Страница 30 из 90
Тяжеленный мотор отвезли на точку, кое-как затащили на бугор, и четверо самых здоровых солдат подняли его в кабину.
Казалось бы, что сложного в замене электромотора? Угу. Приёмо-передающая кабина стояла на лафете от зенитной пушки, а мотор был спрятан в узкой нише в полу кабины, да ещё соединялся с приводом вращения муфтой предельного момента. Мы, как стадо сумасшедших павианов, стояли в ППК, пихаясь задранными кверху задницами и пытаясь найти такое положение мотора, когда две половинки муфты совпадут. Забыл сказать, что двигатель можно было сдвинуть только ломами, что придавало нашей работе настоящую радиоэлектронную тонкость и изящество.
Когда, наконец, муфту собрали и открыли крышку клеммной колодки, выяснилось, что клеммы в новом двигателе расположены не так, как в старом. И клемм было много, поскольку скорость вращения регулировалась подключением или отключением специальных обмоток.
Я, представив очередную замену мотора, подобно Ипполиту Матвеевичу Воробьянинову, засмеялся крысиным смешком, но шеф цыкнул на меня и сказал, что разберётся. Мы притащили ему альбом схем и от греха вылезли из кабины.
Шеф скребся и гулко матерился там минут сорок, наконец, вылез и заявил, что всё готово и можно включать.
Включать решили автономно, со щита.
Двигатель взвыл, кабина дёрнулась, но вращение не пошло.
– Толкайте! – приказал шеф.
Мы взялись за антенну, ухнули, вспомнили Максвелла и всю кротость его, и толкнули. Антенна пошла, но как-то вяло, как у заслуженного, а может быть, даже народного импотента Советского Союза.
– Стой! – буркнул шеф.
– Раз-два! – добавил неунывающий сталей Юра, тоже чайник, но после МЭИ.
– Наверное, с кроссировкой напутал, – заявил шеф, – сейчас проверю.
Оказалось, что кроссировка в порядке.
– Нич-чего не понимаю! – голосом мультяшного персонажа сказал шеф. – Неужели в новом движке обмотки битые? Да не может такого быть!
Стали вызванивать обмотки и тоже ничего не поняли. Обмотки звонились как-то неправильно.
– Ну, точно, движок неисправный, – угрюмо заявил шеф. – Пойду зампотеху звонить.
Через полчаса к точке подкатил УАЗик зампотеха.
Зампотех, ещё более старый, ещё более лысый, но относительно непьющий подполковник молча пожал нам руки, сунул мне свою фуражку и полез в станцию.
Пробыл он там недолго. Вытирая снегом руки, зампотех выпрыгнул из ППК, подошёл к нам и жизнерадостно сказал:
– Мудаки вы, товарищи офицеры!
Я служил уже второй год и знал, что в дискуссии на морально-этические темы со старшими начальниками вступать не надо, поэтому промолчал, а шеф обиделся.
– Ну, ты это, Толяныч, чего уж так сразу-то?
– А того! Ты шильдик на движке читал?
– Читал…
– И что там написано?
– Н-ну… Известно что, марка движка…
– Сообража-и-ишь, – ядовито, как египетская кобра прошипел зампотех. – И какая же?
Шеф назвал марку.
– А после марки что?
– Тире…
– Не зли меня, военный! После тире что?
– Буква…
– Какая?
– Ну, «В»…
– И что она означает?
– «Всеклиматический»? – рискнул шеф.
– Н-е-ет, блядь! Хрена лысого! Не угадал! Высотомерный!
– Ёбтыть… – охнул шеф, – как же я… У него же характеристики скольжения другие! Понятно теперь, почему оно не крутится…
– Вот именно! Вот что. Дураков, то есть вас, учить надо. Снимайте эту мондову со станции, я вам сейчас другую привезу. К вечеру чтобы крутилось!
Зампотех хлопнул дверцей УАЗика и уехал.
Поздним вечером мы сидели с шефом в домике дежурной смены и пили чай с печеньем из солдатских кружек, сжимая их исцарапанными и сведёнными от холода пальцами. Мы ухайдокались настолько, что сама мысль о том, чтобы съездить на ротном «Урале» в сельмаг за водкой, вызывала отвращение.
Шеф затянулся «Явой» и, зажмурив от дыма правый глаз, так что казалось, будто он мне подмигивает, задумчиво сказал:
– А знаешь, в этом паскудном деле есть один момент, который хоть как-то примиряет меня с жизнью.
– Какой, Виталий Владимирович?
– Ну, как какой? Что укупорка движка была нарушена.
– Не понял…
– Эх ты, студент! Да ведь это означает, что какие-то мудаки, служившие до нас, уже один раз пытались поставить этот движок на дальномер!
ЗЫ: Через несколько месяцев я убыл к новому месту службы, передав станцию прибывшему из Афгана заменщику. Как сложилась её дальнейшая судьба, не знаю, но не удивлюсь, если станцию так и не списали…
Бревно
Майор Виталий Владимирович Садовский ненавидел политработников. Собственно, ничего странного в этом не было, их в армии вообще мало кто любил, недаром неофициальной эмблемой партполитаппарата считались два скрещённых языка на фоне мыльного пузыря. Однако, ненависть майора Садовского была яростной, чистой и бескомпромиссной, как пламя газовой горелки. Дело в том, что он пил. Пил сильно, вкладывая в это дело всю душу, как говорится, до потери документов. Замполит же регулярно вызывал Садовского на ковёр, ханжески расписывая прелести трезвого образа жизни и глубину пропасти, в которую уже не первый год падает майор.
И вот, на радиолокационную точку, которой командовал майор Садовский, прибыл автобус слушателей военно-политической академии. По плану они должны были ознакомиться с радиолокационной техникой части. Слушатели представляли собой весьма пёструю картину. В глазах рябило от разноцветных петлиц, громадных «ромбов», свидетельствующих об окончании университета-марксизма-ленинизма, шитых фуражек. Особенно любопытно смотрелся замполит части пограничной морской авиации. Такого странного сочетания знаков различия я больше никогда не видел.
В глазах ротного вспыхнуло мстительное пламя. Он вывел политрабочих на солнцепёк и произнёс краткое сорокаминутное вступительное слово, после чего предложил прибывшим ознакомиться с конкретными изделиями. Оглядев позицию, плотно заставленную разнообразными РЛС, слушатели затосковали.
О каждой станции Садовский рассказывал долго и вдохновенно. В воздухе шарахались, поминутно сталкиваясь и рассыпая искры, «квазикогерентные гетеродины», «диаграммы направленности вида косеканс квадрат» и «синхронно-следящие передачи». 15 минут ротный объяснял разницу между отражательными и пролётными клистронами. Наиболее усердные сначала пытались что-то записывать, но потом бросили, на лицах у них была написана тупая покорность судьбе.
Наконец, оскальзываясь на сырой траве, залезли на бугор, где стояла 40-тонная бронированная гусеничная станция из подвижной группы. На корме рубки, как и положено, было аккуратно прикреплено бревно для самовытягивания. К приезду очередной комиссии станцию красили, поэтому бревно также блестело весёленькой зелёной краской. Времени до приезда комиссии было мало, поэтому зольдаты красили из пульверизатора без разбора: фары, зеркала и даже часть стёкол кабины тоже оказались зелёными…
Увидев бревно, наиболее любопытный стряхнул с себя остатки сонной одури и задал вопрос:
– Товарищ майор, извините, а зачем там сзади бревно?
– А, бревно?
– Товарищи офицеры, – отчеканил ротный, – поскольку станция тяжёлая, то при форсировании водных преград корма подтапливается. Чтобы этого не происходило, сзади мы прикрепили бревно. Оно не даёт станции уйти под воду.
Безопасность движения
– Товарищи офицеры!
Пистолетными выстрелами захлопали сиденья, зелёный с редкими вкраплениями чёрного поток вытек из зала, хлынул по парадной лестнице, вынес из гардероба шинели и шапки и схлынул, оставив у входа в окружной Дом офицеров двоих – старшего лейтенанта и капитана.
– Чума пополам с холерой! – сплюнул под ноги капитан. Зачем собирали? О чём говорили? Чего докладывать-то будем?
– Да ладно, – фамильярно ответил сталей, нашёл проблему! Во! Я брошюру успел заныкать, читай: «Обеспечение безопасности движения автотранспорта в частях МВО в осенне-зимний период обучения». Тут всё написано.