Лишний

“Странно. Очень странно. Частокол ставили явно с умом, но кто же громоздит ворота вдвое шире необходимого, да еще прямо перед цитаделью последней обороны. Нет, если конница прорвав ворота ворвется прямо на мощенный двор, получится неплохой мешок и обстрел с трех сторон свою роль несомненно сыграет, но так штурмовать может только идиот, да и навряд ли хутор способен выставить много бойцов, так, что баррикада перед узкими воротами даже на взгляд такого профана как я куда надежнее. Хм… похоже Григ фортификатор еще тот. Слышал звон, да не знает откуда он. Придется до хрена переделывать.

Да, Григ, конечно, кулак и мироед, но хозяйство у него справное, как впрочем и положено кулаку и мироеду, который по необразованности не знает, что рабский труд менее производителен, чем наемный. На хуторе Григ из своего большого семейства выколачивал вполне приличную производительность и качество. А для непонятливых на заднем дворе была вкопана широкая прочная лавка, привязав к которой, отец-командир не торопясь, вдумчиво объяснял политику отдельно взятого хутора особо тупым и ленивым, грамотно используя широкую плеть из мягкой кожи. Почему мягкой? А кому нужно, чтоб выпоротый работник потом три-четыре дня встать не мог. И работать не может, да еще корми его зазря.”

В том, что воспитательный комплекс используется по полной, новый владелец убедился обнаружив на лавке привязанную бабу. Вытянутые руки и ноги связаны и крепко прихвачены веревкой к лавке. Задранное на голову платье, оголяет тело до самых лопаток. Похоже как и на средневековой Руси сервы обходятся без нижнего белья. Красных полос на теле нет, только синие—и старые и почти свежие, видать Григ не ленился на ниве воспитания.

Помедлив, Алекс вынул нож, конечно, эта женщина в чем-то провинилась, работы на хуторе много и просто так никого “отдыхать” рачительный хозяин днем не отправит, для этого вечер есть, но… пусть уж будет амнистия в честь смены хозяина. Уже поднеся лезвие к веревке, Алекс сплюнул и отложив нож, принялся распутывать нехитрые узлы. Это не Земля, веревочку в супермаркете не купишь.

—Имя. Кто ты?—вопрос прозвучал помимо воли брезгливо—развязывая веревки, Алекс низко наклонился к грязному потному телу и уловил весьма характерный, знакомый каждому мужику, запах. Похоже баба угодила на экзекуцию за недостаточную старательность.

—Лиза. Я жена брата хозяина, господин,—женщина скатилась с лавки прямо на колени и говорила едва слышно, с трудом шевеля пересохшим горлом.

—Мыться. Вся. Очень чисто. Потом идти двор, помогать Зита.

—Да, господин!

Не оглядываясь, Алекс пошел к амбару, почему-то он совершенно не сомневался, женщине даже в голову не придет ослушаться.

Захват хутора вывел бывшего студента из жестко-однонаправленного состояния последних дней. “Дойти и не умереть”,—все остальное, как несущественное, безжалостно отметалось на второй план. Так юзер сплавляет все второстепенное с дисплея, загоняет программы в фоновый режим, полностью загружая процессор основной задачей. Сейчас, эта несомненно важная, но узкая и, скажем прямо, прикладная задача, выполнена и мозговой процессор попаданца свободен, для дальнейшего успешного выживания, стало чрезвычайно важно установить приоритеты, иначе мозги тупо висли под градом проблем. Нужен тайм-аут. Его удивляло и несколько беспокоило собственное равнодушие к коренным обирателям хутора. Как-то совсем не грузила проблема рабства, бесправия и насилия. Рулил прагматизм. Нет бесправно угнетенных, есть сервы, которые живут и работают именно так. Здесь и сейчас по другому быть не могло.

Уж как учителя еще советской школы убеждали Алекса в прогрессивности Пугачева с Разиным! Увы, даже самый распоследний двоечник-второгодник понимал, что поднятые ими восстания не более чем бандитский беспредел в особо крупных размерах, а сами народные вожаки кроме кровавой бани ничего сотворить не способны. Всему свое время… Это конечно не отменяло возможности всяческих послаблений вроде “замены продразверстки продуктовым налогом”… тьфу! Барщины арендой, крепостной зависимости контрактом и прочая, тому подобная, бодяга. Даже не штудируя труды всевозможных создателей-разработчиков теории и практики развития человечества, он понимал, что сии революционные пертурбации здесь и сейчас реальны только сверху и то лишь, так сказать, в зоне личной ответственности. Эволюция, короче, и главное не переборщить, не переспешить. Экономика—да, а вот социально-политическими реформы ничего кроме сумятицы не принесут. Смертельной сумятицы. Крестьянский бунт не нужен, не нужна конфронтация с соседями. А свалившаяся как снег на голову свобода—штука опасная. Умные, трудолюбивые, а главное, не слишком морально-озабоченные, никуда не денутся и все плюсики унюхают и схавают, быстренько прибрав братьев своих, тех кто по-проще, по-честнее и победнее, к рукам. Нет, производительность конечно повысится и в закромах возможно станет получше, но основную часть прибыли прихватизируют именно эти шустренькие. На Земле за отмену и рабства, и крепостного права ратовали социалисты-бездельники, но дело с мертвой точки сдернули нарождающиеся промышленники—раба нужно кормить и содержать, а крепостному что-то дать в аренду. Зачем собственнику завода такие сложности?! Куда проще платить, а чтоб особо рот не разевали, на улице должно быть много-много голодных желающих. Самих же угнетенных столь глобальные вопросы, по большей мере, просто не интересовали. Люди по своей натуре очень консервативны, особенно крестьяне. Смешно, но когда при рождении Советской власти большевики решили освободить угнетенных восточных женщин от паранджи, больше всего протестовали сами освобождаемые!{2}

Лишь глянув в глаза толпы хуторян сразу после стихийного захвата, Алекс прямо таки нутром почувствовал, что братание народов отменяется. Освободителя в нем не увидели, зато явно углядели злобного поработителя и насильника. И сейчас, стоя в дверях амбара, он всем телом ощущал волны страха и ненависти.

—Работать огород. Хорошо работать. Ходить за хутор нет.

—Да, господин,—нестройный хор голосов и шум поднимающихся с колен людей. На хуторе появился новый хозяин.

Хуторян Алекс не презирал и даже не осуждал. Нормальное поведение безответного рабочего быдла. Он для них захватчик и если Алекс начнет разговор на тему “мир, дружба, жвачка”, его просто не поймут. Значит не стоит спешить и идти совсем уж поперек ожиданий. Ловля вшей и блох не его хобби.”

Алекс усмехнулся:

“Вот же кокетка, блин! Что делать, что делать. Да моя личная жаба с моим же личным хомяком давно уже добазарилась, определив захваченный хутор в разряд “Мое, отстаньте все, не то покусаю”. Я захватчик и поработитель, но в своем праве. Они напали и схлопотали вполне адекватную ответку. Может кому-то покажется, что слишком жестоко. Но понятие “необходимая оборона” на Аренге отсутствует, голимое право сильного. И дать слабину, значит похоронить себя.”

Мировая с Григом невозможна по определению, это только в книжках, после смертельно опасной драки, по очень серьезному, а что может быть серьезней собственности и денег, поводу, взрослые мужики выпивают на мировую обсуждая взаимные претензии, а после последнего кувшинчика, готовы жизнь отдать друг за друга. А уж незыблемые правила кабацкой драки… Все эти “разойдись рука и раззудись плечо” красивы только с виду, сам Алекс предпочитал руководствоваться гораздо более реальным: “Будь сдержан, но обнажив ствол—стреляй!”. Какие правила могут остановить разогретого дурным алкоголем и так-то не шибко умного любителя почесать кулаки, если он получил серьезный отпор. Хорошо если хоть нож под руку не ввернется. А все эти стенка на стенку, не более чем возня в курятнике. Алекс в живую представил себе, как дюжий кузнец с фингалом на половину морды, ворочается в навозной луже, пока стражники хором пользуют его жену с дочкой, и злобно бормочет сквозь зубы: “Зато мы вчера стенкой свинопадским наваляли”. Сюр, конечно, полный и преувеличение, да, что там, гротеск голимый. Но сердцевинка-то вполне реальная. Пусть долбятся стенка на стенка, да в кабаках и тавернах наикрутейшего ищут. Зато, спустив по-мелочи пар, под любые капризы владетеля[11]подставит и холку, и задницу чуть ли не с радостью.