Страница 40 из 100
Покинув бункер, пограничники восстановили всю прежнюю маскировку, оставили его таким, каким он был до обнаружения. Наблюдение за ним вели те же наряды, что и за замком. Поближе к замку было подтянуто и одно из подразделений внутренних войск.
Как раз в это же время на участке одной из соседних застав был задержан нарушитель. При допросе он показал, что шел на связь с бандой… которой уже не существовало. Добиться от него подлинной цели «визита» пока не удалось, но было ясно, что он сознательно вводил следствие в заблуждение: банда, которую он упоминал, была ликвидирована полгода назад. На вопрос, с каким заданием он шел в эту, уже не существующую банду, нарушитель ответил, что она должна была сжечь лесокомбинат…
— Это отвлекающий маневр, — сказал капитан Орлов Тамарову. — Он шел к Огульскому, и с другим заданием. Возможно, что он был послан своими западными хозяевами даже не с заданием, а с одобрением задуманного Огульским плана по ликвидации объекта. У Огульского достаточно опыта, чтобы выбрать цель самому, без подсказки, к тому же ему на месте виднее.
— Но зачем они рискнули послать его через границу, — высказал сомнение Тамаров. — Они могли воспользоваться радиопередатчиком.
— Боялись перехвата. Кстати, заброс нарушителя только подтверждает серьезность намерений Огульского. Я даже думаю, что задержанный был выброшен на территорию Польши с самолета в район действующих там банд. Словом, нашим товарищам надо с ним еще поработать, что они, не сомневаюсь, и делают. Ну, а нам уже отступать, как говорится, некуда. События явно назревают…
Все эти дни Тамарову редко удавалось посидеть с женой в спокойной обстановке, он едва поспевал за стремительным ритмом заставской жизни. А Галка видела, как он «зашивается», и не претендовала на его внимание, как могла, старалась облегчить его заботы, не замечать проявлявшиеся иногда с его стороны нервозность и раздражительность. Тамаров понимал это и про себя благодарил ее.
В их отношениях лишь изредка проскальзывала та согревавшая их души тяга друг к другу, которая, собственно, и сделала их мужем и женой. Но всякий раз при этом Тамаров испытывал неловкость, ему казалось, что сейчас приливы нежности не к месту и не ко времени. Ей же так не казалось, она готова была пойти ему навстречу, но, чувствуя его нерешительность, сдерживала себя. Всю свою любовь к нему она положила на алтарь забот о нем, обыкновенных житейских забот.
В комнате она навела ослепительную чистоту, удивившую даже Лидию Андреевну, которая считала себя, как она выразилась, «чистюлей из чистюль». Галка и раньше хорошо готовила, но теперь, исходя, конечно, из возможностей, просто превзошла себя. Тамаров даже однажды пошутил: «Жаль, что на заставе нельзя открыть ресторан. Твоя кухня отвечала бы самым изысканным вкусам!» Казалось бы, выше оценки, чем эта, ее кулинарным стараниям быть не может, но она слишком хорошо знала своего мужа, чтобы ему поверить. Хотя снабжали заставу продуктами вполне прилично, все же в рационе питания ощущалось однообразие. Галка проявила инициативу и вместе с Лидией Андреевной взяла шефство над заставской кухней. Судя по отзывам пограничников, их добрые советы не пропали даром; приободрились, засучили, что называется, рукава молодые солдаты-повара: и выдумки у них при приготовлении пищи стало больше, и времени на приготовление стало уходить меньше, словом, веселей пошла работа, столь важная в армейской службе, где питание всегда находится под пристальным контролем командования.
— Мой очень строг по этой части, — оправдывалась Лидия Андреевна, — но меня почему-то к заставской кухне не подпускал. А я не настаивала. Теперь-то вижу, что зря, мы здесь не чужие люди, если видим, что можем помочь, надо помогать. Вон как дела-то на кухне пошли, любо-дорого поглядеть! Молодец вы, Галина Тимофеевна! И мой доволен, хоть и молчит, вслух восторгов не выражает. Я уж его изучила…
В общем, укорять себя в чем-то Галка вроде бы не могла, но для мужа ей хотелось сделать что-то лучше. Она, например, знала, что он равнодушен к конфетам, а вот от печенья бы не отказался. И хлеб белый очень любил. Но где его взять на заставе, печенье, да и хлеб сюда привозили только серый… Самому Тамарову, конечно, и в голову не приходили все эти ее наивные, чисто женские (он обязательно добавил бы еще «мещанские») о нем заботы; узнай он про них, ей бы несдобровать и не миновать скандала. Но Галка заботилась не только о нем, но и о себе тоже. Привыкшая к городскому комфорту, она просто не могла от него так сразу отказаться. Ну взять хотя бы те же сладости. Она купила кое-что в Горске, но через неделю от этого «кое-что» почти ничего не осталось, хотя Тамаров, зная, что его жена, как, впрочем, и все женщины, неисправимая сладкоежка, ни к чему не прикоснулся, великодушно пожертвовал своими слабостями, по части того же, к примеру, печенья…
Так или иначе Галка запросилась в районный городок, и как Тамаров ее ни отговаривал, настояла на своем. Она выехала вместе со старшиной Беловым, которому надо было по своим делам в комендатуру. Городок находился на полпути, только в стороне от дороги. Старшина подвез ее туда, и они условились, где она будет его ждать, когда он поедет назад.
Никто на заставе, а уж сама Галка и подавно, не могли и предположить, к каким последствиям приведет эта ее, в общем-то совсем необязательная поездка…
На обратном пути старшина Белов на условленном месте Галку не застал, хотя примерное время встречи они обговорили. Городок был небольшой, старшина его хорошо знал, обошел все улицы, расспросил многих местных жителей, побывал в милиции, но толком так ничего и не добился. Да, судя по приметам, ее видели и возле продуктового магазина, и возле промтоварного. Последний раз она попалась на глаза пожилой женщине в маленьком переулке, в конце которого располагалась продуктовая лавка. Но продавщица прямо-таки божилась, что такая «красивая дамочка» ничего у нее не покупала и даже в лавку не заходила. Пожилая женщина встретила Галку, когда над городком уже сгустились зимние сумерки…
Надо ли говорить, в каком состоянии возвращался старшина на заставу. Он судил себя беспощадным судом, корил за то, что оставил жену Тамарова одну. Сам же Тамаров встретил это страшное для него известие на удивление всех спокойно. Капитану Орлову он даже признался, что предчувствовал такую развязку, добавив при этом, что не сомневается в том, что исчезновение его жены — дело рук Полосатого. Пораженный стойкостью и выдержкой Тамарова, капитан не стал его разубеждать, он пока еще не имел на это права, но, зная точно, что жене его грозит смертельная опасность, переживал, страдал за своего молодого заместителя вдвойне. Он принял все меры к розыску, поставил в известность командование комендатуры и отряда, которое, в свою очередь, призвало на помощь все соответствующие органы. И когда розыск не дал результата, это не было для него откровением. Капитан Орлов отлично понимал, что жену Тамарова надо не просто найти, ее надо найти и освободить, поэтому он ставил освобождение ее в прямую зависимость от ликвидации банды Огульского. «Только бы успеть, — думал он. — Только бы успеть!..»
В ту ночь, без Галки, Тамаров не ночевал дома, не смог. Он остался в канцелярии, долго обсуждал с капитаном план будущей операции, отправлял и встречал наряды, а под утро ушел на границу. В его действиях внешне не было заметно нервозности, свалившееся на его плечи горе не расслабило его волю, напротив, оно как бы прибавило ему сил, сжало нервы в комок, сконцентрировало мысли только в одном направлении — деловом. В деле, и ни в чем другом, было сейчас его спасение. Но горе-то все же оставалось с ним. И когда утром капитан Орлов встретил Тамарова, вернувшегося с границы, то внутренне содрогнулся, не в силах оторвать взгляда от его почерневшего, осунувшегося лица. И своей жене, которая спросила о Тамарове, ответил коротко, не вдаваясь в подробности: «На него, Лида, было страшно смотреть…»
В полдень этого дня капитану сообщили, что пойманный на участке одной из соседних застав нарушитель дал наконец важные показания, имеющие прямое отношение к банде Огульского…