Газыри

Ну, ясно, ясно: издевается надо мной, над русаком все-таки. Не раз уже договаривались с ним блюсти в Москве, несмотря ни на что, «кодекс чести», для горцев и казаков — во многом одинаковый…

— Ну, пристыдил, — говорю ему, — пристыдил ты, джигит, меня — безлошадного.

Это у черкесов есть старая поговорка: настоящий, мол, рыцарь-наездник — это «острый меч, сладкий язык и — сорок столов». «Меч» Ирбека — хоть шашку он умеет держать, как никто — это, конечно же, уникальное его мастерство. Что касается «сладкого языка» — умения красноречиво и убедительно говорить, то и тут он сто очков вперед даст кому хочешь… хотя в последнее время все больше горечи в дружелюбно-насмешливых речах моего друга, все больше острого перца. Но вот насчет «сорока столов» — тут он держится из последних сил. Пригласить к дружескому столу, позвать на «хлеб-соль», как на юге исстари говорят, для него — дело святое.

— Договариваюсь с редактором, когда они смогут найти для нас час-другой, — говорю Ирбеку. — И тут же тебе отзваниваю.

В назначенный день в редакцию, как река в половодье, на несколько рукавов разделившейся «Правды» пришел заранее и в кабинете у главного «Правды-5» Владимира Ряшина застал незнакомца — коренастого человека явно кавказской внешности.

— Саид Лорсанукаев, бывший наш собкорр по Чечне, — принялся знакомить нас главный.

— О, прекрасно! — начал я в своей обычной манере. — Тоже представляю наш Северный Кавказ — земляки, значит. Остаетесь тут пока? Великолепно. Будем есть пироги с сыром…

— Чьи пироги? — крепко пожимая руку, спросил Саид.

— Осетинские! — продолжал я все также весело. — Сейчас сюда придет мой старший друг Ирбек Кантемиров…

Саид нахмурился, тон у него явно переменился:

— Этих осетин давно бы уже пора поставить на место!

Я все не отпускал его руку:

— Вместе с их пирогами?

— Наши ничуть не хуже, — сказал он с нарочитым пренебрежением.

Ну, старые шутки само собой: я заоглядывался, повел глазами по заваленной бумагами столешнице, по углам стрельнул взглядом и даже посмотрел под стол, слегка наклонившись:

— Где они, где?

— Приглашаю тебя, — сказал Саид. — Ловлю на слове: запиши телефон.

Записал. И глянул на хозяина кабинета: всегда деликатного и дружелюбного Володю Ряшина:

— Но пока мы тут сами в гостях у Владимира Федоровича? А?!..

Саид опять крепко пожал руку, и все же, когда я спускался вниз, чтобы встретить, как полагалось по кавказскому, значит, этикету Ирбека — «уважаемого старшего», на душе у меня кошки скребли… Был у меня на этот счет, был грустный опыт.

Еще давненько, поближе к концу восьмидесятых позвонил как-то младший братик Ирбека — Мухтарбек, Миша. Пригласил на представление «Золотого Руна» в недавно созданном им, наконец, конном своем театре. Поблагодарил его и уточнил на полушутке: «С друзьями прикажешь или — без?»

«Ну, что ты! — воскликнул чуть не с испугом. — Как всегда!»

С друзьями, значит. Еще одна святыня из семейной традиции Кантемировых: законы товарищества.

Из станицы как раз приехал в Москву на какие-то хитрые курсы старинный мой, со школьных времен дружок — Федя Некрасов, главный врач районной Санэпидстанции. Вернувшийся в нашу Отрадную сразу после мединститута, он так и остался в ней, так и прикипел… Скольким мы обязаны ему — все те, кого судьба разбросала по всей России, кто дома бывал только во время отпуска да случайным мимоездом! И дело не в щедром угощении, выйти без которого от Феди почти никому не удавалось, — дело в другом. Провожая каждого из нас, он говорил: «Матери передай — пусть не стесняется, заходит…» И стареющие наши матери обращались к «Федору Ефимовичу» не только за отравой для крыс: Федя спасал их и от «грызунов» куда более прожорливых… светлая и тебе память, Федя!

Конечно, он тут же с радостью согласился пойти на джигитов посмотреть. Обрадовался и московский друг Толя Шавкута, терский казачок, прекрасный прозаик, который давно уже просил свести его с Кантемировыми.

Появился он вместе со своим однокашником из Грозного Магомедом Льяновым, инженером-нефтяником, только что вернувшимся из Ливии. Прошло уже около двух десятков лет — может быть, теперь я и не узнал бы Магомеда в толпе… Но ощущение острого и глубокого ума, удивительной доброжелательности и природного изящества до сих пор живы в памяти: как по-братски открыто, как сердечно мы разговаривали!

Что там ни говори, «агитпроп» свое печальное дело сделал: в России мало кто тогда представлял, какие грядут на нас великие беды. На Кавказе знали о них, пожалуй, больше, но говорили о них исключительно между собой. Мол, пусть-ка «старший брат» сам во всем разберется, а мы посмотрим, как ему это удастся, посмотрим… Мы с Магомедом говорили без недомолвок и с полуслова понимали друг дружку… где оно, подумаешь нынче с тоской, это взаимопонимание, где?!

Дела на Западе, говорили мы, идут совсем не блестяще: без очередной порции «живой крови» они скоро просто сдохли бы. Потому и затеян этот новый передел мира, который наверняка обернется для страны очередным тотальным грабежом… ах, если бы нашлись люди, которые это поняли и не дали бы снова обобрать Россию до нитки. Сколько годков жирела заграница на дивиденды с нашей революции да с гражданской войны? Нынче идет финансовая война, уже в прямом смысле: неужели так-таки заглотаем эту наживку с займами? Почему в таком случае не одолжить у арабов, которые не требуют сумасшедших процентов: хоть через сотню лет, сколько взял — столько верни. Само собой, что можно попасть в духовную зависимость от них: мусульмане набирают силу и своего не упустят. Ну, да на то ведь и щука в реке, чтобы наш карась не дремал…

Федя мой и Толя Шавкута тоже, судя по всему, нашли общий язык: позади нас с Магомедом то и дело слышался их общий дружелюбный смешок.

Денек стоял — лучше не бывает. Мы уже дошли пешочком до «Парка культуры», уже нашли сбитый из досок амфитеатр конников, и я пошел к Мухтарбеку за пригласительными. Вот мы прошли, вот стали рассаживаться…

— Слушай, а где Магомед? — спросил я у Толи. — Найдет нас? Билет ему не забыли отдать?

— Ему не нужен билет, — с грустной улыбкой сказал Толя.

Я еще не «врубился», как говорится. Удивился: мол, почему это?

Толя усмехнулся:

— Или ты — не кавказец? Разве будет ингуш осетинам аплодировать?

И тут до меня дошло:

— А я и забыл совсем, эх ты! А какой парень, а?

— Если бы ты поближе его узнал, — взялся мой друг сыпать мне соль на раны. — Я же не зря всегда повторяю: ингуши — «французы Кавказа»… да еще — Льяновы! Один из самых уважаемых тейпов. Родственники таких же знаменитых Мальсаговых… ты бы поверил, что он — бывший чемпион области по боксу? При этом его изяществе. Аристократ духа, да. Блестяще знает английский, в Новгороде в «Объединении» заведовал международным отделом, а потом вот поехал в Ливию, вернулся оттуда с орденом… знаешь, какой орден он получил от Каддафи? Высший их орден. Сказал ему, что с другом-писателем встречаюсь, назвал фамилию — он тебя пришел посмотреть… твой читатель!

Добил меня Толя — совсем добил.

Мухтарбек был явно в ударе, его настроение передалось не только участвовавшим в представлении джигитам, но и буквально каждой лошадке — каждой! Все трюки были исполнены высокого мастерства, каждая сцена — хоть конное сражение, а хоть пешее — была поставлена с блеском, и общий замысел — рассказать о благородстве, о силе и мужестве наших далеких предков — держал в драматическом напряжении не только юную часть публики, но вызывал искреннее восхищение старших: вот оно — то из прошлого, что должны мы хранить в себе и стараться взращивать в тех, кто по нашей теплой и все еще зеленой земле идет вслед за нами…

Тем более обидным казалось мне это незаметное исчезновение Магомеда: ведь и он чтит кавказские наши ценности, я это сразу ощутил в нем, нельзя было не ощутить… когда же мы открыто и чистосердечно соединим наши усилия, неужели этого так никогда и не случится?!