Страница 39 из 63
Первая партия гиротаеров, которые «Дастине» пустила в продажу двадцатого мая, была раскуплена в Нью-Йорке в тот же день. «В будущее за три секунды!», «Мечта за $1000!», «Рай прямо сейчас!» — кричали сияющие рекламные щиты, голоса из телеэфира и пестрые банеры Интернета. Над городами Америки, словно праздничный фейерверк, взлетали и рассыпались тысячами светящиеся фосфором сфероиды, а Япония, Китай, Европа спешно приобретали лицензии на использование фантастического изобретения Дашкевича. Гиротаеры быстро дешевели, и в тот год в светлое будущее от «Дастине» купили себе «билеты» более пятисот миллионов человек.
Но 2012-й не был самым безумным годом. Скоро еще более совершенные и дешевые гиротаеры азиатского производства стали доступны каждому, как зажигалки в табачном ларьке. Кто-то восторженно говорил о счастливом разрешении проблем перенаселения, энергетики и экологии, о новой философии, религии, о вечной жизни. Банки обещали пять тысяч процентов по вкладам на триста лет! Почему бы нищему не стать миллионером за несколько секунд, спрятавшись под оболочкой торсионных полей? Медики говорили об абсолютном здоровье где-то там… И отчего бы не вылечить рак или СПИД сладкой таблеткой будущего? Политики лишь скромно гарантировали эдем по сходной цене. Над поселками, городами, странами, словно поднятая ветром пыль, плыли тучи коконов.
Человечество сошло с ума. Оно просто попалось на дьявольскую приманку, предложенную человеком с треугольным лицом. Купилось, как голодная толпа, которой бросили охапку банкнот, толпа, в которой честь, совесть, даже малая, горькая капля милосердия растоптаны множеством грязных ног, в которой и полные достоинства господа лишь ищут нетерпеливо случая смять в кулаке одну из хрустящих бумажек. Родители и дети, учителя, рабочие, призывники и генералы, уставшие, измученные президенты — все стремились скорее в будущее, в мир, где нет обычных человеческих бед, нищеты, болезней, неудач и безразличия. В тот самый мир. который сделает кто-то за них через сотни лет. Вот только кто?
В следующие два года население Земли сократилось на пять с половиной миллиардов. Не работали фабрики и заводы, остановились корабли и поезда, перестали существовать недавно полные жизни государства. Многие из оставшихся, сжимая в руке коробочку гиротаера, задавались вопросом: «А что же там, в будущем? Чего ждать, если уже теперь от человеческой цивилизации остались крошечные островки, мельчающие с каждым днем и зарастающие сорной травой? Что достанется тем, кто ушел на триста лет, глупо надеясь попасть в техногенный рай? Ведь их ждут лишь руины брошенных городов и дикая, чужая земля вокруг». Как и прежде, ответ давали стареющие плакаты «Дастине»: «Купи последнюю модель гиротаера — заряд на 800 лет! Купи и обмани всех! Купи десять приборов по цене девяти и путешествуй в будущих эпохах! Купи больше!». И многие покупали, а чаще просто брали на полках супермаркетов, не принадлежащих уже никому. Какой смысл оставаться в этом мире, сажать деревья, строить дома, если все еще остается надежда, что кто-нибудь когда-нибудь сделает это за тебя?
Он спустился по тропе среди скал к морю. Выпавший накануне снег почти растаял, лишь местами в расщелинах еще лежали рыхлые грязно-белые языки, сочившиеся мутными слезами по камням. Солнечный свет застрял в вязком волокне туч, застилавших небо до горизонта, и коконы казались совсем серыми, скорбными, как молчание у могилы. Тысячи их плавали в бухте, возле скал, выступавших из воды и у окончания мыса, кувыркались в волнах, как поплавки, или утопали наполовину в темной воде. Они стали необъяснимо тяжелы. Такого не могло быть, ведь заряда батарей даже в первых образцах должно было хватить на триста лет. И все же они опускались, падали в воду, даже тонули. Наверное, что-то происходило с торсионным экраном. Он становился проницаемым, зыбким, только Губин не мог понять, почему. Если бы это видел Дашкевич, то он, возможно, нашел бы ответ. Дашкевич… он всегда был умнее, талантливее его, только на этот раз гений в чем-то просчитался. Волны качали сфероиды, гнали к берегу. Ветер с запада приносил их гроздьями, летящими низко, и бросал в холодное, как небытие, море.
Губин прошел по берегу дальше, к ржавым сваям, торчавшим у края бухты. Когда-то здесь был деревянный настил, с которого мальчишки ловили рыбу и ныряли с куражом и шаловливыми вскриками. Теперь на этом месте остались лишь столбы с кусками арматуры, похожие издали на гниющие кресты. Возле кучи мусора Александр Сергеевич остановился и тут увидел девочку лет десяти, лежащую у берега в воде. Она казалась похожей на маленькую мертвую русалку с прозрачным, как студень, чуть зеленоватым телом и очень ясными голубыми глазами. Набежавшая волна перевернула ее, и рука, ударившись о камни, сбросила куски студенистой плоти. Русые волосы, спутавшиеся с водорослями, вода относила в сторону, туда, где лежали другие прозрачные мертвые люди. Их было много на мелководье вдоль берега, среди камней, выступавших над белыми лохмотьями пены, на дне, уходящем в холодный сумрак зимнего моря, — всюду лежали недвижимо или качались тихо тела, бывшие когда-то людьми.
— Господи! — Александр Сергеевич закрыл глаза, сминая в пальцах пряди своих белых хрустящих, как соль, волос, нащупал другой рукой сигареты и торопливо, жадно закурил. Человечество… нет, оно обмануло не Время, только себя. Облетело осенней листвой и пропало так бессмысленно. Неужели нам нужна лишь маленькая крошка приманки, чтобы плюнуть на все и, хлопнув дверью, оставить этот мир в поисках чего-то призрачно-лучшего?! Неужели за столько лет мы не расстались с иллюзией, что мир не игрушка, подаренная заботливыми родителями, — мир, он всего лишь дает нам шанс быть в нем.
Глотая дым, Губин смотрел на коконы, тихо падающие в море, на прозрачные тела, лежащие в холодной воде. Где же ваши души, — думал он, — поднимавшиеся прежде в небо, отражавшиеся от его светлой чаши и наполнявшие мир желанием, разумом, где они теперь?! Он затянулся последний раз, бросил окурок и вспомнил о странном крысином городе. Нечто необъяснимое, тихое, как тоска, и в то же время властное, влекло его к тому холму. Постояв немного еще, он зашагал к тропе, взбиравшейся между скал. Поднялся до грунтовой дороги и уже там снова ощутил взгляд, такой знакомый, преследовавший его не один месяц. Он огляделся по сторонам, посмотрел вдоль дороги, тянувшейся между стеблей сухих сорняков до дач, и вдруг увидел на камне маленькую крысу с серыми, влажными от слез глазами.
Лора Андронова
ФЕЛИДИАНИН
Мирта появилась на сто седьмой день, около десяти часов утра. Зашелестели опавшие листья, скрипнули переброшенные через канаву мостки. Я знал, что это она, но все равно вышел из укрытия и, прячась в тени разросшегося за лето дикого винограда, следил за ее приближением.
Я ждал.
Я ждал этого момента так долго, что иногда считал его свершившимся. Слова, которые я должен был сказать, давно выросли, вызрели во мне, они нетерпеливыми горошинами перекатывались под языком, тревожа, мешая.
Я должен объяснить все: где я пропадал эти месяцы, почему не мог появиться раньше. Рассказать, как надеялся, как искал ее.
Мирта.
Мир-та. Мир. Та. Имя-придыхание.
Она не изменилась — те же черные, стриженные короткой щеточкой волосы, подростковые, неуклюжие движения, беспокойные глаза. В пальцах тлела сигарета.
— Ты так и не бросила… — пробормотал я. Странно, что я подумал именно об этом, ведь я никогда ничего не имел против курения.
На ее левой руке, на тыльной стороне ладони, был шрам — тонкий, четкий, как от пореза стеклом.
Возле забора Мирта остановилась. Я подался ей навстречу. «Сейчас, — грохотало в висках. — Сейчас, сейчас…»
Тень виноградных листьев падала мне на лицо, холодила щеки и лоб. Я не дышал, ловя каждое ее движение, впитывая горьковатый, чуть табачный запах. Сердце не билось. Его просто не было — только пустой, ожидающий могильный провал.