Страница 26 из 41
— Перестаралась. Женьку приплела. Уж и его вроде укокошили.
— Откуда такое предположение?
— А с моих же слов. Я ей рассказал, что Горбунов ко мне заезжал, Женькин адрес спрашивал. Она и вывела. Смех один.
И Девятов сплюнул прямо на пол, мелким длинным плевком в дальний угол.
— Зачем ему адрес понадобился?
— Черт его знает. Дела у них какие-то были конфиденциальные, а проще, Женька насчет экзаменов хлопотал, а Горбунов кочевряжился. Вдруг сам к нему помчался. Я удивился немного и сказал Ларисе между прочим. А она сразу — «Убили! Видишь?». Ничего я на вижу. Едва отшутился — деньги, говорю, видно, не поделили награбленные. Тоже мне — налетчики. Один — с лысиной, другой — с приветом.
Девятов закурил, как курят люди, опасающиеся своего увлечения, короткими затяжками, подолгу крутя сигарету между пальцами.
— Выходит, увлеклась Лариса?
— Выходит. Так что бросьте это дело, бабьи домыслы проверять.
— Как тут бросишь? — возразил Мазин. — Люди погибают.
— Ну и что? Все живое свой срок имеет. Вон на бегу деревья подмыло. Уже не поднимутся. Даже мы с вами умрем когда-нибудь.
Впервые он высказал мысль общего характера, но отнюдь не вдохновляющую.
— Эти люди умерли раньте срока.
— По глупости, — резанул Девятов. — Крюков, я слыхал, непьющий был, а тут надрался и полез пьяную физиономию промывать. Как говорится, не зная броду, не суйся в воду, — заключил он так же жестко, как начал.
— А Редькин?
— Псих. Выкинулся.
— Уверены?
— На сто процентов.
— А у меня сомнения.
— Тогда к Горбунову идите.
— К нему все-таки?
— Ну, раз у вас работа такая — людей подозревать.
— У нас работа — разыскивать преступников.
— Так уж всегда и находите? — спросил Девятов с насмешкой.
— Находим.
— Хвастаете, — пробурчал тренер.
— Да нет, зачем хвастать?
— Не верю. Умного не найдете.
— Это горбуновская теория. Умный затаится?
— Лариса выболтала? Ну И трепло! Загонит она своего поклонничка в ваши сети.
— Но она не соврала? Горбунов говорил такое?
Девятов засмеялся:
— Говорил, точно. Ведь вы на чем ловите? На рецидивах, повторах, на почерке. Сейчас, небось, не дождетесь нового налета. А его и не будет.
— А вдруг?
— Горбунов же сказал, что затаится. Это на него похоже. Трус.
— Я сейчас не о Горбунове, — поправил Мазин. — Предположения Белопольской еще не факт, верно?
— Верно, — кивнул Девятов. — А о ком?
— О настоящем преступнике. Почему не уйти ему, не скрыться, как бы ни старался?
— Интересно. Почему же?
— Ну, если хотите, прежде всего потому, что весь его образ мыслей приходит в противоречие с общепринятым. Совершив преступление, особенно обдуманное, жестокое, человек оказывается вне общества, попадает в ситуацию, в которой обычные оценки поступков, своих и чужих, искажаются, возникает логика затравленного зверя, а много ли придумаешь на бегу?
— Мудрите, — сказал Девятов с интересом. — Логика всегда одна.
Мазин покачал головой.
— Если говорить о преступной логике, то да. Спастись любой ценой. Это, между прочим, одна из причин, по которой мы преследуем преступника. Не месть наша цель, а предотвращение нового преступления.
— Да если не будет его?! — настаивал Девятой.
Мазин сказал твердо:
— Если сразу не возьмут, будет.
— Идеализм проповедуете, — вновь возразил тренер, — как в фильме «Бродяга». Помните? Сын вора будет вором, — прокурор проповедовал.
— Я не про сына.
— Понимаю, что и не про святого духа, а получает мистика. Если оступился человек, выходит, не удержишь его? А как же наша мораль? По-вашему, люди неисправимы?
Мазин ответил сдержанно:
— Вы не поняли меня, Девятов, или не хотите понять. Я говорю не о тех, кто оступился, осознал и страдает еще до суда и наказания. Я о том, кто и не помышляет о раскаянии, а занят одним — уйти от расплаты, замести следы. Его «бездеятельность» — форма борьбы, маскировка, попытка выиграть время.
— Что ж, и не выиграет, значит?
— Нет. Всю жизнь в таком анабиозе не просидишь, иначе зачем и закон преступать. Но какое-то время, если выдержка и терпение есть, можно, конечно. Однако как? Спокойненько лежа на печи? Простите, не верю. Нервы-то и у преступников есть, да еще и не самые, крепкие, как правило. Во всяком случае, покой ему и не снится. Ворочается, прислушивается, присматривается. Идет время. Если недалек, глуп — возникает иллюзия: пересидел, дескать, обманул! Появляется соблазн нового преступления.
— Мы, вроде, не о дураках рассуждали.
— А с «умными» еще хуже. «Умный» боится. И правильно делает. Понимает, что безопасность его шаткая и ненадежная. Но на этом «ум» и кончается. Дальше начинаются опаснейшие глупости. Потому что к преступнику укрепить безопасность? Нужно скрыть следы. Избавиться от свидетелей. Ведь пока свидетель жив подлинной безопасности быть не может. Вы согласны со мной?
— Ну, — усмехнулся тренер. — Интересно вы рассуждаете. Одно удовольствие слушать. Может, по рюмочке пропустим? У меня рыбка вяленая имеется.
— Спасибо. Не хочу.
Девятов опустил потянувшуюся к шкафу руку.
— Дело хозяйское. Я сам не люблю, когда пить заставляют. Это от бескультурья нашего. «Пей до дна! Пей.». А зачем, спрашивается, если охоты нет?.. С умным человеком и в трезвом виде поговорить приятно.
Девятов разговорился постепенно, и теперь откликался на слова Мазина не короткими, лишь бы отделаться, репликами, а весьма продолжительными тирадами:
— Я, если честно, от вас такой психологии не ожидал. Недооцениваем мы милицию. И не удивительно. Честному человеку откуда вас знать? Мы ваших сотрудников только на перекрестках видим. А вы ишь как Горбунова копнули! Вглубь.
— Я по-моему, ясно сказал: речь не о Горбунове.
— Ну, это понятно, — закивал Девятов согласно. — Это понятно. Тут дело служебное. Не для постороннего человека. Что у вас на уме, нам знать не положено. Это понятно, — повторил он навязчиво. — Не будем лукавого по имени называть. Будем по-вашему — преступник. И точка. А Редькин с Крюковым свидетели получаются? Или сообщники?
— Это одно другому не противоречит.
— Верно, верно. Сообщник — он и есть самый худший свидетель. Он-то все знает, без ошибки. Только вряд ли оба сообщники. Крюков — вернее, а Редькин — совсем мямля. Какой он сообщник? Нет, этот сам выкинулся, точно.
— Я сначала тоже так думал, — сказал Мазин.
— Да ну? Сначала? А потом?
Мазин слукавил немного, помедлив с ответом.
— Секрет? — спросил Девятов.
— Вообще-то дело служебное, но, между нами существует предположение, что в квартире Редькина в момент его смерти находился посторонний человек.
Девятов поднялся с койки непроизвольно, быстро, даже качнулся, неудачно поставив ногу.
— Разыгрываете?
— Зачем? — пожал плечами Мазин. — Мне ваша помощь нужна. Зачем мне вас разыгрывать?
— Да что ж они там не поделили?
— Не знаю. Может быть, деньги. Денег мы у Редькина не нашли.
— А искали? Его все-таки подозреваете?
— Я лично сомневаюсь. Согласен с вами — мямля.
Тренер все еще переваривал услышанное, шагая по комнате взад-вперед, рискуя отдавить Мазину ноги. Комнатка была тесной.
— А ведь в тихом болоте черти водятся, а?
Он все-гаки натолкнулся на ногу Мазина и остановился.
— Прошу прощения. Увлекся.
Мазин подобрал ноги.
— Да вы, кажется, увлекающийся человек.
— Почему увлекающийся?
— Сначала Горбунова с Редькиным отмели начисто, а теперь иначе на них смотрите.
— Да ведь как смотреть! Вас послушаешь и иначе увидишь.
— Ну, я этого не хотел. Я все только предположительно. Пока очень мало мы знаем, к сожалению. Настолько мало, что я и вас заподозрить могу.
— Меня?
— Почему бы и нет? Вас тоже могли заинтересовать планы Горбунова.
— Шутку понял. Но я с Горбуновым в компанию не гожусь.