Страница 32 из 82
Разговаривать собирался первый, с круглой, остриженной под нуль головой. Именно он прошлым летом затевал базар с Лешкой. В детстве у парня был лишай, и, чтобы скрыть плешь на затылке, он стригся наголо.
Предупреждая возможную стычку, Сергей поинтересовался:
― Ваша лодка?
― Ну! — сказал круглоголовый. Он был настроен по- боевому, и оттого большие уши его, казалось, топорщились прямо перпендикулярно голове.
― Нашли сегодня в камышах, — сказал Сергей, укладывая универсальную дощечку под сиденья.
― Сама она к вам пожаловала?
― Не знаю, — Сергей спрыгнул на берег и взялся за носовой фалинь (Лешкино флотское выражение).— Антошка нашел на моторке, врать не станет. А я свою, вернее — Лешкину, ищу, ну и прихватил, чтоб заодно...
Круглоголовый колебался: верить или не верить? Поверил. И тоже взялся за фалинь, чтобы втащить лодку на берег.
― Где нашли?
― Там! — Сергей показал вдоль озера, куда показывал ему Антошка. — Я точно не знаю, не был с ним.
― Хорошенькие пироги! — удивился круглоголовый. Потом удивился еще больше: — А где весла?!
Сергей недоуменно посмотрел на дно лодки, словно до этого не видел его.
― А были? Не знаю. Весел, Антошка говорит, не было. Только вот это. — Он показал на дощечку.
Круглоголовый подозрительно оглядел его: снизу вверх, потом сверху вниз.
― Сосновский?
Сергей подтвердил.
― С девкой приезжал?.. С лохматой такой!
― С девкой... А когда ее свистнули у вас? — Он пнул ногой в нос лодки.
― Вечером была здесь... — неопределенно буркнул круглоголовый и, сунув руку под носовое сиденье, извлек на свет красиво разрисованную жестяную баночку, удовлетворенно заключил: — Тут... А Лешкиной лодки у нас не было. Разбился, говорят, Лешка? Что там с усадьбой у вас? Я плавал вчера к вам. Милиция все шарит?
Эту красивую баночку с десятком старинных монет Сергей видел, когда осматривал лодку. Но больше ничего подозрительного в ней не обнаружил. Хотел присесть на траву, отдохнуть, но о никодимовских событиях рассказывать ему было нечего, а засиживаться не было времени, и, поставив ногу на борт лодки, он сообщил только, что все пепелище работники милиции переворошили, ничего не нашли, должно быть, смотались...
― А лодки моей у вас, я знаю, нет. Ее приезжие с избушки взяли.
― Двое, в шляпах? — вмешался улыбчивый, лет двенадцати-тринадцати коротышка, давно горевший желанием сказать хоть слово в разговоре старших. — Я видел, дня два, — водку брали в нашем сельпо!
― В шляпах?.. — машинально переспросил Сергей.
― Ну да! В соломенных.
«Гена... С кем? С четвертым?»
― Без плащей? Или в плащах?
― Без! В телогрейках! — с готовностью уточнил говорливый малый, почему-то сияя при этом глазами, улыбкой.
Сергей разочаровал его:
― Нет, тех я не знаю. У меня взял другой, в фуражке.
― Значит, новенький... — грустно констатировал коротышка.— В фуражке я не видел.
― Послушай, — спохватился Сергей, обращаясь к первому собеседнику, — если я не найду Лешкиной лодки— возьму твою опять? А завтра приволоку под честное слово. Доску эту ты не выбрасывай...
Сунув руки в карманы, круглоголовый поглядел сначала на него, потом в сторону Никодимовки, где ночь назад сгорела усадьба хромой Татьяны и где ни с того ни с сего разбился знакомый парень.
― Ладно. Если не найдешь — до завтра... — И тут же, боясь передумать или раскаяться в своей доброте, шагнул к одежде под вербой. Мотнул головой в адрес сопровождающих: — Айдате...
Веселый коротышка улыбнулся Сергею, а напарник его ушел, так и не раскрыв рта.
* *
*
Заимка была пуста.
С того самого места над Желтым ключом, откуда он следил за чужаками утром, Сергей внимательно оглядел пустую поляну, тайгу вокруг, насколько можно было увидеть за деревьями, избушку, дверь которой была подперта все тем же комельком, какой облюбовал в прошлый раз Гена.
Над елью, под которой он стоял, залотошила обеспокоенная его появлением сорока, потом успокоилась, а в гуще хвои застучал дятел. Поляну со стороны родника наискосок пересекали остроконечные тени. Голубая пичуга порхнула из-за деревьев на рубленый угол избушки, энергично потюкала носом, довольно пискнула и на одном взмахе крыльев упорхнула в кусты.
Сергей шагнул через родник.
В усадьбе хромой бабки Татьяны столкнулись чьи-то противозаконные интересы — настолько противозаконные, что раскрывать их не собирались ни те, кто знал подробности ночи во время пожара, ни другие — кто подробностей этих не знал и в ночных событиях не участвовал, но имел к ним какое-то отношение, как двое странных копальщиков. Сергею нужна была хоть какая- то ниточка, помимо смутных Лешкиных записей в дневнике: на чем основывались эти интересы? Чьи они были прежде всего? И если в событиях участвовал четвертый обитатель заимки, то хотя бы кто он — преступник или жертва?..
На углях потухшего костра лежал бархатистый налет пепла. Обгорелые рогатулины походили на кости, какими рисуют их в детских книжках. Котелок, пробитую гвоздями банку и ложки хозяйственный Гена, почистив, убрал в избушку. У основания лиственницы, под хвоей, Сергей нашел резиновую лодку. Снова тщательно прикрыл ее. Судя по всему, обитатели избушки не возвращались на заимку.
Тогда Сергей, приметив на всякий случай положение комелька, ногой выбил его из-под нижней поперечины двери и сначала приставил к наружной стене, но передумал, и, отворив протяжно скрипнувшую дверь, забрал с собой.
Ни фонаря, ни спичек у него не было. Пошарил рукой в углу, где на боковой полке, уходя, они оставляли в детстве спички, соль, бересту. Но и полку новые хозяева избушки скорее всего использовали на дрова. Когда глаза привыкли к полумраку, Сергей, оглянувшись на дверь, шагнул к противоположной от входа стене и — где на глаз, а где ощупью — стал осматривать пол, стены, крышу.
В правом углу звякнул под руками котелок, рядом с ним, в металлическом садке, переложенные мокрой травой, ждали своей участи десятка два язей. Сергей сунул руку в садок и прошарил его до дна. Язи давно уснули, но, влажные, скользкие, казались живыми.
Запасное грузило, две алюминиевых ложки за жердью под потолком, просторное ложе из пихтовых лап, две буханки хлеба в котомке, спичечный коробок соли, несколько луковиц, пшено для ухи, кусок сала, головка чесноку и целых три пол-литровых бутылки водки да еще четвертинка... Все правильно: Гена приехал на заимку первым и занял самый удобный правый дальний угол. Значит, левый принадлежал раньше четвертому...
В избушке не выветривался запах общежития. Раньше здесь пахло смолой и хвоей, да еще сладковатой прелью, когда шли дожди, а теперь их подавлял терпкий запах мокрой одежды, рыбы и еще чего-то, что всегда тяжелит воздух присутственных мест: вокзалов, автостанций, куда люди приходят, как домой, а уходят навсегда — не хозяевами, а чужаками.
Под изголовьем левой постели, где разместился Владислав, Сергей обнаружил спальный мешок, плед, а в рюкзаке — полный ассортимент консервов из центрального сосновского гастронома: макароны с мясом, печень трески, тефтели, щука в томате, судак... А кроме того, ложка, миниатюрная сковородка, котелок и, разумеется, крохотный транзистор. Пижонистый Владислав был либо слишком доверчивым, оставляя все это богатство на заимке, либо слишком хитрым — если не прятал умышленно.
Справа от двери в охотничьем ягдташе Павла Сергей нашел несколько бутербродов с колбасой, несколько — с сыром, кусок отварной курицы и четыре «дорожных» набора в целлофановых мешочках: по огурцу, по два яйца и по куску колбасы в каждом. Все это легко приобреталось за один прием в буфете любой автостанции, если бы... если бы не бутылка дорогого коньяка «КВВ» и солидный, граммов на пятьсот кусок балыка, которые, насколько это известно Сергею, трудно было отыскать в городе даже под праздник. Коньяк Павел мог купить и в Москве, но балык был свежим.
В углу налево от двери были приткнуты несколько удочек, разобранные и тщательно связанные бечевками. Если учесть, что у Гены была сеть (которую он, кстати, тоже припрятал где-то) — удочки принадлежали Владиславу или Павлу. Но рыбачить, кажется, никто в избушке не собирался...