Возможны варианты

- Ложись-ка ты спать, - сказал Стас. - Помочь раздеться?

Я болезненно поморщился и попросил:

- Не ори. Голова болит.

Стас встал в дверях, упираясь ладонями в косяки и, очевидно, не представляя, что делать дальше. Я сжал виски ладонями и тихо сказал:

- Проходи. Сядь и молчи. Я скоро буду в порядке.

Он подчинился. Несколько минут мы сидели в благословенной тишине. Наконец, боль ослабла. Я осторожно покрутил головой, удостоверяясь в этом, и спросил у Стаса:

- Чаю будешь?

Он подозрительно посмотрел на меня:

- Ты что, трезвый?

- Конечно! - удивился я.

- Ты меня разыгрывал?- спросил он, разглядывая меня, - Не мог ты разыгрывать. От тебя вон как разит!

Конечно. Я и сам это чувствовал. Я достал платок из шкафа и вытер пот с лица.

- Потому что выделение через кожу идёт, умник, - мрачно объяснил я ему, - Иди себе сам чайку сделай, я пока душ приму.

Кожа была липкой, да и волосы, казалось, слиплись сосульками. Я долго с наслаждением стоял под холодными струями, потом сделал воду теплее и несколько раз вымыл голову.

Завернувшись в халат, я пошёл к своему гостю. Стас сидел в спальне за компьютером и раскладывал пасьянс. Рядом с ним стояла пустая чашка.

Мне не понравилось, что он залез в компьютер без спросу, но цепляться я не стал, просто предложил перейти в другую комнату.

Я опять чувствовал голод, но теперь это было терпимо. Чтобы немного отвлечься, я достал из бара бутылку вина, и спросил у Стаса:

- Налить?

- Я за рулём, - отказался он. - Мне кажется, что и тебе на сегодня хватит.

- Спасибо, папочка, - раздражённо сказал я и плеснул себе в бокал. - Мог бы уже и заметить, что от вина в чистом виде мы практически не пьянеем. Что тебе вообще здесь надо?

- Да так, - пожал плечами он, - Говорят, тебя три недели никто не видел, вот и зашёл проведать. Чем занимался?

- Три недели? Не может быть!

Мне казалось, что прошла неделя, не больше. Ну, похандрил немного... Мне и есть то не хотелось! И вдруг пришло осознание. Я поднял взгляд на Стаса и потрясённо пробормотал:

- Умирал, наверное.

Он не понял - решил, что я говорю фигурально - и небрежно поинтересовался:

- Что случилось-то?

Рассказывать не хотелось, но ведь всё равно узнает, не от меня, так от других.

- Девушка ушла, - мрачно доложил я.

- И что? - удивился он. - Меня знаешь сколько девушек бросало? Так что теперь, из-за каждой в петлю лезть?

Я подумал, что Кристи - не каждая, но промолчал. Дискутировать не хотелось.

- Я домой ездил, - начал рассказывать он, - только вчера вернулся. Данил сказал, что ты не появляешься. Он за тебя беспокоится, а зайти не может, говорит, что у вас не принято вмешиваться, - он помолчал, ожидая моей реакции, и добавил: - Странная этика.

- У всех свои странности, - вяло согласился я. - Ты хоть понимаешь, что я мог тебя убить?

- Так уж сразу и убить, - отмахнулся он, - ну, кровь бы пустил, на худой конец.

Раздражение захлестнуло мутной волной. Я подождал, пока оно уляжется и тихо спросил:

- Забыл, кто я такой? У меня бывают моменты, когда хочется убивать.

Я надеялся, что мой голос звучит зловеще: хотел, чтобы Стас понял, но не знал, как объяснить труднопреодолимое желание рвать и терзать живую плоть.

- Часто? - спросил он без особого интереса.

- По-разному. Сейчас редко, - сознался я. - Иногда просто так, но обычно после кормёжки. После такой голодовки я элементарно мог потерять самоконтроль.

- Ой, да ладно тебе! - легкомысленно отозвался он. - Не потерял же!

У меня болезненно сжалось сердце - слова были Кристинины, и интонации тоже её. Снова нахлынуло раздражение. Я подозрительно спросил:

- Ты что, видишься с Кристи?

- Было разок, - согласился он. - Она к Таньке моей заходила. Знаешь, Ник, ты не обижайся, но бросила она тебя - и правильно сделала. Что ты к ней привязался? Только жизнь портишь.

- Она любит меня, - возразил я.

- Так это ещё хуже, - рассудительно сказал он. - Когда она теперь на парней сможет смотреть? Сам подумай, какая ты ей пара? Нормальная девчонка: ей замуж надо, детей рожать. Что тебе, развлечься не с кем? Другую найдёшь!

- Мне не нужна другая, - хмуро возразил я.

Взгляд Стаса неожиданно стал цепким и острым. Неловко мне стало под его взглядом.

- Так ты любишь её, что ли?

Я замер и неуверенно ответил:

- Нет. Я когда-то любил, это было совсем не так. Просто Кристи мне нужна.

- Психиатр тебе нужен, - веско сказал Стас. - Что за беспомощный лепет? Уши в трубочку сворачиваются. Тебе сколько лет? Можно было бы уже мозгов поднабрать.

Я не ответил. Стас немного подождал и примирительно добавил:

- Мне кажется, это нормально, что любят каждый раз по-разному. К разным людям и чувства одинаковыми быть не могут, тем более, ты и сам со временем меняешься. Определился бы ты как-нибудь. А то и сам мучаешься, и Кристину мучаешь.

Он ещё немного помолчал, разглядывая меня, и спросил:

- Что у тебя с волосами?

- А что у меня с волосами? - удивился я.

- О, голос прорезался! - съехидничал Стас, - Поседел, что ли?

Я подошёл к зеркалу и осмотрел свою шевелюру.

- Краска смывается. У меня оттенок держится хуже, чем у людей, - объяснил я Стасу, и внезапно решил, что надо попробовать смыть её полностью. - Ты что, тему меняешь?

- А не надо? - обрадовался он. - А то я спросить хотел, да, вроде, неудобно.

- Что спросить?

- Расскажешь, что у тебя раньше была за любовь? Знаешь, Ник, я ведь до Тани никого не любил. Это я только сейчас понял. Так-то я влюбчивый, но это другое, - легко поделился он.

Мне стало неловко от его откровенности. Я пожал плечами. Не люблю говорить о себе. Но почему бы и нет?

- Я увидел её на балу в частном доме, - начал я, выдавливая из себя каждую фразу. - Она была прекрасна, как ангел. Бриллиант чистейшей воды. Я пригласил её на танец. Мы познакомились. Мисс Амелия Марлинг. У неё были золотые волосы, голубые глаза и чудная улыбка. Она была идеальна.

Я замолк. Долгие годы я не позволял этим воспоминаниям меня тревожить. Сейчас я с удивлением понял, что они вовсе не так болезненны, как раньше. Но что ещё сказать Стасу, я не знал. Я помнил, что был восхищён её пением на домашнем вечере, хотя сейчас уже не мог сказать, что же она пела. С какой готовностью поднимал оброненную перчатку, бегал за лимонадом и забытым веером! А с каким нетерпением я ждал наших прогулок в парке! Нас сопровождала, как правило, не мать Амелии, а её тётушка с неизменной собачкой на руках. Я помнил время, когда лицо с милой улыбкой постоянно стояло перед моим внутренним взором, а саму улыбку представить не мог. Человеческие воспоминания вообще были расплывчатыми, но я с удивлением понял, что даже мерзкую тётушкину собачку мог представить куда лучше, чем девушку, которую собирался назвать своей невестой. Чёткие воспоминания у меня остались только о нашей последней встрече, когда я уже стал вампиром: глаза, округлившиеся от ужаса и искажённый криком рот. Вспоминая это лицо, я вдруг осознал, что она была вовсе не так красива, как мне представлялось раньше.

Стас сказал:

- Ник, если не хочешь говорить, так и не надо. Я же тебя за горло не держу.

- Нет, - сказал я, - не в этом дело. Оказывается, мне нечего рассказывать. Как будто рядом была фарфоровая кукла. Блестящие глаза и очаровательная улыбка. Больше я ничего не помню. Амелия говорила, что любит меня и принимала ухаживания, её семья не возражала. Я пригласил их в наш дом, чтобы познакомить с родителями. Они приняли приглашение. Она увидела моего старшего брата и вскоре вышла за него замуж.

Стас поморщился и сказал:

- Вот стерва! Повезло тебе, легко отделался.

- Тогда я так не думал, - возразил я. - После этого я ушёл из дома, отказавшись от содержания, и начал самостоятельную жизнь.

- Вот это правильно. Мужчина должен сам содержать себя, а не зависеть от какого-то там содержания или наследства. Я только не понял, про эту... твою Амелию. Что там было любить?