Страница 35 из 41
Вот такое чудо и остановилось как раз возле Стасика. Удобное сиденье на две персоны, мягкая спинка, обложенные резиной ступени, слегка изогнутые изящные подлокотники, фонари, сигнальный гудок, навес и покрытие от дождя, сейчас опущенное.
В рикше сидела девочка, разодетая, словно кукла. Должно быть, дочка какого‑нибудь немецкого сановника, потому что польские дети во время войны так не одевались. Розовая юбка с оборками, широкая, как у балерины, полностью занимала двойное сиденье. На голове у девочки вздрагивал огромный розовый бант, два точно таких же банта трепетали в ее косах. Белые короткие носочки и сандалии дополняли наряд девочки, одетой, быть может, чересчур легко для сентябрьского холодного дня, но, должно быть, такова уж была прихоть избалованной единственной дочки.
Девочка держала в руках большую куклу с золотыми волосами, одетую точь‑в‑точь как она, с многочисленными бантиками.
– Wie gemütlich![30] – сказал проходивший мимо немец и, расчувствовавшись, улыбнулся.
В ту же минуту девочка в розовом отодвинулась в сторону, подобрала платье, освободив рядом с собой место, и сказала негромко, словно бы обращаясь к своей кукле:
– Садись быстрее!
Стасик, услышав знакомый голос и польскую речь, остолбенел от удивления.
Кукла упала на колени девочки, и из бантов выглянула сердитая физиономия Кшиси.
– Чего смотришь?! Залезай, а то не догоним!
Одним прыжком Стасик вскочил на сиденье.
А когда экипаж двинулся с места, Кристина, вздохнув, сказала:
– Придется мне за это целый месяц по вечерам драить рикшу.
– Где же ты ее раздобыла?
– Это пан Игнац с Беднарской… Мы договорились, и он отказывался от всех рейсов, хотя публика валила к нему самая шикарная, даже с валютой. А мы все время вас ждали… Я знала, что пригожусь…
И они помчались вдогонку за тележкой с книгами.
Рабочие старались тащить тележку помедленнее. Но охранники всячески подгоняли их, и, несмотря на опоздание, тележка уже подъезжала к Крулевской улице, откуда до университетских ворот оставалось метров двести, не больше.
В эту минуту тележке преградил дорогу элегантный экипаж. Рикша не сводил глаз с купола костела визитинок, словно увидел там что‑то интересное и теперь хотел обратить на это внимание своих пассажиров.
– Ist da!
– Нет!
– Есть!
В экипаже стояла девочка во всем розовом с большой куклой в руках, которой она что‑то показывала, от восторга хлопая при этом в ладоши. Вокруг них тотчас же собралась толпа зевак.
Тянувшие тележку рабочие и сопровождавшие их охранники тоже не могли сдержать любопытства и задрали головы.
– Was? Что случилось?
– Что там било?
– Das Vogel!
– Птица.
– Самолет.
– Голубь.
– Змей.
– Листовка.
Рикша двинулась с места.
Голоса понемногу утихали. Люди расходились, так и не зная толком, было ли там что‑нибудь или это им почудилось.
Тележка покатилась дальше к университетским воротам и остановилась возле сторожевых будок. Часовые тотчас же принялись за проверку привезенного груза. Кроме книжек, ничего не было.
Один из охранников, вдруг вспомнив что‑то, с подозрением глянул на пустое пространство между двумя стойками книг.
Но рикша уже скрылась за углом Крулевской улицы.
Глава XXIV
– Ты была на сто двадцать!
– Знаешь, в этих тряпках я чувствую себя ужасно неловко, – сказала Кристина. Она стащила с волос банты. Куклу положила рядом с собой.
– Это Галина кукла? – спросил Стасик.
– Я как будто что‑то предчувствовала, когда решила забрать Галинку домой… Иначе я бы не догадалась. А тут платье с оборочками, кукла – вот меня никто и не выкинул из рикши, хотя из магазина Мейнля все время выходила немчура… Приняли за дочку какого‑то начальника. Да еще так сладко улыбались… Ну и замерзла я, брр!
Из‑за спинки сиденья она вытащила синий, сильно поношенный свитер.
– Вот теперь все нормально, – сказала она, снова сделавшись незаметной и невзрачной.
– Ты была на сто двадцать! – повторил он. – Я тебя сразу и не узнал.
– А теперь узнаешь? И я теперь не на сто двадцать?
– Ты и теперь на сто двадцать! – с жаром заверил Стасик.
– Пан Игнац отвезет нас на Котиковую. Скоро будем на месте.
Стасик одобрительно кивнул.
Тут в разговор включился пан Игнац.
– Вы хорошо завернули сверток?
– Мы, когда выносили его оттуда…
– Не спрашиваю, откуда вы его выносили, я хочу знать, хорошо ли он запакован. Лучше еще раз проверьте и обвяжите веревкой – ребята дали знать, что в районе Маршалковской облава. Может, придется со свертком удирать или бросить его где‑нибудь по дороге…
– Не каркайте, пан Игнац, все идет как надо! – молодцевато сказал Стасик.
– Ты уже забыл, как получил по башке, – буркнул пан Игнац и свернул с Крулевской налево, на площадь Малаховского.
Они проехали мимо здания Захенты,[31] переименованного теперь в Haus der deutschen Kultur,[32] о чем свидетельствовала сделанная большими буквами надпись.
«Карета» остановилась. Из бачка, помещавшегося позади сиденья, пан Игнац вытащил сложенные в несколько раз листы бумаги и клубок веревки.
– Укладывайте ваше добро, – сказал он.
– Да ведь тут, пожалуй, небезопасно, рядом немцы шуруют… – забеспокоилась Кшися.
– Тут? Да с тех пор как тут устроили Дом немецкой культуры, сюда и палкой никого не загонишь. А там, где пусто, там облавы не будет.
И в самом деле, две мрачные полицейские машины промчались мимо, не обратив на одинокий экипаж внимания.
Стасик положил на сиденье вытащенный из тележки с книгами бесформенный сверток, который до сих пор держал в руках. Бумага во многих местах порвалась, казалось, еще немного, и он развалится.
– Может, у вас найдутся бумажные салфетки? – спросила Кристина.
– Хо! Хо! Какие мы воспитанные! Вот что значит бантики да складочки! – пошутил пан Игнац, но вытащил из своего хранилища и бумажные салфетки.
Кристина развернула пакет, переложила салфетками пластинки, сложила их в ровную стопку, обернула бумагой и перевязала.
Стасик вытащил из‑под свитера солдатскую куртку брата и натянул один рукав…
– Я в ней всегда…
– Лучше не делай этого, – сказала Кристина.
– Таких курток много.
– Таких курток много, но не на таких парнях, как ты.
– Не пугай!
– Не хватало только, чтобы ты налетел в ней на Бруно и чтобы он тебя узнал, – предостерегала Кристина.
– Ладно! Только отстань! – вздохнул он.
Он стащил куртку, скомкал ее и быстро завернул в первый попавшийся обрывок бумаги.
– Перевяжи веревкой, – посоветовал пан Игнац.
– Да не стоит! Она маленькая, легкая, я спрячу ее под мышку.
– Пан Игнац дело говорит. Завяжи! Что тебе стоит?
– Отстань, Кристина. Думаешь, если вырядилась, сразу поумнела? – взъерошился Стасик.
– Хватит ссориться, едем! – скомандовал пан Игнац.
Они сели поудобней.
Пан Игнац равномерно, как машина, нажимал на педали, при этом говорил без умолку. Он раздумывал, стоит ли ехать по Маршалковской, а оттуда по Котиковой. Там, как его недавно предупреждали, должна быть облава, да и мчавшиеся навстречу полицейские машины не сулили ничего хорошего. Экипаж свернул на Мазовецкую.
– Мне почему‑то страшно, – прошептала Кристина и вздрогнула, словно бы от холода.
– Наверное, потому, что там, на углу, грозный Arbeitsamt,[33] – добродушно рассмеялся пан Игнац. – Не бойся, тебя на работы не вывезут, слишком мала.
Она натянула на подбородок ворот своего синего потертого свитера, съежилась, словно хотела исчезнуть. Кукла лежала на сиденье между ними, беспомощно протянув вперед свои фарфоровые ручки.
Глава XXV
Им удалось благополучно миновать вызывавшее теперь всеобщий ужас здание Кредитного общества, откуда в принудительном порядке направляли огромное количество поляков на работы в Германию. Над дверьми вербовочного пункта виднелся огромный транспарант: «Поезжайте с нами на работы в Германию!»