Страница 36 из 41
Кто‑то переделал «с нами» на «сами». Трудновыполнимый номер, потому что делалось это на высоте второго или третьего этажа огромной кистью с немалым количеством краски.
– «Поезжайте сами на работы в Германию!» – весело прочел вслух пан Игнац. – Ну, вот видишь, Кристина. Нечего бояться. Я тысячу раз проезжал мимо – и хоть бы хны.
В эту минуту они заметили на тротуаре двух подвыпивших немцев, которые по очереди кричали хриплыми голосами:
– Такси! Рикша!
Один из них был Бруно.
Стасик съежился. Кшися хотела было стянуть с себя синий свитер и прицепить многочисленные банты, но сделать это было уже поздно да оно и не произвело бы теперь должного впечатления.
Бруно проревел своим зычным голосом:
– Rikscha ist da! Raus mit dieser polnischen Schweinerei![34]
Чтобы избежать ударов, они мгновенно выскочили из коляски. Кристина почти на лету схватила пачку с негативами и, если бы они не были так тщательно упакованы, наверняка разбила бы их, потому что с размаху ударила свертком о стену дома.
Отбежав немного, ребята оглянулись. Пьяные немцы, не обращая на них внимания, рассаживались в рикше поудобнее. Но им мешали оставшиеся там вещи.
Сосед Бруно взял в руки Галинку и с восторгом уставился на нее. Но Бруно отнял куклу, поднял вверх, помахал ею над головой и швырнул на землю.
– Галинка!.. – вскрикнула Кшися, видя, как фарфоровая голова, руки и ноги куклы разбились вдребезги.
Бруно развалился на сиденье, но, должно быть, почувствовал еще один сверток и с брезгливой миной швырнул вслед убегавшим.
Зеленая куртка мелькнула в воздухе, зеленые рукава затрепетали на ветру.
Увидев это, Бруно сразу протрезвел. Должно быть, ему вспомнилась недавняя встреча в Замке. Бросив удивленного дружка, он тотчас же выскочил из рикши и гигантскими прыжками помчался вслед за Кристиной и Стасиком.
Они летели как на крыльях, но подгоняемый ненавистью жандарм был проворней. На ходу Бруно не мог стрелять, но ребята чувствовали, что если только он их догонит, то прикладом и сапогами забьет насмерть.
Изнемогая от усталости, они свернули в какие‑то ворота. Кристина, взглянув мельком, увидела номер дома – Мазовецкая, 5.
– Кафе «Адрия», – пропыхтел Стасик. – У меня здесь знакомая официантка.
Они обежали парадный вход и направились к черному.
Поспешно затрезвонили в дверь на втором этаже.
– Вы чего? – выглянула завитая голова с узенькой белой наколкой.
– Позовите, пожалуйста, панну Нюсю.
– Панна Нюся сегодня выходная. Приходите завтра. И не подымайте такого тарарама, – ответила официантка, захлопывая дверь.
Они выглянули из окна. Во дворе, озираясь по сторонам, стоял Бруно. Возле него появился мужчина в гестаповской форме с овчаркой на поводке. Парень в коротких кожаных штанах что‑то услужливо им объяснял.
Бруно осмотрел один подъезд, вошел в соседний. Через минуту он появится и здесь. Тогда и им, и заветному свертку конец.
В эту минуту они увидели спускавшегося вниз по лестнице мужчину, в котором сразу же узнали элегантного незнакомца, встреченного ими после концерта в доме Миложенцких.
Мужчина, казалось, сошел со страниц самых лучших модных журналов, которые Кристина видела в портняжной мастерской у своей хозяйки. На нем было отлично скроенное легкое пальто из мягкой шерсти, на голове шляпа фирмы «Эдем», рука в замшевой перчатке держала зонтик с серебряной ручкой. Но больше всего удивил их обоих монокль, висевший на черной тесемке, просунутой в лацкан пальто.
Снизу отчетливо доносился громкий лай.
Мужчина выглянул в окно. Потом бросил взгляд на неподвижных, притаившихся ребят. Должно быть, узнал их. Рука в серой замшевой перчатке серебряной ручкой зонтика показывала: ступайте наверх.
Они послушались, хотя Стасик и ворчал всю дорогу: «Не нравится мне этот аккуратист. Сразу там, на Краковском, не понравился».
По мере того как они поднимались, подозрения их все усиливались. На третьем этаже двери были закрыты, на одной из дверей висела табличка: «Гестапо. Гимнастический зал». Испуганные, они поднялись еще выше.
Тут была дверь, ведущая на чердак, но и на ней тоже висел замок. Напрасно манил их к себе темный, уютный чердак со множеством закоулков, с видневшимся там, в глубине, переходом на другие чердаки. Грубая, сколоченная из неструганых досок дверь никого не пропускала.
Ребята оказались в западне. Сквозь щель в деревянном полу они следили за тем, как приближается опасность. Стасик почувствовал вдруг, что ладони у него взмокли от пота. И все же он по‑прежнему не выпускал из рук бечевки, которой был перевязан взятый на ходу у Кристины сверток.
Элегантный мужчина в сером поднял голову вверх, словно бы желая убедиться, что двум его юным жертвам уже не уйти. Казалось, эта ситуация его даже забавляет.
На лестнице послышались тяжелые шаги, громкая ругань Бруно и сердитый голос гестаповца, которого тянула за собой овчарка.
Путь им преградила надменная фигура человека в сером.
Бруно, державший приклад наготове для удара, замер. Но это длилось только мгновение.
Он еще не решался ударить встречного незнакомца, но сыпал проклятиями и колотил прикладом по перилам так, что, казалось, дрожал весь дом. При этом Бруно возбуждался все больше и больше. Еще мгновение, и он ударит стоящего перед ним человека, даже не узнав, с кем имеет дело.
Однако незнакомец все с тем же неизменным спокойствием вставил в глаз монокль и спросил:
– Wünsehen sie?[35]
Это было так неожиданно, что Бруно словно бы поперхнулся и как‑то сник, стал меньше ростом. Гестаповец тоже не произнес ни слова. Только пес продолжал сердито лаять.
– Эта собака ведет себя слишком агрессивно. Уведите ее отсюда, – произнес незнакомец на немецком языке с особой музыкальной интонацией, делающей его речь столь непохожей на тот отрывистый лай, который звучал на улице в виде военных команд. – Буду вам очень признателен! – добавил он властно.
Требование это, само по себе абсурдное, прозвучало так убедительно, что оба немца с извинениями попятились обратно.
Мужчина в сером спускался вниз вместе с ними.
Внизу Бруно стал ему что‑то объяснять. Кристина со Стасиком, понимавшие с пятого на десятое, услышали только, что какой‑то Knabe[36] из гитлерюгенд показал, будто именно сюда вбежали kleine polnische Banditen.[37]
Мужчина снисходительно заметил, что чрезмерное усердие и неопытность этого Knabe привели к такой ошибке.
– Ach so… kleine polnische Banditen… Ja… Jch habe diese auch gesehen…[38] но они свернули… в подъезд, через который можно пройти на соседнюю улицу… Чем дольше господин штурмбанфюрер будет стоять здесь, тем дальше эти маленькие бандиты убегут…
Он стал спускаться по ступенькам.
– Вот там есть проход, ведущий на соседнюю улицу. Это знает каждый ребенок, но господин штурмбанфюрер, должно быть, работает не на этом участке. Я очень тороплюсь, но если угодно, готов немножко проводить вас и показать дорогу… Bitte, mit mir…[39]
Бруно, притихший, послушный, следовал за ним.
Кристина со Стасиком не двигались с места, пока мужчина в сером, Бруно, гестаповец и не сводивший с них глаз мальчик из гитлерюгенд не исчезли в подъезде, имевшем два выхода.
Только тогда они сбежали вниз и вышли на улицу.
Рикши не было.
Куртка Стасика валялась вся в пыли.
– Подержи! – Стасик протянул Кристине сверток.
Поднял куртку и, даже не отряхнув, надел ее.
Глава XXVI
Станислав обошел стороной все те улицы, на которых, по словам прохожих, швабы устроили облаву, и теперь ждал Стасика и Кристину неподалеку от архитектурного отделения университета, на Познаньской, в маленьком, похожем на лисью нору, кафе, где к потолку поднимались клубы табачного дыма. Сюда заходили шоферы, рикши, возчики подкрепиться стаканом эрзац‑чая и потолковать о делах.
Для своих здесь всегда имелся напиток покрепче и кое‑какая закуска: ломоть хлеба с кровяной колбасой и кусочек огурца, свежего или соленого, в зависимости от времени года. Бывали здесь и пирожные, свои, «фирменные», покрытые сверху ядовито‑зеленой глазурью, которые считались здесь исключительно изысканным угощением.