Омут

— Он сказал правду.

— Вы говорите так уверенно…

— Я знаю. Они действительно хотят везти деньги на пароходе в целях безопасности.

— Хороша тайна. О ней, кажется, уже весь город знает.

— Благодарю. От имени города.

— Простите. Я имела в виду Шумова. Но вы откуда?..

— А откуда сведения о ценностях?

— Наш человек в банке?

Барановский кивнул.

— И все-таки я неспокойна. Посудите сами. Вы, я, Шумов, наш человек, еще какой-то Самойлович… Не слишком ли много? Секрет Полишинеля…

— Не так много. Самойлович не знает.

Софи изумилась:

— Какой же смысл заинтересовывать Техника, если подтверждения не будет, вообще ничего не будет, кроме общих слов?

— Все будет, Соня, все будет. Положитесь на меня.

— Хорошо. Что я должна сказать Технику?

— Все, что сообщил нэпман.

— Все? — уточнила она.

— Да. Никаких искажений.

— Исполню.

— Вам не по душе эта игра?

Она хотела сказать, что по-прежнему опасается Шумова, но, может быть, подполковник знает больше, и не следует делиться интуицией и предположениями без доказательств! И она сказала только:

— Меня тяготит бездействие.

— Разве мы бездействуем?

— Я говорю о настоящих действиях. Вы ближе к центру, вы многое знаете, а я, как окопный солдат…

Он в самом деле знал больше, но новости были неутешительны, из центра приходили плохие вести, и Барановский решил смолчать.

— Надеюсь, вы не склонны к бунту, как некоторые солдаты в семнадцатом году?

— Нет.

— Вот и хорошо.

— А если… если опять поражение?

Барановский вспомнил, как говорила она с ним в Екатеринодаре, в двадцатом.

— Неужели вы ослабели духом, Софи?

— Нет. Не знаю…

— Что с вами?

— Да ведь ужасно, Алексей Александрович! Ужасно каждый день видеть множество людей, которые уже втянулись в обычную жизнь. Они довольны, что сегодня им дают больше жратвы, чем вчера, и надеются завтра получить еще больше… Я была убеждена, что каждый день после их победы будет работать на нас, что царство дикости вызовет подъем человеческих чувств, протест, отрезвление, а они просто живут и довольны… Да, довольны.

Она дважды повторила слово «довольны».

Барановский молчал.

— Простите меня. Я, кажется, немножко сдала. Поставить чай? Или… немножко спирту?

Его удивило это предложение, но он сказал обычным тоном:

— Если есть. Немного.

— Есть. Я ворую.

— Зачем вы так?

— Вы мой начальник, вы должны знать правду. Да вы же знаете, что спирт тащат. Не могу же я выделяться… хотя бы по соображениям конспирации.

— Это грустная шутка, Софи.

— Не грустнее, чем моя жизнь. Я понимаю, вам это не нравится. Но вы не только начальник. Вы единственный человек, который знает правду обо мне. Кому же еще мне поплакаться в трудную минуту?

— Мне это не нравится, но я понимаю вас.

— Спасибо, дорогой Алексей Александрович, спасибо. Не беспокойтесь, я не подведу. А есть вы хотите?

— Я поел в столовой.

— Я тоже. Тогда вот…

Она принесла из прихожей в тарелке и поставила на стол сырые яйца.

— Говорят, это лучшая закуска к спирту.

Барановский осторожно расколол скорлупу ножом.

Софи выпила вместе с ним и, ловко отделив желток от белка, проглотила желток.

— Поймите меня правильно, Софи. Вы часто пьете?

— Нет. Иногда. Ночью. Когда становится невыносимо. Днем меня еще никто не видел пьяной.

«Пока», — подумал он.

— Я не подведу, — сказала она снова.

— Я вам верю.

И про себя добавил:

«Больше некому».

— А я не верю Шумову, — вернулась к прежнему Софи под влиянием хмеля.

— Вы опасаетесь провокации?

— Не знаю.

— Опасаетесь за себя?

— Нет. Он же знает, что я связана с Техником. Они могли давно взять нас обоих. Наверно, им нужна другая рыба. Нет, не так. Много рыбы в одну сеть. Они злопамятны. Они не простили ни тот поезд, ни смерть своего…

— Хорошо. Давайте рассуждать логично. Существует две возможности. Первая: Шумов — чекист и подсовывает ложные сведения. Цель — заманить в ловушку побольше бандитов.

— Перебить их, как тараканов.

— Техник об этом подумает?

— Еще бы!

— Отклонит предложение?

— Нет. Я думаю, он согласится при всех условиях. Если поверит Шумову, возьмет деньги сам. Если заподозрит, пошлет на убой «соратников». Они ему уже в тягость. Ведь он мечтает, завладев нашими ценностями, скрыться за границу.

— По вашему совету?

— Это входило в наш план.

— Да. Сбросить балласт. Что ж, как видите, мы сразу рассмотрели обе возможности. И ту, при которой Шумов сообщает правду. И обе нас устраивают.

— Дай-то бог.

— Даже третья.

— Какая?

— Если Техник просчитается и сломает себе шею. Что ж… Мавр, в основном, сделал свое дело.

— Еще не все.

— Ах, Софи! Если хотите знать, больше всего в этой операции меня тревожит ваша безопасность. Вы должны жить, Соня. Ваша кровь падет на мою совесть. А этот бандит способен на все. Вам нужно опасаться его больше, чем Шумова. Пока Шумов не пронюхал о нашем деле, он почти безопасен. Но Техник…

— Ничего. Пока мы славно играем в кошки-мышки. Налить вам еще?

— Пожалуйста.

— Столько же?

— Да.

Спирт туманил голову, и Барановский сказал то, что наверно бы не сказал на чистую голову.

— В конце концов намекните, что вы действительно непрочь бежать с ним.

— Нет.

— Почему?

— Есть грань, предел. Потом борьба становится бессмысленной. Если потеряешь себя. Мы и так на краю омута.

— Софи! Вы не можете потерять себя. При всех обстоятельствах.

— Вы думаете? Даже если он потребует доказательств?

— Каких?

Она повела головой в сторону постели.

— Намеками с ним не обойтись.

Барановский спросил осторожно:

— Он уже пытался получить… доказательства?

— По-настоящему женщины его не интересуют. Но он нуждается в самоутверждении.

— Бедная вы моя…

— Ничего…

Она взяла в руку стакан.

— Ничего. У меня ведь муж теперь. Он защитит.

И улыбнулась через силу.

— Осталось недолго, Софи.

— А потом что?

— Восстание.

— Восстание… В лучшем случае какой-нибудь разгромленный штаб, захваченный на время телеграф, может быть, несколько станиц… И все.

— Если все, уйдем вместе.

— Куда?

— На новые рубежи. Борьба будет продолжаться.

«Наверно, я не понимал ее. Считал фанатичной, даже с перегибами, а она обыкновенная женщина и расслабилась в самый неподходящий момент. В сущности, она сейчас опасна. Но мне жаль ее… Как она сказала? Омут?.. Что это — слабость или интуиция?..»

Он протянул руку и положил на ее ладонь.

Почти стемнело, за окном, подавляя дневные шумы, устанавливалась еще одна душная ночь…

— Да, уйдем, Алексей Александрович… Каждый своим путем…

На другой день Софи точно выполнила все, что сказал Барановский, и подробно передала Технику в булочной свой разговор с Шумовым.

— Я вас заинтересовала?

— Очень.

— И вы готовы влезть в эту авантюру?

— Разумеется, я должен убедиться, что это не авантюра.

— А что же это, по-вашему?

— То, что нам нужно.

Увидав Техника в своем доме, Самойлович побледнел.

— Я же вас заклинал! Всеми богами заклинал не приходить ко мне домой!

— В прошлый раз, когда я зашел, чтобы вернуть вам часы, по ошибке конфискованные в поезде, вы были более гостеприимны.

— Но я же просил. И тогда просил. Неужели вы еще с парадного входа зашли?

— Конечно, не через трубу, С нечистой силой я пока не связан. Там меня еще только ждут. А я не тороплюсь… туда. Поэтому не хнычьте. Меня никто не видел.

— Но разве обязательно заходить с парадного?

— Какое там парадное! Обшарпанная, захламленная лазейка. Хуже трубы. Почему вы не сделаете уборку, Лев Евсеич? У вас ведь прислуга есть.

— По-вашему, я уже рехнулся! Убирать парадное в такие времена!