Опричнина

Деревни пустели не только из-за того, что война поглощала людские ресурсы страны. Псковский летописец, описывая осенний поход в Ливонию в 1560 г., со скорбью замечает: «Пскову и пригородам и селским людем, всей земли Псковъской проторы стало в посохи много, в розбеглой место посохи новгороцкой, посоху наимовав посылали с сохи по 22 человека, а на месяц давали человеку по 3 рубли, а иныя и по полчетверта рубли и с лошадьми и с телегами под наряд»[2125].

Поход на Новгород и Псков в 1570 г. сопровождался не только истреблением тысяч ни в чем не повинных людей, конфискацией имущества и «правежом» выкупа, но и набором посохи для оборонительных и других работ в Ливонии[2126]. «И от того налогу и правежу вси людие новгородцы и псковичи обнищаша и в посоху поидоша сами, а давать стало нечего, и тамо зле скончашася нужно от глада и мраза и от мостов и от наряду». В Ливонскую землю отправлялись также русские люди из замосковных городов: «Запасы возили из дальних городов из замосковных, и наполни грады чюжие рускими людьми, а свои пусты сотвори»[2127].

Все это создавало невыносимые условия жизни для крестьян. Имелись, конечно, в стране и богатые крестьяне1[2128], но гораздо больше было бедняков. Таубе и Крузе сообщают, что требования снарядить в поход непомерно большое число воинов (под угрозой казни или тюремного заключения) разоряли не только феодалов, но и их крестьян. Служилые люди «стали брать… с бедных крестьян, которые им были даны, все, что те имели; бедный крестьянин уплачивал за один год столько, сколько он должен платить в течение десяти лет. Огромные имущества были разрушены и расхищены так быстро, как будто бы прошел неприятель»[2129]. Даниил Принц в 1576 г. также писал о тяжелом положении русских крестьян: «Положение крестьян самое жалкое: их принуждают платить по несколько денег каждую неделю великому князю и своим господам»[2130].

Генрих Штаден считал, что для русского крестьянина единственное средство спасения было «заложиться» за крупного собственника — за царя, митрополита или еще кого-либо. «Если бы не это, то ни у одного крестьянина не осталось бы ни пфеннига в кармане, ни лошади с коровой в стойле… Крестьянин хочет ухорониться… чтобы ему не чинили несправедливости»[2131].

Разорение крестьянства, обремененного двойным гнетом (феодала и государства), дополнялось усилением помещичьего произвола, что подготавливало окончательное торжество крепостного права. Таков был один из результатов опричнины. Это и понятно. «…“Реформы”, проводимые крепостниками, — писал В.И. Ленин, — не могут не быть крепостническими по всему своему облику, не могут не сопровождаться режимом всяческого насилия»[2132].

Одной из широко распространенных форм крепостнического произвола было фактическое дозволение опричникам вывозить крестьян из владений земских. Штаден писал, «кто не хотел добром переходить от земских под опричных, тех вывозили насильством и не по сроку. Вместе с тем увозились или сжигались (и крестьянские) дворы»[2133]. И здесь мы сталкиваемся с основной особенностью опричнины: старые формы удельных времен (свобода крестьянского выхода) используются для новых целей, т. е. для дальнейшего закрепощения. Вероятно, речь шла только о вывозе крестьян у светских феодалов. Но так или иначе с начала 70-х годов XVI в. в жалованных монастырских грамотах и частных грамотах появляется настойчивое предписание: «Крестьян… без отказу и не по сроку… ни которым людем не возити»[2134]. Длительное время в начале 70-х годов XVI в. тянулась тяжба в опричнине Суздальского уезда между Покровским монастырем и дворцовыми приказчиками, которые вывозили «сильно, не по сроку, без отказу и безпошлино» монастырских крестьян[2135].

В годы опричнины закон о Юрьевом дне продолжал действовать. Некоторые крестьяне уходили к более предприимчивым или удачливым помещикам, уплатив необходимые в таких случаях подати. Так, крестьяне села Пилоли Толдожского погоста после смерти весной 1570 г. помещика Григория Колягина вышли осенью этого же года «о сроце о Юрьеве дни, с отказом» к князю Василию Белосельскому и к И.И. Скобельцыну, уплатив «отказ и выход» приказчику Колягина[2136].

Однако обстановка опричнины с ее экономическими потрясениями и распрями среди самих феодалов отнюдь не содействовала утверждению начал законности в отношениях крестьян и помещиков. Гораздо чаще энергичные хищники из новых «господ на час» свозили крестьян в приобретенные ими разными средствами пустоши. Так, ранней весной 1571 г. («в великое говение») Федор Яковлев сын Осокин вывез «сильно» крестьян деревни Щепы в свое усадище Шелонской пятины[2137].

Новгородский помещик Юрий Андреев сын Нелединский происходил из бежецких землевладельцев[2138]. Когда в январе — марте 1571 г. в его поместьях Вотской пятины производился обыск, то выяснилось, что сам помещик в своем новгородском владении не бывал (там находился его приказчик), а проживал в Бежецком Верхе[2139] Впрочем, Юрия царь взял в «опришнюю»[2140] Весной 1570 г. (на «великое говино», т. е. говенье) пришел указ, требовавший высылать опричных людей из земщины. Приказчик Нелединского покинул Вотскую пятину, причем «и помещиков доход весь сполна на крестьянех взял о Николени дни осенъним»[2141]. В результате обыска выяснилась картина постепенного запустения новгородских владений Нелединского, причем самоуправство опричников выступало совершенно отчетливо. Так, крестьянин деревни Перносарь, Абрам Курыханов с детьми вышел в Юрьев день (26 ноября) 1569 г. за Русина Волынского. Вероятно, при этом крестьянин «выхода» не уплатил, ибо подьячий Петр Григорьев хотел его вернуть прежнему господину. Однако весной 1570 г. «тих крестьян, приехав из опришнины, из Михайловского погоста… у Петра, и у старосты, и у цоловалников выбили и вывезли их в опришнюю в Михайловской погост… без отказу и без пошлин»[2142].

Некоторые крестьяне сами выходили к опричным помещикам, рассчитывая укрыться за сильными людьми от полуофициального разбоя. Так, крестьянин деревни Омосова Иван Патрикеев «вышол из тое деревни в опришнину» осенью 1570 г. «без отказу и без выходу»[2143].

Правительство принимало меры против самовольных крестьянских выходов и вывозов. Так, когда два крестьянина деревни Горка за неделю до Юрьева дня 1570 г. вышли в деревню Вяжицкого монастыря «без отказу и без выходу», то они были «вывезены опять назад»[2144]. Монастыри не составляли исключения. Уполномоченный новгородских дворцовых дьяков Петр Григорьев «вывез опять назад в Юрьевскии деревни» (Нелединского) тех «выхотцов крестьян», которые вышли за детей боярских без отказу»[2145].

Новгородский поход 1570 г. также использовался опричниками для вывоза крестьян. Так, во время обыска 1578 г. одного из запустевших поместий Е. Шигачева в Вотской пятине выяснялось, что оттуда «крестьян вывезли Демидовы люди Ивановича Черемисинова»[2146]. Опричник Д.И. Черемисинов — один из участников финансового разорения Новгорода[2147].

2125

ПЛ. Вып. II. С. 240–241.

2126

«Еще же к сему повеле правити посоху под наряд и мосты мостити в Ливонскую землю и Вифлянскую, и зелейную руду збирати» (ПЛ. Вып. II. С. 261).

2127

ПЛ. Вып. II. С. 261–262.

2128

Штаден рассказывает: «Теперь некоторые крестьяне страны имеют много денег, но этим отнюдь не хвастаются» (Штаден. С. 122).

2129

Таубе и Крузе. С. 36.

2130

Принц Д. Начало и возвышение Московии // ЧОИДР. 1876. Кн. IV, отд. IV. С. 71.

2131

Штаден. С. 122.

2132

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 172.

2133

Штаден. С. 90. Цитируется без глосс издателя. По В.И. Корецкому, «речь идет о насильственном вывозе тех крестьян из земщины, которые не пожелали в Юрьев день идти за опричниками» (Корецкий В.И: Закрепощение. С. 67). Однако этот тезис автором не доказан.

2134

Садиков П.А. Из истории опричнины XVI в. № 52. С. 258.

2135

Катаев И.М. и Кабанов А.К. Указ. соч. С. 50–54.

2136

Самоквасов Д.Я. Указ. соч. Т. II, ч. 2. С. 31–32.

2137

Самоквасов Д.Я. Указ. соч. Т. II, ч. 2. С. 42.

2138

В середине XVI в. около 30 Нелединских числилось дворовыми детьми боярскими по Бежецкому Верху. В списке ГИМ (ГИМ, Муз. собр., № 3417) упоминаются: «Иван Иванов сын Клушина. Андрей Васильев сын Безсонов. Сын его Гриша» (вместо ошибочного: «Ондрей Васильев сын Клушина». (ТКДТ. С. 201)). A.B. Бессонов, вероятно, отец Ю.А. Нелединского, ибо ниже мы находим Василия и Ташлыка Андреевых детей Бессонова-Нелединского (Там же. С. 203).

2139

Самоквасов Д.Я. Указ. соч. Т. II, ч. 2. С. 50.

2140

Самоквасов Д.Я. Указ. соч. Т. II, ч. 2. С. 48

2141

Самоквасов Д.Я. Указ. соч. Т. II, ч. 2. С. 50. 57.

2142

Самоквасов Д.Я. Указ. соч. Т. II, ч. 2. С. 49. Ср. с 55.

2143

Самоквасов Д.Я. Указ. соч. Т. II, ч. 2. С. 51 Ср. с. 56. Два крестьянина деревни Войбокола вышли за Д.Ф. Сабурова (Там же. С. 49).

2144

Самоквасов Д.Я. Указ. соч. Т. II, ч. 2. C.58.

2145

Самоквасов Д.Я. Указ. соч. Т. II, ч. 2. C.54.

2146

Самоквасов Д.Я. Указ. соч. Т. II, ч. 2. C.342.

2147

Кобрин В.Б. Несколько документов из истории феодального землевладения XVI века в Юрьев-Польском уезде // АЕ за 1957 г. М., 1958. С. 468. B.И. Корецкий вывоз людей Е. Шигачева относит к 1575–1576 гг., когда в «удел» была взята «часть Шелонской пятины» (Корецкий В.И. Закрепощение. С. 65). Это по меньшей мере странно, ибо сам В.И. Корецкий выше справедливо отметил, что Шелонская пятина появилась у меня ошибочно вместо Вотской.