Страница 35 из 43
Коренастый шел ко мне почти пританцовывая, зажав в кулаке колбаску с монетами. Приблизился ко мне неслышно, с бесстрастным лицом. Наклонясь вперед, я попытался сбить с ног Арта.
Утяжеленный монетами кулак прошелся по моим вытянутым рукам, словно камень сквозь облако пыли. Перед глазами заплясали огни, освещенный потолок сорвался с места, но я еще соображал. Он ударил второй раз. Теперь я уже ничего не замечал — вспыхнул ослепительный свет. Не было ничего — только тяжелый, болезненный свет. Затем — тьма, в которой, как бациллы под микроскопом, копошилось что-то красное. А потом уж ничто не светило, не копошилось, лишь темень и пустота, и резкий ветер, как при падении высоких стволов.
XXVIII
Мне казалось, что рядом женщина, сидящая возле лампы в ореоле света. Другой источник света бил мне в глаза, поэтому я опять прикрыл веки, пытаясь разглядеть ее сквозь ресницы. Волосы женщины были такого платинового цвета, что голова сияла, как серебряная ваза для фруктов. На ней было зеленое трикотажное платье с широким белым отложным воротником. У ног лежала блестящая сумочка с острыми уголками. Она курила, держа под рукой стакан с янтарной жидкостью.
Я осторожно сдвинул голову — стало больно, однако не больше, чем ожидал. Обнаружил, что весь перевязан, как фаршированная индюшка, подготовленная для духовки. Кисти рук схвачены сзади металлическими путами, от которых тянулась к щиколоткам веревка, пропадавшая дальше за краем кушетки, на которой я был растянут. За кушеткой веревка с поля зрения исчезала, но, пошевелив ступней, я убедился, что внизу она закреплена.
Убедившись в надежности своей упаковки, я открыл глаза и произнес:
— Добрый вечер.
Оторвав взгляд от какого-то дальнего горного склона, женщина повернулась лицом ко мне — голубые глаза ее напоминали озера в горах. Дождь по-прежнему стучал по крыше, но так отдаленно, словно доносился с того света.
— Как вы себя чувствуете? — голос был ровный, серебристый, очень шедший к ее волосам, и звонкий, как колокольчик в кукольном домике. Глупые ассоциации в моем положении.
— Восхитительно, — отозвался я. — Кто-то проехался зубодробилкой по моей челюсти.
— А чего вы ждали, мистер Марлоу, — букетов из орхидей?
— Гроб — самый обыкновенный. И не беспокойтесь о бронзовых или серебряных украшениях. Но не вздумайте развеять мой прах над голубым Пацификом. Меня больше устраивают черви. Знаете, черви бисексуальны и могут заниматься любовью с первым попавшимся.
— Пожалуй, вы несколько легкомысленны, — заметила она серьезно.
— Нельзя ли что-нибудь сделать со светом?
Поднявшись, она обошла кушетку — верхний свет погас. Полумрак принес мне блаженство.
— Не думаю, что вы так уж опасны, — сказала она, как бы оправдываясь. Фигура у нее оказалась скорее высокой, чем низкой, но вовсе не дылда — была худощавой, но никак не прошлогодний сухарь. Снова уселась на свое место.
— Значит, вам известно, как меня зовут.
— Вы хорошо поспали. Хватило времени обшарить ваши карманы. Делали с вами все, что хотели, разве что не бальзамировали. Значит, вы детектив.
— Это все, что они имеют против меня?
Промолчала. От сигареты, которой она помахивала, вился легкий дымок. Рука была небольшая, изящная, не похожая на костлявые грабли, которые нынче видишь у женщин.
— Который час? — спросил я.
Покосившись на запястье сквозь спирали дыма, она сказала:
— Семнадцать минут одиннадцатого. У вас свидание?
— Я бы не удивился. Это ведь дом при гараже Арта Хакка?
— Да.
— А где парни — роют могилу?
— Уехали кое-куда.
— Хотите сказать, вас оставили здесь одну.
Она, снова обернувшись ко мне, усмехнулась:
— Вы не представляете опасности.
— А я-то думал, вас здесь держат как узницу.
Похоже, она не удивилась, просто ее это позабавило.
— С чего вы взяли?
— Знаю, кто вы такая.
Большие голубые глаза резко сверкнули, губы сжались, но голос не изменился.
— Кроме того, боюсь, вы оказались в дурной ситуации. А я ненавижу убийства.
— И это говорит жена Эдди Марса! Фу, постыдились бы.
Ей это не пришлось по вкусу — пронзила меня взглядом, а я ответил ослепительной улыбкой.
— Если уж нельзя открыть эти браслеты, а я вам это и не советую, не могли бы уделить мне чуточку той влаги, которой так пренебрегаете.
Взяв стакан, в котором лопались, словно тщетные надежды, пузырьки, она склонилась надо мной. Ее дыхание было нежным, как глаза олененка. Я сделал глоток, и она отняла стакан, наблюдая, как жидкость идет по горлу.
Снова склонилась. Кровь в жилах у меня забегала, словно будущий квартиросъемщик, осматривающий дом.
— У вас лицо, как у боксера в нокауте, — сообщила она.
— Любуйтесь, пока есть возможность. Скоро и такого не будет.
Вскинув голову, она прислушалась, даже побледнела. Но лишь дождь стучал в стены. Отойдя, она встала ко мне боком, слегка наклонясь, глядя в пол.
— Вам непременно было нужно ехать сюда, совать голову в петлю? — тихо спросила она. — Эдди вам ничего не сделал. Знаете ведь хорошо, если бы я здесь не скрылась, у полиции не осталось бы сомнений, что Расти Рейгана убил Эдди.
— Что он и сделал.
Она не шевельнулась, не изменила позы, только слышно было ее громкое и быстрое дыхание. Я обшарил глазами комнату — две двери в одной стене, первая чуть приоткрыта, ковер с красно-коричневыми квадратами, голубые шторы на окнах, обои с крикливым рисунком из зеленых сосенок. Мебель, похоже, доставлена фирмами, которые рекламируются на автобусных остановках, — разномастная, но крепкая, устойчивая.
— Эдди его не трогал, — сказала она тихо. — Я уже целые месяцы не виделась с Расти Рейганом. Эдди не тот человек.
— Вы ведь покинули его стол и ложе, жили одна. Жильцы дома, где вы снимали квартиру, опознали Рейгана по фотографии.
— Это ложь, — холодно ответила она.
Я силился вспомнить, говорил мне об этом капитан Грегори или нет. Голова работала плохо — уверенности не было.
— И вообще вас это не касается, — добавила она.
— Меня все касается. Наняли, чтобы я это расследовал.
— Эдди не такой.
— Конечно, вы же любите гангстеров.
— Пока люди играют в азартные игры, будут и заведения для этого.
— Это в вас заговорил защитный рефлекс. Стоит человеку в одном обойти закон, он и в остальном пойдет против правил. Вы думаете, что Эдди всего лишь владелец казино. А я считаю, что, помимо этого, он еще промышляет порнографией, шантажирует, перепродает краденые машины, убивает с помощью наемников и подкупает продажных полицейских. Занимается всем, что приносит доход, всем, на чем удается что-то урвать. И не пытайтесь мне расписывать благородных гангстеров. Это не их амплуа.
— Он не убийца, — нахмурилась она.
— Лично — нет. Для этого у него есть Канино. Канино сегодня вечером убил одного человека — маленького, безвредного паренька, пытавшегося помочь кое-кому в беде. Убил его почти на моих глазах.
Она устало и недоверчиво усмехнулась.
— Ладно, — пробормотал я. — Можете не верить. Если Эдди такой отличный парень, с удовольствием поговорил бы с ним без Канино. Знаете же, как обойдется со мной Канино — выбьет зубы, а потом трахнет под дых, чтобы не скулил.
Склонив голову, она не реагировала, словно погруженная в свои мысли.
— Мне казалось, что платиновые волосы уже вышли из моды, — продолжал я просто затем, чтобы в комнате не наступила тишина, заставляя меня прислушиваться.
— Это же парик, глупенький. Пока не отрастут волосы.
Подняв руки, она сняла парик — голова оказалась коротко остриженной, под мальчика. Надела его опять.
— Кто вас так обкорнал?
Она удивилась:
— Сама остриглась. Зачем?
— Да. Зачем?
— Ну, чтобы доказать Эдди, что готова сделать то, чего он от меня хотел, — скрыться. Чтобы он не приказывал стеречь меня. Не бросила бы в беде, ведь я его люблю.