Никодимово озеро

Он вернулся к правому дальнему углу и стал заново перебирать в памяти небогатый скарб Гены. Взгляд его остановился на ложках под крышей. Сергей выдернул их и, шагнув к окошку, рассмотрел на свет. Он поймал наконец мысль, которая появилась у него в самом начале: если четвертый бежал, обокрав Гену, он должен был прихватить самое ценное у него, — например, лодку, или капроновую сеть, но, по словам Гены, взял плащ, которому грош цена в самом гнилом захолустье... Тут Гена не все до конца продумал. Если же допустить, что четвертый ушел с ведома Гены и собирался вернуться, а потом исчез, — после него должны были остаться вещи, которые бережливый Гена обязательно присовокупил бы к своим. Скажем, ружье или патронташ... Но даже младенец догадался бы спрятать до поры до времени все, что могло изобличать его связь с пропавшим человеком, если за этой связью что-то кроется! Он спрятал бы ружье, патронташ, котомку... А ложка могла валяться отдельно.

Сергей понял, что не может доказать ни одной версии. В котомке оказалось слишком много хлеба и водки: если здесь был общий запас — почему бежавший не захватил пару бутылок? Но не пойдешь в кирасировское сельпо узнавать, сколько брали на двоих четвертый и Гена...

Ложки с помощью гвоздя были изукрашены рисунками. Однако работал гвоздем или другим острым предметом не один и тот же человек. На ложке, которую Сергей почему-то сразу приписал Гене, преобладали барашкообразные цветы и листочки. Линии другого орнамента были стремительнее: с молниями, с пронзенными сердцами. А в самом верху черенка гордо пластались крылья, какие носят на форменных кителях летчики да железнодорожники... Они распахивались все от того же сердца.

Сергей в досаде воткнул обе ложки назад, под крышу... И, подперев дверь комельком, минуту или две постоял, вслушиваясь, на поляне. Работяга дятел давно улетел. Негромко и однообразно журчал родник. Тени через поляну стали шире, их острия уползли на противоположную, солнечную сторону тайги, откуда надрывно, жалобным голоском звала какая-то пичуга.

Сергей пнул одну из черных рогатулин костра, и она, взбив угли, отлетела на несколько шагов к роднику.

* *

*

Антошка сидел над мотором рядом с Мишаней, который два года назад вместе с Лешкой собирался поступать в мореходку. Но Лешка прошел медкомиссию на руднике, а у Мишани — краснощекого, широкоплечего — обнаружили какую-то ерунду в легких.

Мишаня был в светлых брюках и тенниске, Антошка по-прежнему красовался в трусах.

Сергей издалека поприветствовал неудачливого Лешиного коллегу, но тот встал и, что-то на ходу объяснив Антошке, зашагал прочь от залива еще до того, как Сергей успел пристать к берегу.

― Мишань! — крикнул Антошка.

Тот оглянулся:

― Мне пахан за табаком велел сходить! — И, оставив без внимания Антошкин протест, заспешил в сторону Никодимовки.

― Чего он? — спросил Сергей.

Антошка махнул рукой.

― А!..

Мотор его можно было выставлять в качестве экспоната в музее, вроде никелированных отбойных молотков или геологического молотка из нержавейки.

Тень от кедров накрыла уже пол-озера. И по-вечернему лениво тявкали собаки за кедровником. Где-то в другом конце деревни мычали коровы.

― Разыскал? — спросил Антошка.

― Наверное, рыбачит где-нибудь... — невесело отозвался Сергей.

― А давай мы сейчас на моторе! — оживился Антошка. — Вдоль и поперек! Давай? — И, видя по лицу Сергея, что тот не против, Антошка, подхватив свой тяжелый мотор, лихо потащил его к берегу.

Процедуры «установить» и «снять» были отработаны у него до мельчайшего движения. Буквально через пять минут они вырвались из неглубокого заливчика на озерный простор и, вспенив крутую волну, понеслись по прямой к середине озера. Ударил в грудь ветер.

Сергей наклонился к Антошке.

― Давай посмотрим, где ты лодку нашел, — там должны быть весла!

Антошка кивнул, разворачивая моторку вправо.

Они подошли к зарослям тростника у правого берега. Разглядев какие-то известные ему ориентиры, Антошка выключил мотор.

Сергей еще раз убедился, что тот, кто брал кирасировскую лодку, — хотел вернуться на заимку, а не в Никодимовку или Южный...

Разгребая перед носом лодки ряску и упавший тростник, узким плесом прошли на малых оборотах почти до берега. Но забираться в гущу камышей с мотором было рискованно. А шеста, тем более весел Антошка не брал с собой из принципа. До сих пор этот принцип не подводил его. Ладно, — сказал Сергей, — покажу, где, — пусть сами ищут.

Антошка предложил обойти по кругу все озеро.

Минут через двадцать, когда уже были в районе Горелого затона, услышали позади выстрел. Антошка привстал, заглушив мотор.

Голубое круглое облачко дыма поднималось в правом от Никодимовки, самом дальнем углу озера, который они обошли стороной, поскольку заросли камыша тянулись там почти на километр от берега.

Дымок всплывал из глубины зарослей.

― Молодняк бьет... — сказал Антошка. Спросил: — Поплывем?..

Спросил ради приличия, потому что камыши и тростник в дальнем углу были непролазнее тех, где они хотели найти весла.

Требовать лодку у Павла Сергей вовсе не собирался, Важно было узнать, что он здесь, на озере.

― Черт с ней, с лодкой... Завтра утречком я нагряну к ним.

― Поносимся?! — радостно предложил Антошка.

И Сергею захотелось вдруг поделиться с ним всеми своими догадками относительно пожара в усадьбе хромой Татьяны. Если бы это была его тайна...

― Сильный мотор! — похвалил он, хотя ни на грош не смыслил в лодочных моторах.

― Мотор — зверь! — подтвердил Антошка и, рванув ремешок завода, включил газ на полную мощность. Лодка присела в воду, потом рванулась вперед, вздыбила носом волну и понеслась от берега, на простор, где гладь и тишина были еще нетронутые.

Странно, что Лешка не приобрел себе мотор. Он не любил отставать от кого-нибудь...

Прошлым летом Лешка, он и Алена собирали маслята близ урмана, где медвежий лабаз. Алена полезла наверх, в полуразвалившийся, древний, как само Никодимово озеро, лабаз, а он и Лешка решили выкупаться. Кто-то — Лешка или он — предложил, не меряя глубины, махануть вниз головой с ближайшего кедра. Тот стоял на берегу одиноко, а потому был развесистый, мощный. И теперь уже совсем не важно, почему Сергей оказался на дереве первым и первым прыгнул, стараясь войти в воду так, чтобы сразу выскочить на поверхность. Прыгнул удачно, лишь задев животом водоросли. Но, когда вылез на берег, прибежала Алена. Лешка предложил ей почти то же самое: «Маханем с верхотуры, не меряя?» Алена сказала, что у него не хватит духу. Поспорили. Лешка взобрался на дне или три ветки выше Сергея, спружинил, отчего зеленая лапа долго еще качалась потом, и прыгнул. Алена сказала Сергею: «А ты?» И, видя, что он медлит, сбросила через голову платье, одну за другой — тапочки, взобралась на кедр — а лазила она, как кошка, — и красиво, ласточкой прыгнула... Потом вылезла из воды, обобрала с плеч водоросли и, разведя брови, спросила: «Испугался?» Сама же ответила за него: «Испугался!» Он стал молча одеваться, а Лешка, наверное, так и не сказал ей, кто был первым, хотя стоял тогда рядом и ухмылялся, поощряя тем самым Аленино презренье...

Сергей встряхнулся, разгоняя меланхолию. Ведь если припомнить все, что было, — случаев, когда Лешка вовремя оказывался рядом, было гораздо больше, чем таких...

― Значит, не ладили вы с Лехой? — спросил он Антошку.

Антошка посерьезнел.

― Я тебе сказал, что, как... Не во мне дело. Со мной — это одно, сам понимаешь, с батькой моим он не в ладах. Ты лучше с Мишаней потолкуй. Видел сейчас — не захотел здороваться? А ведь они кореша были с Лешкой! Мишаня вчера из Сосновска приехал, потолкуй.

Антошка замолчал. А Сергей подумал о Южном, где сейчас коротает длинный вечер Алена... Может, Лешка пришел в себя, и оказалось, что он совсем ни при чем!

― Дашь мне завтра одно весло?

― Да я тебе оба дам! На что они мне? — немножко хвастливо пообещал Антошка. А некоторое время спустя, уже поворачивая к берегу, спросил: — Болтанул насчет Енисея?..