Страница 42 из 83
жение за три моря» Летописного извода, — например, по тому своду 80-х гг. XV века, который лежал в основе свода 1518 г. (Софийская II—Львовская летописи).
Но, как ни заманчиво это первое объяснение, 21оно, очевидно, не может быть принято. Дело в том, что ни первая, ни вторая лакуна «Хоже- ния» в списке А не является следствием механической утраты листов в этой рукописи. Л. 195 об. рукописи А завершает собой первую часть этой рукописи, с л. 196 начинается смена почерка, но последняя восьмилистная тетрадь первой части — лл. 188—195 — судя по соотношению листов и водяным знакам, сохранилась полностью. 22А это значит, что первая лакуна появилась не в списке А, а уже была в его непосредственном оригинале, который писец или писцы А точно — буква в букву — воспроизвели. Ярким примером такого стремления точно воспроизвести оригинал, включая явный дефект, служит вторая лакуна А, тоже повторенная в Л. После слов «змии же ходят по улицам, а длина ее две сажени» следует текст, относящийся к образам «Бута»: «В четвертые человек...», но грань между л. 202 об. и л. 203 списка А проходит не между словами о змее и «Буте», а чуть раньше: между словами «.. .ходят по улицам...» (л. 202 об.) и «а длина ее две сажени...» (л. 203). Очевидно, пропуск листа был в оригинале списка А, но писец на этот раз не сумел воспроизвести его буква в букву, а «заскочил» на л. 203 и уже на этом месте воспроизвел пропуск последующего текста. 23
Итак, более вероятным представляется второе объяснение: мы можем предполагать, что, несмотря на большую близость Л к А, текст Львовской летописи восходил не к рукописи А, а к ее оригиналу — своду 1518 г., хотя и А и Л стремились передать текст этого свода, и, в частности, содержащегося в нем «Хожения», с максимальной точностью. Иногда писцу Л это удавалось лучше, чем писцу А — отсюда отмеченные выше лучшие чтения Л.
Троицкий извод «Хожения за три моря» также связан с летописанием, но более косвенно, чем Летописный: в единственном дошедшем до нас полном списке этого извода «Хожение» находится в одном сборнике с Ермолинской летописью, хотя и в особой (третьей) части. На каком-то этапе своего существования рукопись находилась в Троице-Сергиевом монастыре. Это обстоятельство побудило В. А. Кучкина высказать предположение, что в основе Троицкого списка (извода) мог лежать текст «Хоже-
21Оно было высказано в качестве предположения автором этих строк в «Археографическом обзоре» к изданию 1958 г. (Хожение за три моря, 2-е изД., с. 175—176) и в статье: Лурье Я. С. Независимый летописный свод конца XV в. — источник Софийской II и Львовской летописей. — ТОДРЛ, т. XXVII. Л., 1973, с. 408—410.
22Ср.: Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV—XV вв., с. 227—228. Отсутствие признаков нехватки листа в А между л. 195 об. и 196 обнаружил Б. М. Клосс.
23Архивисты XVIII—начала XIX в., делавшие пометы на рукописи А, не заметили этого несовпадения начала лакуны с гранью между л. 202 и 203 и записали: «не хватает листа». Между л. 202 об. и 203 нет никаких следов вьцшвания текста; тетрадный счет также не говорит о лакупе: л. 196 имеет помету д (1); л. 204 — помету в (2); между ними полные восемь листов.
ни я», доставленный дьяку великого князя Василию Мамыреву. В. А. Куч- кин указал при этом на то обстоятельство, что Мамырев, умерший в 1490 г., был похоронен в Троице-Сергиевом монастыре и что он был весьма образованным человеком, знавшим греческий язык (сохранились греческие записи на переписанном им экземпляре Октоиха) и оставившим после себя переписанную и украшепную рукопись 16 пророков, которая «скорее всего» попала в Троицкий монастырь «вместе с другими рукописями библиотеки Василия Мамырева» — «среди них должны были быть и тетради Афанасия Никитина». 24
Однако запись о передаче тетрадей Никитина Мамыреву сохранилась в тексте Летописного, а не Троицкого извода. Напротив, текст Троицкого извода, как мы уже отмечали, имеет ряд явно вторичных черт. Мы не знаем, когда именно Троицкий список ф. 304, III, № 4 (М. 8665) был передан в библиотеку Троицкого монастыря, но эта богатейшая библиотека пополнялась из самых различных источников, и никаких признаков принадлежности Троицкой рукописи «Хожения» В. Мамыреву пет.
Обстоятельства написания Троицкого извода нам неизвестны (хотя извод этот сложился уже достаточно рано, ибо сама Троицкая рукопись — конца XV или самого начала XVI века), но можно предполагать, что основной список этого извода не уникален. Уже А. Д. Седельников обнаружил, а А. А. Зимин опубликовал отрывки из «Хожения за три моря», читающиеся в списке М, — сборнике конца XV в. ГБЛ, ф. 178, № 3271, содержащем ряд церковно-полемических (противоеретических) и летописных памятников. Отрывки «Хожения», читающиеся в М, очень невелики по объему — это всего четыре фрагмента по несколько слов в каждом. Заслуживает внимания характерное сходство одного чтения М с Т: вместо «Гундустаньскую землю» здесь читается «Густаньскую землю» (Т, л. 374). Это совпадение дало нам основание в издании 1958 г. связывать список М с версией Т, с оговоркой, однако, что «на основании единственного совпадения уверенно относить фрагмент из сборника Муз. № 3271 к троицкой редакции было бы преждевременно». 25В. А. Кучкин отметил еще одно совпадение М с Т — указание на то, что тот, кто «много плаваетъ», «въ многие грехывпадаеть» (Т, л. 383 об.) вместо «во многие бедывпадает» Летописного извода (Л, л. 452). В настоящем издании мы вновь подводим разночтения списка М к Троицкому изводу, по-прежнему считая, однако, такое текстологическое решение условным.
Сухановский извод (списки С и У) представляет уже иной, новый этап в истории текста «Хожения». Характерной особенностью этого извода является тщательное удаление всех черт религиозного свободомыс
24Кучкин В. А. Судьба «Хожения за три моря»..., с. 70—71.
25Хожение за три моря. 2-е изд., с. 177. Не совсем верно передает эту точку зрения В. А. Кучкин, приписывающий автору этих строк однозначное мнение, будто «текст фрагментов не связан общностью происхождения с Троицким списком, а непосредственно восходит к авторскому оригиналу» (К у.ч кин В. А. Судьба «Хожения за три моря»..., с. 73; высказанный в «Археографическом обзоре» к изданию 1Ѳ58 г. взгляд достаточно ясно выражает стемма к изданию 1958 г., упомянутая В. А. Кучкиным в прим. 49).
ли я, которые были свойственны Афанасию Никитину. 26Так, в этом изводе из текста исключено рассуждение автора о том, что «правую веру бог ведает, а правая вера бога единого знати, имя его призывати на всяком месте чисте чисту» (Т, л. 389 об.) — в Сухановском изводе мы читаем просто: «такова есть сила султана индейского бесерменского» (С, л. 420). Вместо отождествления восточного «намаза» с русской молитвой — «а намаз же их на восток по-русьски» (Т, л. 369 об.), Сухановский извод лаконично указывает: «А поклоны их на восток» (С, л. 415 об.). К мусульманской легенде о наказании города Рея за убийство шаха Хусейна этот извод осторожно добавляет: «.. . яко же безвернии бают в прелести своей» (С, л. 412). Заодно опущены (или частично переведены) почти все обращения к богу на восточных языках, встречающиеся в тексте Никитина.
Каково происхождение Сухановского извода «Хожения за три моря»? Уже К. Н. Сербина отметила близость списка Ундольского к тексту Троицкого списка. 27Эту близость можно подтвердить множеством примеров, относящихся к Сухановскому изводу в целом. И в Троицком, и в Сухановском изводах мы находим ряд совершенно одинаковых погрешностей в тексте: вместо «дория Гондустаньская» читается: «горы Гондустанъ- скые» (С, л. 411 об.; ср. Т, л. 369); вместо «салтан невелик» — «салтан великий» (С, л. 414 об.; ср. Т, л. 376); вместо «почку» — «посыку» (С, л. 417; ср. Т, л. 382); вместо «Сулханом» — «султаном» (С, л. 419 об.; ср. Т, л. 389) и т. д. Отразились на изводе XVII в. и характерные общие особенности Троицкого извода — удаление тверских реалий и «очищение» языка от просторечия («бедра» вместо «гузна» и т. д.). Извод XVII в. сохранил еще одно специфическое место Троицкого извода. Как мы уже отмечали, в Летописном изводе «Хожения» упоминалось, что Никитин, выехавший из Твери от «своего государя великого князя Михаила Борисовича», приехал на Кострому с «ыною грамотою великого князя». Троицкий извод в соответствии со своей антитверской тенденцией, попытался превратить этого «великого князя» в московского, но сделал это неудачно, в результате чего в Троицком списке возникла не совсем ясная фраза: «И князь великий отпустил мя всея Руси добровольно». В изводе XVII в. эта неуклюжая фраза оказалась исправленной 28на: «И князь великий всеа Росии отпустил мя доброволно» (С, л. 411 об.), в результате чего весь оборот стал понятней, хотя по-прежнему неясно, почему «князь великий всеа Росии» «отпускал» Никитина в Костроме.