось заплатить самую дорогую цену, но вот от набегов со стороны Джунгар и Аримов[6] защита была нужна. С такими соседями в шапку не поспишь. Уж больно ревностно они следили за тем, чтобы каждый из слободских кметей[7]содержал своих четников[8] в должной форме.

Приезжие, даже те, кто у себя на родине имеет привычку поспать подольше, свято чтили местные устои, а потому, как и хозяева просыпались вместе с солнцем. Раские слобожане говорят так: «кто рано встаёт, тому Сварог и подаёт».

Опытным торговцам не нужно было доказывать правоту этого древнего славянского выражения. Некоторые, особо предприимчивые из них, ещё до того момента, когда солнце оторвётся от острых вершин векового леса, уже успевали сбыть весомую часть своего товара первым явившимся на торг расенам. Зная хозяйское простодушие, заезжие купцы даже не особенно торгуются по утру, лихо распаковывая пёстрые тюки, да с шумом откидывая тяжёлые крышки кованых сундуков перед спускающимися к причалу покупателями.

Путаясь в многочисленных словах сложного языка, каждый торговец перво-наперво заучивает только два из них: «без нос». В этой фразе всё, начиная от гарантии качества привезённого товара, до утверждения его окончательной цены. Когда любой иноземный торговец говорит: «всо — биз нос» он тем самым подтверждает, что плата за товар его полностью удовлетворила и, по его разумению, ни продавец, ни покупатель не остались «с носом».

Начиная с весеннего паводка и до того момента, когда на Иртыше станут «белые воды[9]», утро для многих слобожан и общинников начиналось с торга. С восходом солнца, свято почитающие омовение в светлых водах Иртыша расы, после того, как заканчивали воссылать гимны и хвалы своим многочисленным Богам, спускались к причалу, где, откинув выцветшие от времени, дождей и холодов пологи на борта челнов, их ожидали купцы-чужеземцы…

— Джеронимо. …Джеронимо! — выкрикнул краснолицый, лысый торговец, разгибая жирную, плоскую спину и отбрасывая назад свалившийся ему на голову капюшон. — Дьявол! — выругался он, повторно нагибаясь и снова проваливаясь во мрак. Осыпая всевозможными проклятиями непокорную деталь собственной одежды, он, ничего не видя вокруг, наконец, исхитрился поднять с пола деревянный, грубо сколоченный ящик, и, выпрямившись во весь рост, тяжело выдохнул.

Отбросив кивком головы назад капюшон, хозяин  старого привязного челна[10]явил миру физиономию, ставшую фиолетовой от мощного прилива крови. Он снова выругался и гулко поставил свою тяжёлую ношу на скамью у борта. Осмотревшись, обозлённый торговец легко отыскал взглядом своего запропавшего помощника.

Джеронимо стоял шагах в пятидесяти от пристани. Старательно объясняя что-то неизвестному, крепко сложенному детине, он активно жестикулировал у того перед самым носом, поочерёдно указывая то в сторону слободы, то на старый чёлн своего товарища Ангуса. Общающийся с ним человек был явно не из местных. Он, словно заразившись от Джеронимо яркой и красноречивой жестикуляцией, уверенно замахал тому куда-то в сторону далёкого леса, более того, сопровождал это какими-то словами, явно хорошо понятными собеседнику.

Настроение старого хитреца и менялы Ангуса Берцо тут же изменилось. Он, искоса наблюдая за происходящим, мысленно выбросил за борт своё былое негодование и принялся выкладывать на торговые лавки тугие рулоны с пёстрыми тканями. Похоже было на то, что его молодой спутник к счастью всё же встретил нужного им человека. Неизвестный мало того, что знал язык ромеев[11], что было редкой удачей в этих местах, так ещё и смог заинтересовать молодого Лонро. «Сомнений быть не может, — умозаключил Ангус, — дело сдвинется с точки. Джеронимо не стал бы просто так с кем-то попусту трепаться. Он нашёл ромея, …нужного ромея, ведь так жестикулировать во время разговора могут только наши. Нам мало – просто говорить…».

Собеседник Джеронимо густо зарос рыжей, клочковатой бородой и длинными курчавыми кудрями, что, несомненно, говорило о том, что этот крепыш уже достаточно долго обитает в богатых землях расов. Все торговцы, добравшиеся в эти дальние края, со временем отпускали бороды, а всё потому, что у простодушных славян, ещё со времён сотворения мира все безбородые или как здесь их называли, женоликие мужчины были, мягко говоря, не в чести. Вот потому все уважающие себя торговцы, дабы не вызывать недоверия у местных жителей, не брились. В пределах римской империи уже давно боролись с бородами, стараясь походить на высокопоставленных граждан Рима, отчего-то невзлюбивших этот древний отличительный знак мужчины.

Впрочем, разве можно сравнить эту куцую и клочковатую бороду с густой и окладистой порослью раских витязей? Конечно же, нет. Слободские не бреются никогда, позволяя себе лишь изредка слегка подровнять одичавший волос на лице и голове. Да и то, не больше, чем на ноготь[12]. Стричь бороды чуть короче дозволяется местными конами только дружинникам и штоурмвоям….

Тем временем довольный подарком судьбы Джеронимо уже попрощался с рыжим, и со всех ног мчался по дощатым настилам к торговому челну Берцо. Тот, заметив его приближение, замер в позе мраморной статуи бога Марса, что стояла напротив восточных ворот Вечного города[13], только в отличие от воинствующего бога, строго взирающего на восток в ожидании очередной опасности, ромейский торговец опирался не на копьё легионера, а на угол собственного сундука. Его взгляд сквозил нескрываемым нетерпением, а это случалось весьма редко.

— Ангус! — выпалил, перескакивая через борт молодой Лонро, в спешке едва не растянувшись над водной гладью в шпагате атлета, — чшёрт! Я сейчас…