Русская рулетка

Основной причиной моего охотного приезда в данную семейку была разведка. Надо было для себя разузнать, чем дышит человек, которого Иван считал чуть ли ни главным противником задуманного им предприятия, весьма опасного и рискованного. Я ещё не знал всей сути дела, но угадывал тревогу и внутреннюю напряжённость, которые Иван, – следует отдать ему должное,– смог не показывать. Разведка проходила совсем не так, как я рассчитывал. Было о чём призадуматься, когда после бассейна я снова оделся и сидел в гостиной. Ольга запретила мне появляться на кухне, пока не позовёт, и поневоле пришлось заняться самокопанием, разбираться с новыми впечатлениями. Такое развлечение настроения не улучшало, скорее наоборот.

Под влиянием невесёлого настроения я дотянулся до телефонного аппарата на соседнем кресле, перенёс к себе на колени и, найдя в кармане рубашки визитную карточку Ивана, сначала принялся дозваниваться по всем указанным в ней рабочим номерам. Первый оказался занят; ко второму никто не подходил, хотя я держал трубку никак не меньше минуты, и с третьим была та же история – никто не желал отзываться. В офисе Ивана, очевидно, находился он, и только он. День ведь был воскресным, выходным. Чтобы удостовериться, я опять набрал первый номер. Теперь раздались гудки, но лишь на пятом трубку подняли.

– Слушаю, – требовательным голосом отозвался Иван.

– Это Андрей, – предупредил я негромко, в самый микрофон.

– Откуда звонишь? – спросил он как‑то очень уж спокойно.

– От нашей знакомой. – Я помедлил, подбирая слова. – Ты познакомил, прошлой ночью.

– А‑а, от неё, – сказал он. И вдруг удивился. – Что? Из квартиры?

– В общем и целом.

– Гм. А ты время не теряешь, – в его голосе были досада и неодобрение, которое сменялось отчуждением. – Мог бы предупредить.

– Ты ж всё время занят, – возразил я.

После короткой паузы Иван поинтересовался:

– Папаша там?

– Нет. Если только не прячется в одной из комнат. Я пока изучаю гостиную.

– Сейчас один?

– В гостиной? Да. А до этого обе гурии увлекли в бассейн.

Последнее предложение можно было опустить, но я не пожалел: пусть лучше от меня узнает о таких подробностях. Мне не нужны были его подозрения.

– Надеюсь, тебя пригласили не для плаванья?

Его холодный насмешливый тон показался мне неуместным и не понравился.

– Послушай внимательно, – начал я сухо. – Никто меня не покупает. Твоё утверждение, сейчас все двойные‑тройные агенты, ко мне не подходит. По разным причинам, в которые не хочу вдаваться. Тебе придётся выбирать: либо мне доверяешь, либо нет. Здесь я по личным причинам. Тебе лучше поверить, я с тобой в одной лодке.

Мне показалось, он всё же поверил, или вынужден был поверить.

– И долго будешь решать эти… личные дела? – проворчал он примирительно. – Я тебя искал. Ты мне нужен.

Теперь и мне пришлось собираться с мыслями.

– Не могу ж так вот, откланяться? – возразил я с неохотой. – Хотя бы пообедаю с ними.

– Чёрт с тобой, обедай! Жду к трём.

Он резко положил трубку. Я ему перезвонил.

– Без обиды, ладно? – И пообещал: – В три буду.

Он пробурчал нечто невнятное, я разобрал только – «чёртовы ведьмы».

Эти «чёртовы ведьмы» оказались неплохими хозяйками, по крайней мере в том, что касалось кухни. Готовить они умели. А у меня слабость к женщинам, которые имеют склонность к данному искусству. Почему‑то, всегда был уверен, у раздражительных и худых мужчин, у алкоголиков – матери или жёны не любили готовить. Возможно ошибаюсь, а к такому выводу меня подвигли личный опыт, личные наблюдения и тоскливые одинокие размышления. Но это мой опыт, мои наблюдения и размышления. Если мне нравится женщина, первым делом стараюсь увидеть её стряпню, вкусить её пищу. За разочарованием желудка неизбежно следует разочарование сердца и глаза, начинаешь замечать недостатки тела, которых прежде не видел.

– Теперь рассказывайте, почему сбежали из‑под венца, – строго потребовала младшая из «ведьм», когда я откинулся на мягкую спинку стула, чувствуя, что поясной ремень хорошо бы незаметно распустить.

С сытым удовлетворением, как военачальник после недавней битвы, я оглядывал стол и начинал замечать в Вике милые и волнующие достоинства. У неё, оказывалось, были очаровательные ямочки в уголках губ, а сами губы без губной помады – нежные, чуть влажные и… в общем, можно было позавидовать сигарете, которой они уделяли большое внимание. Я был бы не прочь, чтобы они уделяли такое внимание моим губам.

– Я слушаю, – с женским упорством потребовала Ольга.

Я попытался отделаться тяжким вдохом и понял, это не поможет.

– Долгая история. Опоздаешь на свиданье. Может, в другой раз?

– Свиданье подождёт, – безжалостно объявила девушка. – Я слушаю.

Опершись локтями о край стола, она подпёрла ладонями подбородок и всем видом показала, что вся внимание.

– Чего‑то мне недостаёт, – повёл я головой, осматривая просторную кухню.

Широкое окно выходило к парку. В просветах деревьев постоянно двигались крыши машин, напоминали о невидимой парковой дороге. Дневной свет от окна падал на развешенные полки и разнообразные столы итальянского гарнитура, на телевизор «Сони» с пристроенным под ним видеоплеером. Я задержал взгляд на большой электрической плите, над которой едва слышно работала вытяжка.

Ольга проявляла настойчивое терпение, точно перед ней сидела избалованная вниманием знаменитость, которой позволительно покапризничать. В Вике же ничего, кроме спокойной вежливости, я не заметил. Та и другая были в свободных халатах, – наверное, любили облачаться в них в домашней обстановке, – и трудно было определить, что там, под халатами. Обе, очевидно, чувствовали, что скрываемое халатами тогда меня не волновало, и это нас сближало, как старых знакомых.

– Чего же не хватает? – повторил я и уставился на Вику. – Ага, сигареты. Вот если твоя сестра…

– Дай ему сигарету, – распорядилась Ольга.

Вика без слов протянула мне наполовину опустошённую пачку, но я указал пальцем на ту сигарету, которую она курила. Она пожала плечами и отдала мне. Как будто освободившись от того, что ей мешало, неспешно подняла чашку с кофе, чуть отпила. Я больше не желал выносить её молчание.

– Дорогая Виктория, – обратился я с предельной вежливостью, чтобы ей трудно было не ответить. – Вы что, хозяйка дома? Нигде не вижу присутствия вашей матери. – Она смотрела мне в лицо, словно не слышала вопроса, и я вынужден был продолжить: – Не хочу обидеть, но сейчас вы взрослее своих лет. Не внешне, а … тонусом, что ли. Такое впечатление, на вас не халат, а тяжкое бремя забот и ответственности.

– Мне что, снять его? – вымолвила она, и усмешка обозначила ямочки в углах губ.

– Пожалуй, не стоит. Не уверен, под ним что‑то, кроме вас самих. А я не так пресыщен удовольствиями, как скажем, господа с известной картины Моне «Завтрак на траве»…

– У нас не завтрак на траве, а обед на кухне.

– Совершенно верно. Но мы уже предались греху чревоугодия. А когда совершён один грех, легко пасть ещё раз.

– Мы не будем этого делать.

– Разумеется. Мы не станем портить приятельские отношения ради беспокойной дружбы, которая может привести, Бог знает, к чему.

– Вас так напугала несостоявшаяся тёща? – в голосе у неё сквозила откровенная насмешка.

– Нет. Скорее прежний жизненный опыт.

– Он что, такой большой?

– Вполне достаточный, чтобы согласиться с мудрецом Толстым. Тот поощрял лентяев, советуя прочитать единственную книгу, но мудрую и вдумчиво.

– Да, но в таком случае книгу надо перечитывать, возвращаться к ней. Вы возвращались?

– Н‑нет, – признался я. – Как‑то не подумал об этом.

Сигарета потухла, напоследок от неё оторвался жалкий хвостик дыма, и я положил её в пепельницу из фарфора. Чтобы занять пальцы, стал сворачивать и разворачивать обёртку съеденной конфеты. Ольга разглядывала нас по очереди и вдруг вмешалась.

– Ничего не понимаю. Завтрак на траве, книги. О чём вы?