Страница 9 из 9
Глеб прикидывал подходы к мосту, а руки были заняты другим. Выбрасывателя у ружья не имелось, и потому он раз за разом переламывал ружье, разряжал его, стучал кистью с зажатыми в ней патронами по бедру, после чего вновь вгонял их в стволы. Раз, другой, третий, десятый, двадцатый. Автоматизма за полчаса не наработаешь, но лишним не будет: глядишь, в нужный момент и без заминки обойдется, которая иной раз ценою в жизнь. Кто же мог знать, что все так печально: там, на усадьбе, столько стволов осталось, значительно больше подходящих к случившемуся.
«Так, если подогнать джип к подножию холма, а они там уже будут меня поджидать, им только и останется вскочить в него. А потом, потом как карта ляжет: какими бы ни были быстрыми эти гадины, за машиной им не угнаться. Медлить смысла нет — скоро стемнеет. Попросить на всякий случай пистолет у Кошелева? Вряд ли он его даст, и правильно сделает».
— Как вы себя чувствуете, Андрей Владимирович? — обратился он к нему.
Возможно, придется помочь ему спуститься с холма. Или на себе спустить.
— Мне уже лучше, Глеб. Только ты вот что — выбрось-ка все это из головы.
— Что именно, Андрей Владимирович?
— То, что ты задумал, Глеб, — Кошелев пошевелился, и лицо его болезненно искривилось. — Не стоит, поверь мне. Будь я в лучшем состоянии, можно было бы и попробовать, но не в одиночку.
— Но машина, Андрей Владимирович…
— Глеб, вот что я тебе скажу: все намного страшней, чем может показаться, успел я налюбоваться тем, что творилось там, внизу. Сейчас, отойду немного, и мы пешочком, пешочком, так будет надежнее, поверь.
Слова Кошелева прозвучали больше просьбой, нежели увещеванием.
— Хорошо, Андрей Владимирович, я останусь, — пожал плечами Глеб.
Понятно: беспокоится Кошелев не за себя, практически беспомощного, за внука, а волноваться ему не стоит, не в том он состоянии.
— Кто-то едет, — Егор выглядел на удивление спокойным, Глеб даже его зауважал.
Мальчишка не мог не слышать их разговор, особенно утверждение Кошелева о том, что такое, как здесь, творится сейчас повсеместно. И он не приставал к деду с бесконечными вопросами: «А с мамой ничего не случится?» и так далее.
Звук мотора все приближался, и по нему было понятно, что из машины стараются выжать все. Наконец показалась и она сама — паркетник не из дешевых. Вернее, как раз из самых дорогих, черный и сверкающий лаком в тех местах, где его не запорошила дорожная пыль. Джип остановился примерно там же, где Чужинов бросил свой мотоцикл. Выходить из него никто не стал, наоборот, завизжали по асфальту шины, и он начал разворачиваться. Внезапно из кустов облепихи, росших на противоположной стороне дороги, молнией выскочила темная тень, и бросилась к машине.
Даже с того места, на котором находился Глеб, было слышно, как со звоном разбилось дверное стекло. Следом раздались испуганные крики, причем не одного человека, как минимум двух. Из кустов показывались все новые тени, и вскоре машина стала очень похожа на те, которых так много было у моста. С выбитыми окнами, и подтеками крови по пыльным дверцам.
Глеб вздрогнул всем телом: ведь такое же могло случиться и с ним, когда он остановил мотоцикл.
— Повезло тебе, Глеб, — услышал Чужинов голос Кошелева.
Обернувшись, он увидел его, опирающегося на Егора.
— Тебе повезло, — повторил тот. — Или, возможно, есть какая-то другая причина?
Другая причина? Мотоцикл тарахтит так, что его издалека слышно. Хотя… Уже на асфальте у «Днепра» сдох генератор, не привык мотоцикл к таким дальним вояжам, и сюда Глеб добирался на аккумуляторе. И если верно то, что утверждает Кошелев… Хотя, может быть, и действительно просто повезло.
Кошелев умер ночью. Возможно, его погубило то, что они перебрались на соседний холм, подальше от дороги и от моста, и на этом настоял сам Кошелев. К подножию он шел своими ногами, с помощью внука Егора, но вверх по склону Глебу пришлось нести его практически на себе.
Они расположились у раскидистой сосны. Когда-то очень давно дерево лишилось верхушки, и потому выросло похожим на гигантский куст. То, что и необходимо, если придется спасаться от нападения.
«Вряд ли они умеют лазить по деревьям, — размышлял Глеб. Еще в усадьбе он обратил внимание на конечности этих чудовищ, и они не были похожи ни на что. Ни на копыта, ни на звериные лапы, ни на обезьяньи, какая-то дикая смесь. — Главное, успеть вовремя на дерево забраться, потому что провести на нем целую ночь — занятие еще то».
Вторая половина ночи прошла в полудреме. По утро его принялось клонить в сон так, что веки, казалось, налились свинцом. Но едва он закрывал глаза, как ему мерещилась распростершееся в прыжке чудище с оскаленной пастью, Глеб судорожно хватался за ружье, ошалело оглядываясь вокруг.
Когда он в очередной раз водил перед собой ружьем, стряхивая остатки приснившегося кошмара, послышался голос Кошелева:
— Ты бы вздремнул, Глеб, я уже выспался.
В сереющем рассвете лицо его выглядело особенно бледно, но голос как будто бы звучал бодро.
— Как вы, Андрей Владимирович?
— Нормально, Глеб, нормально, спи, разбужу.
Чужинов прижался спиной к стволу сосны, накинул капюшон толстовки на голову, сунул руки под мышки — куртку отдал Егору, ему нужнее. Под утро значительно посвежело, и все же спать хотелось до одури. Казалось бы, с чего уставать, но за день он вымотался так, что чувствовал себя как будто выжатым.
«Нервы, все нервы, больше всего всегда пугаешься неизвестного».
Поерзал, устраиваясь поудобнее, несколько раз положил руку на лежавшее рядом ружье, как бы примериваясь, и заснул.
То, что Кошелев умер, Глеб понял сразу, едва открыв глаза. Было уже светло, вовсю пели птицы, радуясь новому дню, которое Кошелеву встретить уже не пришлось. Чужинов взглянул на Егора, завернувшегося в его куртку и свернувшегося калачиком.
«Пусть поспит, — подумал он. — Ничего изменить уже нельзя».
Он все же попытался прощупать пульс, на виске, на шее, на запястье, безрезультатно. Рука Кошелева, еще не закоченевшая, безвольно откинулась в сторону, когда он ее отпустил, задела Егора и тот открыл глаза.
Пока Глеб подбирал нужные слова, чтобы сообщить ему самое неприятное известие из всех тех, что только существуют — известие о смерти близкого человека, когда мальчишка посмотрел на деда и понял все сам.
Егор взглянул на Чужинова, Глеб кивнул:
— Мужайся, Егор, — только и сказал он.
Глаза у мальчишки блеснули слезами, но он справился, сильно прикусив губу и только шмыгнув носом.
Егор осторожно положил откинутую руку Кошелева на грудь деда, затем ее погладил:
— Глеб, деда ведь мы не смогли бы спасти?
— Нет, — покачал головой Чужинов.
«Наверное, нет. И все же, вероятно, стоило мне рискнуть. Возможно, не прав он был, настаивая на том, что беда пришла для всех сразу, и где-нибудь не так уж и далеко все осталось по-прежнему. Или не совсем по-прежнему, но там люди, много людей, и среди них есть врачи».
Перед тем как положить в неглубокую могилу тело Кошелева, Глеб вынул из его карманов документы, пистолет, и снял с руки часы. Хорошие, дорогие часы, намного лучшие, чем те, что были у него самого. Но разве дело в этом?
Часы он протянул Егору:
— Возьми, память от деда останется.
Тот взял их, надевать не стал, спрятав в карман джинсовой куртки.
— Попрощайся с дедом, — и Егор послушно присел рядом с телом Кошелева.
— Стрелять приходилось?
Егор кивнул:
— Да, из «Марголина». И еще из «Макарова», но совсем немного.
— Отец тоже военный?
Егор снова кивнул:
— Майор.
— А Андрей Владимирович? — Глеб взглянул в сторону невысокой могилы, где в изголовье был воткнут наспех сооруженный крест.
— Генерал-майор.
«Вот они-то и воспитывали тебя воином», — подумал Чужинов.
— Значит так, смотри и слушай внимательно. У этого пистолета, в отличие от ПМа, предохранитель снимается вверх. Видишь красную точку?
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.