Зеркальные очки

Они быстро прошагали по узкому коридору между рядами кабинок. Посетители задумчиво или с показной беззаботностью расхаживали от одной двери к другой, читали рекламу, разглядывали ролики, пытались найти в фетишистском индексировании свой код либидо, не смотрели друг на друга — разве что искоса, старательно соблюдали границы личного пространства, как будто боялись потревожить дремлющую сексуальную гибкость.

Откуда-то доносилась музыка — с подвыванием, с экстатическим оханьем. Красные огни напоминали о том, как просвечивают кровеносные сосуды в руке над яркой лампой. Негласные правила, регулирующие работу заведения, с кальвинистской неумолимостью складывались в своего рода полосу препятствий. Тут и там, в изгибах жарких узких коридоров, между рядами кабинок, усталые охранники в штатском, покачиваясь на каблуках, указывали праздно шатающимся: «Проходите, пожалуйста, не останавливайтесь. Жетоны вы можете приобрести при входе».

Рикенхарпу наглядно представилось, что галерея вытягивает его сексуальность, что пылесосные шланги в каждой кабинке сговорились высосать его оргонную энергию, [66]сделав его безвольным мерином.

«Пора отсюда уебывать», — решил он.

И тут, увидев надпись «ВЫХОД», они ринулись к ней и выскочили за дверь.

И оказались в переулке. Оглядывались вокруг, ожидая увидеть птичку. Но птички не было. Лишь серые пересечения пенобетонных плоскостей, шокирующе монотонные после жадного разноцветья тинглерной галереи.

Они вышли из переулка, помедлили секунду, рассматривая струящуюся в обе стороны толпу. Как будто встали на берегу бурлящей реки. А затем вступили в нее, Рикенхарпу казалось, что ноги мокнут от обратившейся в жидкость человеческой плоти, на одном инстинкте он следовал к цели: к «Хижине Гейти».

Сквозь черные облупившиеся двери из прессованного картона они ворвались во влажный мрак вестибюля «Хижины Гейти». Рикенхарп отдал Кармен свою куртку, чтобы она прикрыла голые груди.

— Тут только для мужчин, — пояснил он, — но если ты не будешь светить сиськами, может, и пустят…

Кармен натянула куртку, очень осторожно застегнула молнию; еще Рикенхарп выдал ей темные очки.

— Эй, Картер! — Рикенхарп постучал в окно перегородки рядом с запертой дверью.

За стеклом кто-то оторвался от экрана телевизора.

— Привет, — улыбнулся Картер.

Сам себя он называл «модным педрилой» и одет, соответственно, был в отороченную белым корабельносерую флексикожу под минимоно. Но реальные М&М с презрением отвергли бы его за светящуюся сережку, на которой то и дело промелькивало зелеными буковками: «Иди… на хуй… если… тебе… не… нравится… Иди… на хуй… если…» Они сочли бы подобное непозволительно медийным. Да и широкая жабья рожа Картера никак не укладывалась в стандарты минимоно.

— Девчонкам нельзя, Харпи. — Он заметил Кармен.

— Это трансвестит, — оправдался Рикенхарп и протянул сложенную двадцатку ньюбаксов в окошко. — О'кей?

— О'кей, под ее ответственность, — согласился Картер, засовывая двадцатку в темно-серые бикини.

— Конечно.

— Слышал о Гиэри?

— Не-а.

— Нагероинился вусмерть, от зеленых писек.

— Ой, бля!

У Рикенхарпа мурашки по телу забегали. Паранойя снова поднимала голову, и, чтобы успокоить ее, он сказал:

— По-любому, я не собираюсь тут ничего никому отлизывать. Мне Фрэнки нужен.

— Этот дебил? Здесь он, держит совет или что-то в этом роде. Но тебе все же придется заплатить за вход, дорогуша.

— Без вопросов, — согласился Рикенхарп.

Он вытащил из кармана еще одну двадцатку, но Кармен остановила его руку:

— За наш счет, — и выложила свою купюру.

— Чувак, — рассмеялся Картер, взяв деньги, — этому педику знатно изменили голос. — Он прекрасно понимал, что перед ним женщина. — Ты все еще играешь в…

— Больше нет, — оборвал Рикенхарп, пытаясь не вдаваться в больную тему.

Вершина голубога была позади; казалось, что все внутренности сделаны из картона и любое давление их раздавит. Мышцы ни с того ни с сего сводило судорогой, так нервные дети то и дело сучат ногами. Он разваливался. Необходима еще одна доза. Когда ты под кайфом, реальность поворачивается к тебе милым личиком; когда кайф уходит, реальность обнажает свое безобразное нутро. Надо записать, чтобы использовать в песне.

Картер нажал на кнопку — и дверь открылась. Когда они проходили сквозь проем, она разразилась неприятным смехом.

Внутри стояла полутьма, было жарко и влажно.

— Кажись, твоего голубога разбодяжили коксом, или метом, или еще чем, — сообщил Рикенхарп Кармен, когда они проходили мимо покореженных пеналов раздевалки. — Что-то меня ломает сильнее положенного.

— Вполне вероятно… «Зеленые письки» — это он о чем?

— Положительный результат анализа на СПИД-три, ну, который убивает за полтора месяца. Кидаешь пилюлю в мочу, и если моча зеленеет — ты его подцепил. Лекарства от этого нового СПИДа не существует, вот парень и… — Он пожал плечами.

— А что, блинь, это за мейсто? — поинтересовался Уиллоу.

— Типа бань для гомиков, только вот мыться негде, — пояснил ему Рикенхарп, понизив голос. — Тусовочное такое место. Половина тут — натуралы, проебавшие все бабло в казино, вот и спят тут, где подешевле, понял?

— Ага. А ты-то как прознать про нейго?

— Ты меня пидором назвал, да? — усмехнулся Рикенхарп.

В темной боковой нише кто-то рассмеялся его шутке.

— Мней это не нравиться, вот, — тихонько жаловался Уиллоу Юкио, — у гребаньих педивов — мильон гребаньих болезни. А если какой-нибудь мудьило, стейк загорелый, попытаться дрочить об мою нога?

— Просто идем, ничего не трогаем, — успокаивал его Юкио. — Рикенхарп знает, что делает.

«Надеюсь», — подумал Рикенхарп. Может, Фрэнки удастся безопасно сплавить их со Свободной зоны; может — нет.

Стены из черного прессованного картона, такой же лабиринт, как в тинглерной галерее, только наоборот. Больше обычной красной подсветки; этот характерный запах обильного трения кожи о кожу, а вдобавок — смесь разнообразных дымов, лосьонов, дешевого мыла и, конечно, неистребимая вонь пота. А еще, если принюхаться, лубриканты, эректильные спреи, протухшая сперма. Перегородки достигали высоты десяти футов, а потолок терялся во тьме над головой. Бывший пакгауз удивительным образом разделялся на слои: внизу клаустрофобия, вверху агорафобия. Они миновали абсолютно темный зал. Расплывающиеся, неразличимые лица, выражения на которых было не больше, чем на телекамерах, поворачивались в их сторону.

Подобного рода места не больно-то меняются и за полвека. Одни совсем захудалые, другие не совсем. В самых захудалых — неработающие туалеты, на экранах — расфокусированная порнография с шестнадцатимиллиметровой пленки, пьяный визг из динамиков как звуковое сопровождение. И «Хижина Гейти» была ровно из таких.

Они миновали игротеку: загаженные бильярдные столы, глючные видеоигры, раскуроченные торговые автоматы. На стенах между автоматами лохматились плакаты, изображавшие мужчин утонченно женственных и в то же время карикатурно брутальных: с огромными гениталиями и мускулами, напоминавшими скорее уже сексуальные объекты, с лицами калифорнийских серферов. Кармен прикусила язык, чтобы не рассмеяться, пораженная всепроникающим духом самолюбования.

Они миновали еще один зал, оформленный под амбар. Двое мужчин приходовали друг друга на деревянной скамье внутри «стойла». Хлопала влажная плоть. Уиллоу и Юкио отвернулись. Кармен зачарованно разглядывала гомосексуальный акт. Рикенхарп бесстрастно прошел мимо, он прокладывал путь сквозь полуночные гнезда мужчин, ласкающих друг друга, мужчин, спящих на скамейках и диванах, мужчин, раздраженно стряхивающих с себя во сне чужие, нежеланные руки. И наконец обнаружил Фрэнки в телевизионной гостиной.

Яркая, с радостно-желтыми стенами, гостиная была хорошо освещена, на столах — стандартные мотельные светильники, в углу диван, обычный цветной телевизор настроен на рок-канал, ряд мониторов на стене. Оказаться там — словно выйти из подземного мира. Фрэнки восседал на диване, поджидая посетителей.

66

Термин, введенный в конце 1930-х гг. психоаналитиком Вильгельмом Райхом для обозначения псевдонаучной «универсальной энергии жизни». По мнению Райха, физические и психические болезни являлись следствием блокирования в теле этой энергии.