Полтергейст

Терри увеличил громкость на аудиомониторе.

— …Само собой, это неправда. У Кары случился нервный срыв, небольшая истерика, вызванная шоком, ведь брошь попала ей прямо в лицо. Это вполне естественная реакция.

— Надо сказать ему, чтобы отпустил всех по домам, — сказала я. — Никто из них не бросал эту брошь.

Терри встал, потянулся и, треща суставами, размял ноги.

— Я ему скажу.

Спустя мгновение он уже что-то шептал Такману. Тот кивнул и, сложив руки на груди, нацепил на лицо улыбку честного коммивояжера.

— Пленку просмотрели: все в порядке. Никто ни в кого ничего не бросал. Я поговорю с Карой, а пока, как мы и договорились, проект будет продолжен. Благодарю всех за терпение. Знаю, день был очень непростой.

Участники зашевелились. Такман шустро выскочил из комнаты. Через несколько секунд он ворвался в аппаратную.

— Что происходит? — потребовал он.

— Радуйтесь, Такман. — Я кивком указала на экран. — Похоже, у нас тут самая настоящая тульпа.

Он сдвинул брови и посмотрел на экран. А затем покачал головой.

— Как они это делают?

Я пожала плечами, у меня до сих пор кружилась голова после встречи с Селией.

— Силой мысли, может? Терри прокрутил все пленки: никаких признаков проводки, или проволоки, или того, что брошь подкинули. Можете просмотреть запись с любого ракурса: она появилась из ниоткуда. — Такман осоловело смотрел на экран. — Такман?

Он нахмурился и махнул мне рукой:

— Закругляйтесь.

Затем развернулся и вышел из комнаты.

Я запустила руку в волосы и потерла кожу, пытаясь прогнать боль, неумолимо нарастающую в затылке. Я устала и чувствовала себя злой, как собака, и выжатой, как лимон. Одного отношения Такмана было вполне достаточно, чтобы сорваться… А тут еще это! Только бы не мигрень!

— Заберете пленку? — спросил Терри.

— Нет. Думаю, я и так запомню. И потом, я почти закончила, а эта запись все равно не убедит Такмана.

— Наконец-то вы поняли…

— Терри, зачем вам этот проект? Вам не кажется, что вы теряете тут время?

— Патопсихолог недотягивает до эксперимента тюремщик-заключенный.

— Простите?

— Классический эксперимент в области бихевиоральной и патопсихологии: группе людей дается разрешение делать все, что им вздумается, с другой группой людей — хотя при этом им говорится, что о другой группе нужно заботиться. Им дают понять, что они не понесут никакого наказания за свои действия во внешнем мире. И довольно скоро они начинают творить друг с другом жуткие вещи. Здесь мы наблюдаем интересную разновидность этого эксперимента, поскольку в нашей группе заключенных нет, только охранники. Им сказали, что у них есть власть и их действия отразятся на внешнем мире, но только если группа действует сообща. Я пишу диссертацию на тему «Разрешение, самооправдание и психоз», здесь я собираю материал.

— Понимаю… — На самом деле я не понимала, просто не хотелось выслушивать подробное объяснение. Голова и так раскалывалась, не хватало еще разговоров на отвлеченные темы. — В понедельник мне нужны от вас данные наблюдения.

— Хорошо. Если понадобятся еще записи, только скажите. — Он отвел взгляд. — Я… м-м… Простите, что…

Я отмахнулась.

— Да ничего. Я привыкла.

Я вышла из аппаратной. Пока я беседовала с Терри, группа успела разойтись.

Я не могла просто так отказаться от мысли, что Терри подделал данные, но возникшая из воздуха брошь разбивала в пух и прах идею о фальсификации; мало что в области паранормальных исследований могло быть убедительней, чем этот феномен, задокументированный в надлежащих научных условиях. До сих пор ничего подобного не происходило. Даже скептикам-профессионалам уровня Гудини или Рэнди пришлось бы поломать голову. Я почти закончила расследование: осталось лишь опросить Уэйна Хопке и переговорить с «Фрэнки», прежде чем… Хотя я уже знала, что полтергейст Такмана, каким бы невероятным он ни казался, был вполне реален. Я только не могла понять, почему он так силен. Такман не просил меня это выяснить, но я все равно хотела знать.

По дороге домой я размышляла над произошедшим на сеансе, чувствуя, как боль в затылке пульсируете каждым ударом сердца. Все выглядело так, словно материализовавшаяся из воздуха брошь выбрала Кару, прежде чем полететь ей в лицо. Даже на то, чтобы вызвать брошь и достаточно долго удерживать в воздухе, выбирая направление, требовалась недюжинная сила. Обычно материализовавшиеся предметы просто падают из воздуха — согласно Рэнди и Гудини, это не более чем трюк: на самом деле фокусник незаметно бросает предмет через плечо. Здесь же брошь появилась, повисела на месте, а затем отскочила в сторону, с силой, достаточной, чтобы задеть женщину на расстоянии более фута и оставить настолько глубокий порез, что понадобились швы. Это походило на демонстрацию силы, причем довольно злобную.

У меня из головы не шли слова Кары о том, что Селия в последнее время стала жестокой. Может, группа странным образом создала собственного даппи — не простой полтергейст, дружелюбный и игривый, как Филипп, а злокозненное привидение? Терри сказал, им дали разрешение. Им сообщили, что у них есть власть, и, возможно, по какой-то причине обиды и дурные черты участников проявились в их призраке. Я почти себя убедила — ведь очевидно, что люди чаще руководствуются злобой и завистью, чем состраданием и добрыми чувствами (в конце концов, всегда найдутся такие, кто готов выколоть себе глаз при условии, что сосед ослепнет на оба), — и тем не менее рано было делать какие-то выводы. Я понимала, что сперва нужно закончить расследование. Я не хотела поступать как Такман: заранее принимать решение, не изучив все улики.

Пришлось немного отвлечься, чтобы не проехать поворот к дому. Закрыв за собой дверь квартиры, я возобновила ход размышлений.

Мне не нравилось, что мое расследование идет параллельно с делом об убийстве. Наверное, Солис тоже был не в восторге от моего присутствия. Случайные обрывки разговоров подталкивали меня к поиску убийцы куда верней, чем если бы я специально этим занималась. Меня раздражали эти разрозненные крупицы информации, из которых ничего нельзя было слепить. Хотела бы я передать все данные Солису и объявить дело закрытым. Я спросила себя, не рассказать ли ему о броши. Брошь принадлежала Каре, а та сама призналась, что оставила ее у Марка в день, когда его убили. Значит, Кара и есть та загадочная незнакомка, побывавшая в постели Марка, хотя она и не сказала об этом напрямую, и Солис наверняка захочет об этом узнать. Разумеется, он узнает о броши, допросив членов группы — кто-нибудь да проболтается о столь поразительном событии, — но я гадала, не сообщить ли пораньше. Возможно, тогда он наконец арестует преступника, и мне не придется больше ломать голову над этим делом.

Проблема заключалась в том, что я собственными глазами видела, как брошь появилась из воздуха, а это значило, что Селия брала ее с собой во Мглу. Взяла ли она брошь из квартиры Марка или из другого места? В голове крутилась тревожная мысль: если призрак настолько злобен, что может порезать человека брошью, и настолько силен, что заставляет стол пуститься вскачь по комнате и угрожает людям, он вполне способен и на вещи похуже. Я должна была выяснить, причастен ли призрак к смерти Марка.

Я понимала, что от Селии я вряд ли добьюсь ответов, а альтернатива меня не устраивала. Нет ничего хуже, чем просить вампиров об одолжении, пусть даже одолжение ответное. Я не испытывала ни малейшего желания связываться с их компашкой, если можно было обойтись без них, но в данном случае все шло к тому, что надо идти за помощью к Карлосу… Если я собиралась выяснить, каким образом Селия причастна к гибели Марка.

Сегодня я была в состоянии иметь дело разве что со стаканчиком йогурта. Голова никак не проходила, и я желала лишь одного: лечь и немного отдохнуть. Я покормила хорька и, заглотив побольше аспирина и запив его парой литров воды, устроилась на диване, глядя, как Хаос разрушает книжную полку, пока нас обеих не сморил сон.