Страница 76 из 144
Генерал Алексеев уже давно подготовлял, как мы знаем, к весне 1917 года прорыв неприятельского фронта, который должен был бы принести нам окончательную победу. Он лично разработал во всех деталях план этого прорыва и назначил всякой войсковой части ее место и задачу в этой операции, так что всякая войсковая часть была у него на счету Особенно же важную и ответственную роль должна была сыграть в этой операции гвардия, которая именно для этого и была сосредоточена в соответствующем районе Юго-Западного фронта, далеко от столицы.
Прорыв этот должен был начаться в марте, как только будет благоприятная погода, и генерал Алексеев ревниво охранял всякую войсковую часть, которая должна была в нем участвовать, руководствуясь при этом теми же соображениями, какими он руководствовался при отказе дать войска для Босфорской операции, питая надежду, что мы достигнем победы раньше, чем вспыхнет революция.
Конечно, если бы его надежды оправдались, он был бы вознесен историей на степень гениального полководца, которая, однако, его дарованиям не соответствовала, — считал Бубнов, — ибо гениальным делает полководца способность предусматривать все, что может помешать исполнению его замысла. То, что генерал Алексеев не предусмотрел столь очевидной опасности, как революция, которая угрожала его оперативному замыслу, и не принял против этого соответствующих мер, значительно умаляет его полководческие способности и лежит на его ответственности»{58}.
Для полноты представления о душевном настрое Государя и Алексеева в те роковые дни, представляется важным напомнить отрывок из известного исследования генерала Дитерихса «Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале», написанного и изданного в период работы Приамурского Земского собора во Владивостоке в 1922 г.
«В этот трудный и ответственный момент государственной жизни России единственным советником при Государе был Его Начальник Штаба, генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев. Слишком известный, как выдающийся военный авторитет, чтобы останавливаться много на его характеристике, Михаил Васильевич, опытный и решительный в комбинациях и проведении стратегических операций, был чужд политическим движениям и так же, как и Государь, мягок и любвеобилен в вопросах внутренней гражданской жизни. С государственной точки зрения Государя на оценку последствий настоящей войны, Алексеев, по своему стратегическому уму, подходил к мировоззрению Императора ближе, чем все остальные Его советники и сотрудники. Но так же, как и Государь, он в ужасе останавливался перед принятием решений, могших, хотя бы со слабой долей вероятия, угрожать открытию внутренней кровопролитной и братоубийственной распри в то время, когда все силы и средства должны быть направлены на сохранение боеспособности фронта.
Государь и Алексеев, будучи сами по себе идеально чистыми и честными людьми, склонны были видеть те же качества и в окружавших их сотрудниках, слишком доверчиво относясь к честности и благоразумию исполнителей своих предначертаний.
Отсюда их колоссальная доверчивость, неумение разбираться в людях и одиночество в идейном творчестве.
Государь, посоветовавшись с Алексеевым, послал Председателю Совета министров повеление прервать заседания Государственной думы и Государственного совета до апреля месяца, но в то же время, побуждаемый, как Помазанник Божий, господствовавшим в Нем надо всем чувством бесконечной любви к Своим подданным, не был способен принять “гражданские” крутые меры в отношении отпавших от Него в грех по вере соблазнившихся членов Государственной думы. Он неохотно согласился на представление генерала Алексеева — подготовить к отправке в Петроград, в случае надобности, от Северного и Западного фронтов по одной бригаде пехоты и одной бригаде кавалерии, но приказал их не двигать впредь до Его личного указания, тем более, что военные власти Петрограда не теряли надежды справиться с уличными беспорядками своими средствами, прибегая к оружию лишь в крайних случаях…
Вечером 26 февраля, из совокупности донесений военных и правительственных агентов власти, Государь увидел, что среди военных начальников Петрограда нет должного единения как между собой, так и с администрацией города, а агенты правительственной власти проявляют признаки полной гражданской слабости и стремление поддаваться влиянию общих политических тенденций Думских революционных агентов. Государь в этот вечер долго беседовал с Михаилом Васильевичем Алексеевым, и с уверенностью можно заключить, что именно за эту ночь в Нем вполне определились те пути Его действий в последующие дни, которые исходили из духовных побуждений и принципов мировоззрения Царя, руководившего Им в течение всей Его жизни и, особенно, в период со времени начала этой последней грозной и ужасной европейской войны…
Смотря на все развертывавшиеся события с точки зрения сохранения государственного единства России и возбуждения се духовных сил для доведения войны до победоносного конца, Государь в предстоящих изысканиях выхода из создавшегося текущего момента предусматривал возможность изменения порядка образования исполнительного правительственного органа, что и высказывал как генералу Алексееву, так и генералу Иванову. Но, понимая, что конституционные тенденции русского интеллигентного общества совершенно не разделяются историческим мировоззрением народа “всея земли”, Он допускал найти почву для примирения двух сталкивающихся тенденций общественной и народной идей в сохранении инициативы государственного шага за Собой, как за Помазанником Божиим, стоящим в чувстве народной массы не только выше всякого Своего подданного, но и выше всякого другого закона, управляющего жизнью всего Государства…
Когда глубокой ночью с 28 февраля на 1 марта на станции Малая Вишера Ему доложили, что Тосно занято восставшими революционерами и следовать дальше в этом направлении нельзя, Он понял…
Он понял неминуемость разложения фронта под влиянием яда клеветы, потерю Россией боеспособности для продолжения внешней борьбы, гибель государства, гибель Богом вверенного Ему народа…
Надо было остановить распространение заразы… Остановить немедленно опасность… Остановить какой бы то ни было ценой…
Он понял, что как Помазанник Божий и как Царь русского государства, при обстоятельствах, когда руководящие круги населения, отвергнув Божественность власти, стали между Ним и народом “всея земли”, Он может и должен принести себя в жертву для будущего блага России Самого Себя… Он был в этот момент только русским Помазанником Божиим… Он был только для России».
Но все эти выводы и оценки будут сделаны уже спустя годы. А тогда, в начале марта 1917-го, перемены во власти, следующие за отречением Николая II, представлялись в Ставке вполне приемлемыми: династия Романовых продолжается, поскольку на престол вступит, по достижении совершеннолетия, юный Цесаревич Алексей Николаевич; готовый к сотрудничеству с общественностью регент Михаил Александрович Романов определяет государственную политику в сотрудничестве с представителями Государственной думы, на началах «ответственного министерства». Российские вооруженные силы возглавит авторитетный военачальник Великий князь Николай Николаевич Романов, а «бунташный» столичный округ окажется под командованием «популярного и авторитетного в глазах населения», «доблестного боевого генерала», имя которого было названо в дневной телеграмме Родзянко, — генерал-лейтенанта Л.Г. Корнилова. Он, по мнению Алексеева, сможет добиться «успокоения столицы и водворения порядка». Подобное сочетание руководителей военной и гражданской власти, как казалось многим, наилучшим образом обеспечивало главное — необходимое для победы «единство фронта и тыла».
Лукомский и Базили отправили в Псков скорректированный текст Манифеста, в котором слова об ответственном министерстве были заменены на слова об отречении Императора от престола в пользу сына… Николай II отрекался от трона, Алексей вступал на престол, Михаил делался регентом, Россия становилась конституционной монархией. Дума получала полную свободу выполнять свои государственные обязанности, связанные с продолжением войны. Генерал Борисов вспоминал: «Алексеев вошел ко мне в комнату и сказал: “Поздравляю вас с конституционной монархией”. Он был доволен, и спокоен за будущее войны, а с нею — и России. Я спросил: “Отчего не с республикой?” Алексеев ответил: “Для республики у нас нет готовых людей”. Этот ответ Алексеева показывает глубину его государственного взгляда. Но кругом уже все шло, видимо, к республике».