Страница 39 из 100
Огульский был незаурядный психолог. Он понимал, что дело его в конечном счете проиграно, что его оставили здесь на правах смертника, что эта же участь ждала и всех его бандитов. И он не стал от них этого скрывать, правда, раскрыл им бесперспективность их положения не сразу, а только тогда, когда банда совершила ряд самых дерзких преступлений. Раньше было нельзя. Огульский хорошо изучил своих людей, знал их настроения. Запятнав себя в годы оккупации, понимая, что их ждет справедливое возмездие, многие из них все же тешили себя мыслью о том, что возмездие это может быть менее суровое, если они добровольно отдадут себя в руки советского правосудия. Они выискивали для себя лазейку оправдания: в период оккупации, мол, их заставили служить гитлеровцам, зато теперь, раскаявшись, осознав свою вину и не желая усугублять ее новыми преступлениями на освобожденной, мирной советской земле, они прекращают свою деятельность и по собственной воле сдаются властям…
Настроения эти Огульский быстро и жестоко пресек, лично расстреляв трех, на его взгляд, наиболее колеблющихся бандитов. А остальных бросил на осуществление заранее продуманных им кровавых террористических акций, одной из которых было уничтожение госпиталя. Именно после этой акции он объявил банде, что теперь «все пути примирения с Советской властью для нее отрезаны окончательно и бесповоротно» и что «для продления срока жизни каждого из нас есть только одно средство — подольше продержаться, а помочь нам в этом может лишь бог и железная дисциплина»…
Огульский был хитрый и опасный враг. Опасной и трудноуловимой была и подчиненная его воле банда. Налеты на объекты и населенные пункты совершала стремительно, неожиданно и так же быстро уходила. В бой вступала редко, а когда все же, случалось, несла урон, то быстро пополняла ряды за счет отколовшихся от других банд. Этих отколовшихся как раз и привлекала неуловимость банды Огульского. Примыкали к ней и оставшиеся в живых из разгромленных банд. И хотя это были, как правило, матерые бандиты, не пожелавшие сдаться, вырвавшиеся из кольца окружения, Огульский все равно подвергал их строгой проверке. Не внушавших доверия ликвидировал.
И все же база людского резерва для пополнения его банды с каждым месяцем неумолимо сужалась. Под ударами пограничников и подразделений внутренних войск многие банды перестали существовать. Ждать помощи от местного населения не приходилось, оно было настроено к бандитам резко враждебно. Были, конечно, и яремчуки, но их было ничтожно мало, чтобы делать на них серьезную ставку.
Понимая, что дни его банды сочтены, Огульский решил напоследок хлопнуть дверью. Он продумал и тщательно готовил операцию, которая, как он надеялся, должна была ошеломить, потрясти местные власти и вызвать резонанс на Западе, тем более что внешне, перед своими людьми прикидываясь таким же, как они, обреченным и смертником, в тайниках своей души все же надеялся на спасение, на помощь западных хозяев. Циник и авантюрист по натуре, кичащийся своим происхождением, он меньше всего думал о судьбе банды, готов был без всякого сожаления принести в жертву отданных его власти «беспородных» уголовников. В конечном счете ценность для него представляла только собственная жизнь. Так его воспитывали и так его учили…
В плане разработанной им операции недоставало одного важного звена. Он и Яремчука вызвал, чтобы это звено найти, но результата не добился. И тогда стал ждать случая. «Случай, — говорил он своим людям, — подчас решает все. Ищите его там, где труднее всего найти, и тогда вам обязательно повезет»…
Капитан Орлов не обсуждал свой план с Тамаровым, потому что еще не был в этом плане уверен. Собственно, и планом-то его нельзя было назвать, скорее всего это был черновой набросок, основанный больше на предположениях, чем на конкретных фактах. Так его оценили и в комендатуре.
То, что бандиты появились в этих местах, не вызывало в общем-то сомнений в их намерении нанести удар по какому-то здешнему объекту. Но какому? Нападении на заставу исключалось, она была банде не по зубам. На хорошо охраняемые объекты сделать наскок банда тоже вряд ли решится. Значит, она изберет один из мирных объектов, среди которых может быть и лесокомбинат, и кондитерская фабрика в небольшом районном центре, и мясокомбинат, расположенный на территории крупного животноводческого совхоза.
Не выпуская эти объекты из поля зрения, капитан Орлов, однако, склонялся к мысли, что Огульский взял под прицел более важную цель, не только местного значения.
Вот уже почти месяц банда не проявляла своей активности. Конечно, ее пассивность во многом объяснялась решительными действиями противостоящих ей и другим бандам сил. Былых лихих наскоков бандитам уже совершать не удавалось. Кольцо окружения сжималось все сильнее и сильнее. Но была, как считал капитан Орлов, и иная причина временной передышки: Огульский тщательно готовил какую-то операцию, потому и увел основные силы банды в подполье, посылая для разведывательных целей в окрестные села лишь малые группки, которые не должны были вызвать особых подозрений. Вполне вероятно, что он координировал дальнейшие действия с главарями других банд. В нужный момент эти банды, изрядно потрепанные и потому малочисленные, должны были отвлечь внимание пограничников, подразделений внутренних войск и дать возможность его банде осуществить задуманную им операцию.
По какому объекту он планировал нанести удар, откуда и когда — вот главные вопросы, которые волновали наше командование. Они требовали скорого и точного ответа, потому что временная передышка могла в любой момент кончиться.
Хотя кольцо вокруг бандитов неумолимо сжималось, обнаружить их точное местонахождение было чрезвычайно трудно. Горы и глухие леса пока еще надежно укрывали их логово. Сложность заключалась еще и в том, что логово было не одно. Огульский избегал наземных строений, его банда квартировала в подземных бункерах, оставленных еще гитлеровцами. Эти бункера были разбросаны на довольно обширной территории, в труднопроходимых местах, были тщательно замаскированы, причем Огульский постоянно менял их, никогда долго в одном не засиживался.
Поскольку следы банды были обнаружены в заброшенном замке, куда, по свидетельству его жены, наведывался и Яремчук, можно было предположить, что один из бункеров находится где-то поблизости. Усилив наблюдение за замком, капитан Орлов одновременно организовал поиск бункера. И он дал результат.
Один из пограничников обратил внимание на поваленное дерево. Дерево было небольшое и в общем-то ничем не отличалось от других, сломанных бурей. Только вот пня подобного диаметра рядом пограничник не приметил. Кому понадобилось тащить сюда дерево и зачем? Другие-то, сломанные, лежали рядом со своими пнями… Обратил внимание пограничник и на несколько неправдоподобный снежный бугорок под деревом: вроде подгребла чья-то рука снега…
О своих догадках и предположениях пограничник поведал потом, когда его поздравляли с обнаружением бункера, а в момент обнаружения он действовал почти машинально, тем более что опыт у него имелся, как, впрочем, и у его товарищей, уже натыкавшихся на такие бандитские норы, по-разному замаскированные. Позвал на помощь, оттащили дерево, отгребли снег и увидели крышку люка. Остальное, как говорится, было делом техники…
Молчавший, не подававший во время вскрытия признаков жизни бункер, как и ожидалось, был пуст. Но по многим, что называется на поверхности лежащим, деталям, пограничники без особого труда определили, что здесь совсем недавно были люди. Помещение внутри бункера оказалось небольшое, рассчитанное на семь-восемь человек, его скорее всего можно было назвать землянкой. Поэтому капитан Орлов сделал вывод, что стоянка эта у бандитов временная, что пользоваться они стали ею только в последнее время. Огульского, считал он, в бункере не было, он бы не оставил явных следов, но появление здесь его людей подтверждало предположение о том, что банда нацелилась на какой-то ближайший объект.