Восемнадцать капсул красного цвета.

Владимир Корн

Восемнадцать капсул красного цвета

На небе только и разговоров, что о море. И о закате.

Пролог

Дождь лил уже который день подряд. Лил, не прекращая свое мокрое дело ни на секунду. Иногда он иссякал почти на нет, и тогда люди устремляли взгляды вверх, в робкой надежде увидеть лучик солнца в сером свинцовом кошмаре туч, затянувших все небо.

В доме, наскоро срубленном из сосновых стволов, за грубым дощатым столом расположилось четыре человека. Пятый крутился возле раскаленной печки-буржуйки, помешивая длиной деревянной ложкой содержимое кастрюли, испускающей вкусные запахи.

— Андрюха, скоро ты там? Народ заждался, — поинтересовался у него один из сидящих за столом, широкоплечий, что называется кряжистый, с крупной лобастой головой, стриженной под ноль. В нем легко было признать главного, и не потому, что выглядел он старше других

— Да сейчас уже, пять минут подождать не можете? Это же гречка, она недовар не любит, — откликнулся тот, которого назвали Андрюхой.

— …В этот самый момент она за руку меня и цапнула, — продолжил рассказчик, морщинистый, с большим кадыком на худой шее мужчина, занимавший место с торца стола, возле узкого, похожего на бойницу окна.

После чего завернул рукав камуфляжной куртки, чтобы продемонстрировать шрам. Шрам действительно выглядел ужасно, как будто из руки вырвали клок мяса. От татуировки на предплечье, явно тюремной, остался только нижняя часть — кончик кинжала или меча.

— Пошто именно туда? Обычно они в горло метят, — не глядя на рассказчика, с какой-то ленцой спросил еще один, бородатый, бездумно смотревший в темное окно.

— Часы на руке были, кварцевые.

— А что, ты тогда еще не знал?

— Да знал, иначе бы с тобой не разговаривал, просветили меня уже. Но в кварцевых, сколько там его? А сами часы — подарок, дороги мне были. От биксы одной, я из-за нее чуть даже в завязку не ушел. Такие вот дела.

— И из-за меньшего люди погибали. Часы-то где, сохранил?

— Выкинул, не настолько она мне и дорога, — щербато улыбнулся рассказчик.

Снаружи послышались чьи-то шаги по мокрой, раскисшей земле, затем раздались удары: кто-то явно сбивал налипшую грязь с обуви. Едва ли ни следом за этим открылась дверь, пропуская высокого мужчину в плащ-палатке с накинутым капюшоном.

— Здорово, мужики, — негромко поприветствовал всех гость, после чего неспешно снял плащ, чтобы повесить на свободный колышек возле буржуйки.

Затем снял автомат с груди, висевший на груди на задней антабке и пристроил его чуть дальше, так же — стволом вниз.

— Мужики в деревне… — начал было щербатый, но сразу же заткнулся, под строгим взглядом старшего.

— Здорово, Глеб, давно не виделись. Какими судьбами здесь оказался? — ответно поприветствовал он.

— Привет, Арсений. На постой к вам отправили, примете? — Глеб повел носом. — Вкусно пахнет. Гречка?

— Примем, чего спрашиваешь? Она самая. Проходи, присаживайся, вместе и поужинаем. Гость в дом — бог в дом, — зачем-то добавил он.

Щербатый взглянул на старшего вопросительно, и тот кивнул: да, он самый.

После чего шепотом добавил: «Это Чужак и есть». Взгляд щербатого сразу же переменился и явно стал уважительным.

Гость покопался в рюкзаке, достал пару банок говяжьей тушенки и литровую бутылку водки. После чего подошел к столу, и поставил все посередине: мол, не нахлебником заявился.

— Гостинчик вам от зайчика, — улыбнулся Глеб. — К каше самое то, — указал он подбородком на бутылку.

— Как бы от Петровича гостинчиков не отхватить, — опасливо сказал оторвавшийся от созерцания оконного стекла бородач.

— Петрович? Петрович слова не скажет, — заверил его и всех остальных, явно напрягшихся, гость. — Не волнуйся, старшой, все будет в ажуре, — затем, обращаясь к щербатому, вновь улыбнувшись, добавил. — За базар отвечаю, Атас.

— Вот и каша поспела, — и на столе появилась кастрюля, испускающая такой запах, что у всех поневоле рот наполнился слюной.

Арсений нерешительно посмотрел на бутылку: заверения заверениями, но Петрович насчет этого дела очень строг.

— Ну так что, кому первому? — и Глеб, скрутив с горлышка винтовую пробку, посмотрел на всех по очереди.

— А-а-а, давай мне, — щербатый, которого назвали Атасом, решительно придвинул алюминиевую кружку поближе к гостю. — Чужак, а ты откуда меня знаешь? — поинтересовался он, наблюдая за тем, как льется водка.

— Слышал, — неопределенно пожал плечами Глеб. — Тебе, кстати, привет передают.

От кого именно, он уточнить не успел: дверь открылась, и вошел тот, о котором и был недавно разговор, и кого собравшиеся так опасались — сам Петрович.

В вошедшем с одного взгляда можно было признать бывшего офицера: по выправке, по развороту плеч, по взгляду и многим другим вещам. Он действительно им был, Кирилл Петрович Викентьев, потомственным офицером.

За год до того, как все началось, полковник Викентьев закончил академию Генштаба. Все прочили ему блестящую карьеру, несмотря на не самый уживчивый характер и бескомпромиссность во многих вопросах. Но пять лет назад он стал бывшим полковником. Впрочем, как и все остальные, находящиеся здесь — бывшими учителями, слесарями, врачами и менеджерами по продажам.

Атас, завидя Викентьева, откинулся назад, все своим видом показывая: мол, кружка перед его носом оказалась совершенно случайно, причем самым чудесным образом.

— Вкусно пахнет, — заявил вошедший, как будто не замечая бутылку на столе. — Не угостите?

— Присаживайся, Петрович, какие вопросы?

Ему освободили место за столом, вручили ложку, и снова все притихли, ожидая, чем все закончится.

— Петрович, ты-то будешь? — спросил у него Глеб. — Что-то все отказываются.

— Наливай. Под такую кашу — то, что и нужно. И остальным тоже, это только с виду они все такие скромные.

Выпили молча, не чокаясь, без всяких тостов, и принялись за гречку, зачерпывая кашу из общей кастрюли. Некоторое время стояла тишина, и лишь изредка ложки звякали о край посудины. Наконец Викентьев отложил ложку в сторону.

— Баня готова, Глеб. Поужинаешь, можешь сразу же и идти. Обратишься к Заводчикову, тот выдаст тебе все, что считаешь необходимым, он в курсе. Белье, комок, продукты, патроны, возможно, что-то еще. Пользуйся случаем: все либо хлопок, либо шерсть — склад удачный попался, помимо синтетики, было достаточно и другого барахла.

— Это на базе, что недалеко от Выгино?

— Именно, — кивнул Викентьев.

Глеб качнул головой.

— Думаю, трудно было туда попасть — риск большой.

— Без хитрости не обошлось: запустили генератор прямо на дороге, а сами со стороны Выги, на лодках. Жаль только, что генератор всего час тридцать проработал, не все успели вынести. Опасаюсь, что в следующий раз такая уловка уже не пройдет. Отдыхайте, парни, — закончил он, поднимаясь на ноги. И уже от двери поинтересовался: — Кстати, Глеб, когда рассчитываешь отправиться?

— Послезавтра с утра, Петрович. День на подготовку — без этого не обойтись.

Викентьев кивнул, взглянул на всех и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Бриться без зеркала, в потемках, на ощупь — дело привычки. Глеб провел ладонью по подбородку, щекам: как будто бы все. Зашел еще разок в парную, посидел на верхней полке, но за веник больше не взялся. Окатился водой и начал одеваться.

На выходе из бани его поймал негромкий женский голос: «Глеб!»

— Слушаю, Марина, — подошел он к девушке, одетую в камуфляжную куртку и черную шапочку, из-под которой выбивались пряди светлых волос.

— Глеб, — зачастила она. — Я случайно узнала, что ты здесь, но ведь ты же знал? Почему не нашел? Ты же знаешь, как я рада тебя видеть.

— Пойдем, Марина, — накинул он плащ и на нее, прижимая девушку к себе. — Посидим где-нибудь, вот и дождь как будто бы утихает.