Если небо упадет

- Я тоже с ним вчера говорила.

- Знаю. Он рассказал мне.

- И что же он рассказал?

- Какая разница? Давай собирайся. Потом поговорим.

Не успеваю ответить. Подруга резко кладет трубку, и я удивленно замираю: что на нее нашло? Мало того, что встала бессовестно рано, так теперь еще и отказалась трещать по телефону. Может, на нее как-то повлиял вчерашний разговор с Темой? Что же он ей такое наговорил, и к чему вообще пришел? Извинился за все, что сделал, или в очередной раз попытался найти утешения в чьих-то объятиях?

Собираюсь вернуться в спальню, как вдруг улавливаю шум на кухне. Растягивая лицо в довольной улыбке, подкрадываюсь, вижу спину парня около плиты и слышу свист: знакомая мелодия. Прищуриваюсь, стараясь вспомнить. Что же это.

- Я проснулся часов в пять, и понял, что мы до сих пор на крыше, - сообщает парень, разбивая яйца о край сковороды. – Сначала, решил, что свихнулся. Но затем вспомнил: это же последствие пятнидельника.

Усмехаюсь.

- Очень бурные последствия.

- Желток любишь?

Киваю.

- Я не помню, как уснула.

- Я тоже. Знаешь, неплохо было бы спать с открытыми глазами. Вроде отдыхаешь, но все равно все видишь.

Мы едим вместе, то и дело, задевая друг друга ногами под столом. Мне нравится то, как парень готовит, нравится, как он выглядит на моей кухне. Я наслаждаюсь каждым его словом и, вспоминая свои страхи, успокаиваюсь. Он все тот же. Когда мы разделываемся с посудой, Дима рассказывает историю про мальчика, получившего на день рождение трехногую собаку. Сначала мальчик не любит ее. Его раздражает беззащитность, ущербность щенка. Тот не может бегать за мячиком, не может долго гулять с ним на улице. Да, и вообще пес выглядит жалко: постоянно падает, спотыкается, неуклюже ходит, прихрамывает, даже не допрыгивает до дивана в зале. Но затем мальчика поражает то, с каким упорством щенок борется со своим недугом: он не сдается. Он терпит неудачи снова и снова и снова, но все равно пытается быть смелым. Не обращает внимания на свой видимый, жуткий недостаток, да и вовсе не считает это недостатком. Прыгает, веселится, знает, что на улице ни одна собака не подойдет к нему, но все равно туда рвется. Почему? Неизвестно. Откуда у животного может быть такая жгучая жажда к жизни? В конце концов, мальчик привязывается к собаке, непроизвольно перенимая его волю, его силу, его одержимое желание быть счастливым. Смотря на пса, он тоже учится жить, старается смириться со своим недугом, и принимает самого себя: без ноги. Не такого как все. Ущербного, но все-таки особенного.

Спрашиваю, откуда он знает эту историю. Дима отвечает, что не помнит.

Вскоре приезжает Лена на минивэне матери. Зеленый Фольксваген паркуется перед подъездом и сигналит так громко, что я слышу звук даже сквозь закрытые окна.

Волнуюсь. Чего ждать от этой поездки? Медленно обуваюсь, искоса наблюдая за Димой. Неужели ему совсем не страшно?

- Я взрослый мальчик, - внезапно отрезает он, криво улыбаясь, - что ты так переживаешь? Не загрызут они нас.

Нас? Я нервно приподнимаю уголки рта, потому что боюсь вовсе не за свою жизнь.

- Кстати, хотел извиниться за вчерашнее. Наш разговор об Арине, и о той песне. Я…

Диму прерывает телефонный звонок. Романова кричит, говорит: мы собираемся слишком долго, и я недовольно сбрасываю, избавляясь от ее претензий.

- Одичала она. – Смотрю на парня. – Потом обсудим вчерашнее, хорошо?

Он кивает.

Выходим из дома и тут же натыкаемся на возбужденное лицо Ленки. Она стоит около подъезда вместе со Стасом. Тот пытается ей что-то рассказать, но думаю, подругу занимают совсем иные мысли.

- О, кто-то не ночевал дома?

Краснею. Подхожу к Романовой и обнимаю ее за шею так сильно, что та становится бардовой. Не собираюсь ослаблять тиски, пока Ленка не начинает шепотом извиняться. Будет знать, как шутить надо мной в самый неподходящий момент. Садимся в минивэн, на третий ряд, тут еще пусто и поэтому я облегченно выдыхаю. Спереди Настя. Рядом с ней Олег. Они одновременно оборачиваются и говорят:

- Привет.

Репетировали что ли.

- Привет, - я выдавливаю из себя улыбку. Удивительно фальшивую. Затем показываю в сторону парня и говорю, - это Дима, - добавляю, - мой хороший друг.

Ребята здороваются. Неожиданно в окне появляется Стас. Он широко лыбится, подмигивает Диме и отрезает:

- Мы только издали спокойные.

- Ничего страшного. Я люблю шумные компании.

Ответ всех удовлетворяет. Я только-только с облегчением выдыхаю, как вдруг замечаю на переднем пассажирском сидении Артема. Он поворачивает голову медленно, лениво, скрипя, будто давным-давно не смазывал винтики маслом. Растягивает худое лицо в улыбке, выпрямляется и протягивает перед собой руку. Диме приходится немного привстать, чтобы пожать ее.

- Приятно познакомиться, - говорит Тема. – Наслышан о тебе.

- Аналогично.

И вот тот самый неловкий момент, которого я так боялась. Все молчат, парни буравят друг друга взглядами, а я смущенно скатываюсь на сидении. Мне кажется, любовь – двоякое чувство. С одной стороны, мы вроде боремся за высокие, сердечные чувства, но с другой – становимся одержимыми, слепыми и беззащитными глупцами. А что может быть хуже, чем превращение в одурманенного зомби? Дима и Артем все так же сканируют один другого, а я уже хочу выпрыгнуть из машины, радуясь, что она еще не тронулась с места.

Стас садится рядом со мной, Ленка прыгает за руль.

- Поехали? – спрашивает она, заводя машину. Я жутко волнуюсь, поэтому не могу поддержать ее энтузиазм, но остальные довольно выкрикивают «да». Олег отбивает барабанную дробь по подлокотнику, Настя закрывает глаза, отрезает что-то себе под нос, и мы резко, в духе Ленки, срываемся с места.

Через несколько минут я узнаю, что продуктами ребята уже закупились. Настя как всегда заранее обо всем позаботилась: приличная, тактичная и остальные слова, сложенные из других букв, но означающие примерно то же самое. Моя вторая близкая подруга - абсолютная противоположность Романовой. Она не любит говорить, не любит спорить – если это, конечно, не касается Отца нашего Всевышнего – не терпит ругательств, обмана, лицемерия, не выносит богохульства, и не сносит напор критики, что, пожалуй, обязательно нужно учитывать в общении с ней. Как-то раз Стас сказал: Насть, а не считаешь ли ты нужным сбросить пару кило, ну, честное слово, ну ляхи так и выпирают. Сказано это был в его стиле в момент «шутка-прибаутка от Стасика», да и в самое неподходящее время. И ясное ведь дело: Настя не просто худая, она исчезнет скоро! Так та поверила. И села на диету. Точней, нет. Не правильно. Сесть на диету, это просто переключиться на более здоровую пишу. Краснова же вообще прекратила есть. Мама Насти не спешила взывать к ее совести, упорно и слепо взывая к помощи Господа. Не знаю, что тогда спасло подругу: Бог или внезапное извинение Стаса.

Мы выезжаем из города, я смотрю в окно, вижу, как за стеклом смазывается картинка леса, травы, асфальта, грязи, и задумываюсь. Все несется так быстро, так стремительно, что я даже не успеваю ухватиться хоть за что-нибудь. Жизнь ускользает борзо и резко, она вся перед глазами, вот – прямо сейчас! Но я ничего не вижу. Абсолютно. Ведь она молниеносна. Мгновенна. Однако едва мне стоит присмотреться, сосредоточить взгляд на чем-то одном, как вдруг все меняется, тормозит. Картинка предстает передо мной совсем в ином виде: более отчетливая, более ясная. Более правдивая. Я начинаю замечать мелочи, детали: цвет листьев, крупицы песка, отлетающие от колес камни, ветви, тучи, которые прорываются сквозь них. И все становится другим. Новым. Может, именно таким, каким оно должно быть. И я ощущаю себя частью чего-то большего. Не просто Мирой. Не просто девушкой, сидящей в зеленой Хонде около окна. Я участвую в гигантском процессе, я живу. И мне хорошо от этой мысли. Думаю: спешка не стоит зрения, не стоит того, к чему она может привести. Лучше задержаться в этом моменте, пережить его более основательно, глубоко, чем пронестись мимо. Вдруг это мгновение было самым важным мгновением во всей твоей жизни.