Книга сияния

– Вашему раввину потребуется много внимания, – сообщил лекарь, бросив лишь взгляд на израненного рабби Ливо.

– Это вы мне говорите? – парировала Перл. – И ради этого стоило переходить мост?

– Суп и покой. Мне придется зашить ему рану, затем нужно будет накладывать вот этот бальзам, когда вы завтра смените повязку. Это лечебная смесь стянет рану как паутинка. Яичный желток, скипидар, если позволите, розовое масло.

Перл закатила глаза. Это все она знала и могла проделать сама.

– И сходите в аптеку. Ему нужна болеутоляющая смесь.

Про это тоже все знали.

Киракос оглядел комнату. Самая обычная спальня, ничего особенного, кровать, шкаф, стул, брачное ложе, на котором были зачаты и рождены дети раввина. «Старик так и умрет в этой постели», – подумал Киракос и на мгновение позавидовал раввину: у него есть семья – самая простая радость в этой жизни.

Йосель стоял у постели раввина. Большинство женщин вернулись по домам, но он так и не видел Рохели. Надо пройти мимо дома Зеева. Может, постучать в дверь – ибо разве они не славно бились плечом к плечу, не стали товарищами по оружию, он и муж его возлюбленной?

– Я слышал, Майзель погиб, – сказал Киракос. – Весьма сожалею.

– Майзель погиб? – воскликнул рабби Ливо. – Нет‑нет, этого не может быть, он не мог погибнуть!

– Погиб, – подтвердила Перл. – Наш мэр Майзель. И еще пятеро, включая двух женщин и одного мальчика, который встал перед своей матерью и спас ее ценой собственной жизни.

– Боже милостивый…

Раввин опустил глаза и начал читать «Йитгадал Вейиткадаш» – «возвеличенные и освященные именем Божьим».

– И глава Похоронного общества тоже погиб.

– Не надо, Перл, хватит.

– Я очень сожалею, – повторил Киракос. Он действительно сожалел, хотя сам не понимал почему.

– Мы будем оплакивать нашу утрату, – из глаз раввина текли слезы. – Подумать только, до чего я дожил! Майзель, лучший из людей, и маленький мальчик, который спасал свою мать!

– Раввин устал. Пожалуй, фрау, вам лучше будет покинуть комнату, пока я буду зашивать рану.

– Я совершенно определенно никуда не уйду.

– Перл, – простонал раввин. – Хватит, достаточно. Майзель, из всех остальных именно Майзель. Почему Майзель, Перл?

– А почему вообще кто‑то, Йегуда? Кто из нас заслуживает смерти?

– Иглу, Сергей.

– Вот игла.

– Продень в нее нить.

– Продел.

Несколько месяцев назад точно так же он зашивал кисть императору. Теперь – эта тонкая старческая рука. Киракос зашивал, накладывая аккуратные стежочки, чтобы на разорванной плоти не осталось потом уродливого красного шрама.

– Ну вот, – сказал Киракос, выпрямляя спину. – Император хочет знать, что будет с секретом после того, как несколько евреев погибли.

– Разве вы не видите, что рабби устал? – спросила Перл. – Вы сами только что сказали, что ему нужен покой.

– Император хочет знать, что будет с секретом теперь, когда несколько евреев погибли, – терпеливо повторил Киракос. – Я ничего не могу поделать. Я должен спросить. Он велел мне спросить.

– Вон, – сказала Перл, указывая пальцем на дверь. – Вон отсюда.

– Вы оба – вы, рабби, и голем – должны явиться в замок, чтобы оценить потерю необходимых слов. Я говорю от имени императора, не от своего.

– В самом деле? Может, вы вообще всегда говорите от имени императора и никогда от своего? – осведомилась Перл.

– Император только что спас ваше маленькое гетто, рабби. Вашей жене следует хорошенько это запомнить.

С этими словами Киракос поклонился и ушел в сопровождении своего молчаливого помощника.

– Они завернули за угол, – сообщил Кеплер. – Они у ворот, проходят ворота, уже на улице, все, уходят.

– Теперь императору потребуются все слова, – произнес рабби Ливо.

– С бабочками все идет превосходно, – с надеждой произнес Кеплер.

– Да, с бабочками все просто замечательно, – согласился Карел.

– Как бы замечательно с ними ни шло, – заметила Перл, – вечно они жить не будут.

– Нам следует дать вам отдохнуть, рабби. – Кеплер взял Карела на руки.

Перл пошла вперед вниз по лестнице, а за ней направился Кеплер с Карелом на руках.

– Когда в следующий раз поднимешься, Перл, – крикнул им вслед раввин, – принеси мне немного куриного бульона.

– Да‑да, конечно!

Но прежде чем открыть входную дверь, Перл повернулась к двум друзьям и прошептала:

– Найдите Рохель. Она куда‑то пропала.

27

Похороны павших состоялись, согласно Завету, как можно ближе ко дню смерти перед закатом. Похоронное общество – Хевра Кадиша – трудилось всю ночь после сражения, весь следующий день и вторую ночь. Богатые, бедные – все погибшие, включая Майзеля, самого богатого человека в Юденштадте, если не во всей Праге, удостоились одинаковых похорон, каково бы не было их положение. Каждого омыли в воде, в которой было размешано яйцо – символ начала и конца жизни. Ногти были обработаны палочками, волосы причесаны и убраны. Затем всех одели в рубашки, нижнее белье, полотняные саваны с воротниками. Вся погребальная одежда была белой. Гробы, из шести досок, были поставлены на солому, и за ними велся тщательный присмотр.

Рабби Ливо, сгорбленный, с повязкой на плече, провел похоронную службу и начал читать молитву: «Все, что ни делается Всемогущим, все к лучшему», пока гробы – из свежей сосновой древесины – опускались в могилы. Все скорбящие, которым одолжили рубашки, бросили в могилы три полных лопаты земли. А в похоронном зале был произнесен кадиш. Всю неделю ближайшим родственникам предстояло соблюдать шиву, сидя на полу.

А рабби пришлось заняться поисками Рохели. Карел разъезжал на своей телеге, Кеплер ходил по всему городу, оба расспрашивали о ней, но тщетно. Страшно подумать, что могло случиться с одинокой еврейкой, совершенно беззащитной, на улицах города. Кто‑то предположил – деликатно и неохотно, что Рохель Вернер ранена и лежит где‑то в пределах Юденштадта. Однако тщательный осмотр домов, проулков и даже туннелей Юденштадта ничего не дал. И наконец стало ясно, что Рохель могла так и не вернуться из Петржинского леса. Ибо дочери раввина все‑таки вспомнили о крови на юбке Рохели и о том, как она еле‑еле ковыляла позади.

– Кровь на юбке! – вскричал Зеев. – Этого не может быть! Ведь она беременна!

Йосель страшно побледнел и чуть не упал. Но заметила это лишь зоркая Перл.

Возможно, предположил кто‑то, Рохель была так слаба, что не смогла убежать от дикого зверя, и он задрал ее. Или убил лесной человек. Или она просто заблудилась. Несколько человек, среди которых были дочери рабби Ливо и Йосель, отправились в Петржинский лес.

Они обшарили все кусты, все склоны холма, но тщетно звали: «Рохель, Рохель!» Йосель, который был много сильнее остальных, в своих поисках в одиночку направился в самые дебри. Когда наступил вечер и небольшому отряду настала пора возвращаться в город с пустыми руками, снова собравшись вместе, люди внезапно выяснили, что Йосель тоже пропал. Он исчез так загадочно, словно деревья к нему потянулись, заключили его в свои объятия и целиком поглотили.

Только тогда (а Зеев тем временем, отделившись от отряда, снова отправился искать свою жену, хотя было уже темно) дочери раввина с определенной двусмысленностью вспомнили о своей трапезе на холме. Да, Йосель тогда проходил мимо. Однако до того, вспомнили они, Рохель от них отстала и какое‑то время они ее не видели. По сути, им даже пришлось ее покричать и поделиться грибами, ибо Рохель почти ничего не нашла. Лия также посчитала своим долгом упомянуть о том, что, когда Рохель чуть не утонула, ее спас именно Йосель. «А что она могла делать на берегу реки наедине с Йоселем?» – не желая отставать от сестры, осведомилась Мириам. Теперь, оглядываясь назад, Лия все увидела и поняла. Неясно, кто бросил первый камень, но недостойное предположение было сделано, и кто‑то еще с ним согласился, сосредоточенно кивая и говоря: «Да‑да, я тоже, тоже видела». Куда катился мир, если замужняя женщина ведет себя подобным образом?